Скоро кролики радагастовские плодятся, да не скоро борщи варятся. Приговорка
Жил-был в ангбандской стороне, где орки, варги да иная страшенная живность рыщут аки тайная полиция при царе Александре II, злодей, во черные доспехи облаченный, с молотом Грондом всюду таскающийся (поговаривают, что злодей почивал с эдакой махиной в обнимку – ну чисто дите малое с любимой игрушкой, хе-хе) да с короной тяжелехонькой на голове, искаженьем тронутой… Ох, прекращает сказитель сии речи, ибо не дай Эру Илуватарович (кто не ведает, он единый создатель всего сущего) услышит злодей да покарает сказителя Грондом по темечку. Коль о внешности завести разговор, дык волосами злодей обладал аки крыло вещей птицы ворона, очи такого же окрасу. Довольно с вас описаний – поглядите-ка рисунки художников ловких, охочих до красок иль планшетов заморских. Лицезрейте там злодея, покуда не наскучит. Враг черный звался Мелькором Бауглировичем, Морготом поганым, сволочью распоследней, душегубом эльфийским, позором валарским … Ах, сбавьте ход свой, слова-кони сказительские! Чур меня, чур, от гнева мелькоровского (всенепременно надобно троекратно поплевать чрез левое плечо и постучать по древесине)! При Морготе свита имелась – девица Тхурингветиль (зело языколомное имечко), в мужских одежах ходившая, воинствующая, к хозяйству не приученная («Домострой» по ней плачет, охо-хо); далее, как гласит свиток мой берестяного производства, шел Готмог – полководец верховный, балрогов командир, топором вооруженный. Но самым ужасающим среди слуг мелькоровских считался Саурон Гортхаурович. Прозвищ у него было более, чем у Моргота; ликом на бабу похожий (на лубочных картинках изображался вовсе девушкой, правда, без передних верхних округлостей, то бишь аки доска. Ибо таки мужчина он. Хотя проверить сказителю никто не позволит – ну оно и неважно). Саурон имел гриву рыжую, но в данном сведении летописи разнятся – не все писари сходились во мнениях. Одни приписывают Артано (тоже прозванье морготского сторонника) волоса блондинистые, другие – черные, третьи пуще изгалились: лысым Саурона Гортхауровича обзывают. На сие у сказителя вашего есть своя мысль, трудами Толкина великого подкрепленная: коль Артано принадлежал к народу майарскому, стало быть, мог облик свой по желанию менять (а судя по вышеизложенным словесам, также пол. Вот уж экая способность!) – посему воззрения расходятся. Окромя слуг преданных у Мелькора Бауглировича числились еще кое-какие приспешники. В драконюшне били оземь хвостищами шипастыми да хлопали крыльями здоровенные ящеры – тоже на полях брани немалую пользу приносящие. Моргот любил животин своих баловать угощениями: то пряником печатным (сорок пудов сжирали драконы в один присест), то яблочком наливным (сто мешков кушали), то эльфами плененными… Последние считались деликатесом. Эх, чего не сделаешь ради счастья домашних питомцев… Сказитель аж слезу пустил от такого отношения хозяина к зверюгам. И нехай, что агромадные, зато чешуя у них прекрасиво переливается наподобие сильмариллов, кои изготовил в приснопамятные времена мастер Феанор Финвэевич. Тему сих камней самоцветных Мелькор Бауглирович воспринимал болезненно: только слухом чутким уловит о сильмариллах чей-то шепот, тотчас яростью преисполнялся, сквернословил непотребно, поминая родню «Феньки юродивого», да молотом швырял в слуг. Когда попадал, а когда и промахивался. Но кидал снова, пока Гронд не пристукивал нерасторопного прислужника на месте. Мокрое пятно шустро вытирали, и шли далее будни Врага своим чередом. Смею предположить, что тогда владыка заработал себе искаженческий синдром. Ох, как горевал Моргот, когда ловкая эльфийка Лютиэн Тинголовна один из камней самоцветных, в корону Мелькора Бауглировича вкрученный, своровала. В тот день, ставший для обитателей замка ангбандского «черным вторником» (не берусь утверждать, в какой именно день недели сие злодеяние приключилось. А ввернул сказитель про вторник заради словца красного), шибко досталось слугам. Кого закопали (ибо без главы мало кто жить способен), кого к лекарю отправили, кого услали за недогляд за мелькоровским имуществом и остроухой диверсанткой в земли климату сурового, то бишь в Сибирь местную. – Ой ты гой еси, дочь варгова, – посылал проклятия Моргот, испытывая искренние чаяния, что дойдут оные до Лютиэн без задержки. – Да ниспошлются на нее кары всевозможные! А затем свесил головушку Вражина да закручинился: – Ах, Сауроша, как же появлюсь я пред слугами моими без камушка феаноровского? Было четыре их*, а осталось на один меньше. Не комплект же… Засмеют владыку черного орки, и ты тоже… – Полно тебе печалиться, наставник мой. Люб ты мне и с каменьями и без оных, – утешал Саурон Гортхаурович, на подлокотнике трона восседающий и поглаживающий черные волосы Мелькора Бауглировича, расстроенного аки балалайка с отсыревшими струнами. Други мои любезные, сию беседу прочитавшие! Берется сказитель обосновать, каковы отношения связывали Врага всеэльфийского и сторонника его янтарноглазого. Быстроногим оленем (аль лосем, кому как привычнее обращаться к зверю о больших рогах, коим владеет Трандуил Ороферович) поскакала мысль моя ко всякоразным сочинительствам писателей и витий. Эру Единый! Чего только не понапишут отроки да отроковицы про житие-бытие двух злодеев! И в современье их отправляли, и к германцам в годы военные… Пожалуй, в просторы необъятной вселенной, утыканной светильниками-звездами, изготовленными Вардой Элентарьевной, то бишь космос, пока не помещали сию пару. Но сказитель убежден: недалеко осталось и до такой байки. Пускай обстоятельства бывали разные, да связь в оных у Мелькора Бауглировича и Саурона Гортхауровича была, прямо сказать, сильная, снабженная привязанностью да действиями интимного характера. Что ложь, а что правда – решать не мне, сказителю скудоумному, а вам, читательские мои други. Вам и выводы делать. Скажу лишь: раз утешал рыжий майа Моргота, значицца, так оно и было.***
Наскучила однажды Мелькору Бауглировичу жизнь однообразная: все война да война, и никакой услады для эстетического восприятия. И велел черный Враг приспешнику своему Саурону Гортхауровичу раздобыть для него какую-нибудь невероятную забаву. Янтарноглазый майа молвил, что эльфами полны подвалы и застенки, даже кандалов на остроухих не хватает. Вот пытками пусть Моргот себя и веселит. Показанный Гронд послужил Саурону весомым (во всех смыслах) аргументом, и поплелся Артано выполнять просьбу начальника своего. Утро вечера мудренее, однако ж и с восходом солнца не придумалась забава для Мелькора Бауглировича. И Тхурингветиль лоб морщила в надежде сыскать развлечения, и Готмог в затылке скреб, и Саурон Гортхаурович кольца, кои украшали пальцы его, нервно крутил – толку сии потуги не принесли. Пока слуги извилины мозговые напрягали, Моргот от души черной эльфов помучил, почистил драконов скребницею золотой, задал им корму (остроухие тут пригодились) и наградил крепкими обнимашками. Животины довольно урчали, ластясь, что кошки. – Эй вы, сподвижники Врага всеэльфийского!– воскликнул Мелькор Бауглирович. – Придумали чего аль нет? Слуги виновато плечами пожали, очи долу опустивши. Уж неделя минула, а Моргот по-прежнему от рутинности маялся. – Эй вы, тугодумы! – возопил Мелькор Бауглирович во второй раз, отчего аж стекла в замке задрожали, а орки мгновенно ямы выкопали и в оные же залегли, опасаясь злости начальственной. – Сейчас-то готова для меня забава? И снова сторонники не дали Морготу ответа. Спустя еще неделю громовой глас раздался по окрестностям, испужав до икоты население Арды белооблачной: – Эй вы, дармоеды, тунеядцы и брагопотребители! Живо подать мне потеху! Не то снесу вам головы и даже не чихну! Деваться было некуда. И отправилась троица к Мелькору Бауглировичу на поклон: дескать, казни нас, владыка, а нет для тебя увеселительного занятия. Как бранился Моргот, услыхав отказную слуг своих, одному Эру известно. Приводить ругательства сказитель не станет, ибо за ним и без того грехов числится вереница длинная. Не хватало еще и матерщинником прослыть. И Мелькор Бауглирович сам придумал себе забаву, коя стала для сторонников, приказа не выполнивших, наказанием. Девице Тхурингветиль повелел Моргот по выходным скидывать мужские порты и надевать платье женское в рюшах да с оборками накрахмаленными (при словах сих Тхури зело вознегодовала, но поперек веления начальственного возразить вслух не посмела). И в убранстве таком подавать Мелькору Бауглировичу завтрак, изъясняясь вежливо и культурно: «А извольте, черный государь, кофею испить с безешками и свежими сливочками». Готмогу повелел Морготу обучиться вышивать крестиком и гладью. Бушевал главный балрог долго. Однако уста сомкнул, чуть язык не прикусивши, от грозящего смертью молота. А самое страшное наказание понес Саурон Гортхаурович, не сумевший оправдать возложенной на него надежды Мелькора Бауглировича. – Отныне и навсегда варить тебе, Сауроша, борщи для меня, – провозгласил волю свою Моргот. – Смилуйся, Враг всеэльфийский! – взмолился Артано, блеснув слезами в очах янтарных. – Что угодно прикажи мне, только не яства готовить! – Более того, варить будешь еще компот из ягод да фруктов сушеных! – изрек Мелькор Бауглирович, в глубине мраково-черной души жалея Саурошу, но иначе нельзя. Вконец слуги распояшутся – перестанут для начальства стараться. Меры тут жесткие нужны. С той поры и повелось. Тхурингветиль ненавидит женские наряды, Готмога от иглы и ниток воротит, а Саурон Гортхаурович вынужден на кухне пред трапезами бренчать кастрюлями. Вот и сказочке конец, а кто слушал – тому холодец из свиных ножек с хреном и горчицею, фунт копченой колбасы, тарелку каши гречневой, пирожков на меду гору и жбан квасу хлебного. Да еще вдогонку снадобье от живота, коли тот болеть вздумает от вкушения сих блюд. Сказитель байку завершает, поклон вам отсылает, новых сказок не обещает. Но за плату умеренную, в монетках измеренную, за умиленные ахи-охи, за целый каравай, а не за крохи, может и сочинит баечку. Спасибо Толкину-рассказчику! О. С. (сие значит, «опосля сказанное», по-иностранному – «постскриптум»). Подобственные историйки читайте, отроки, в полной версии «Сказа о камнях самоцветных». Лобзайки :*