***
Гарри бежал по коридору со всех ног, будто разъярённый профессор мог гнаться за ним. Его всего трясло, пока он сползал по стене коридора на третьем этаже, а в голове так и бились слова отца: «Всё дело в самом факте его существования, если ты понимаешь, о чём я…» С каждый вздохом после тяжелого бега сознание покидал страх и мысли становились яснее. Теперь, когда в него не швыряли банками с сушеными тараканами и никто не кричал, он мог обдумать увиденное. Он всё ещё помнил, даже спустя много лет, как Дадли измывался над ним, унижал на глазах у всей школы и своих друзей, помнил это чувство унижения и беспомощности. Тогда, глядя на висящего в воздухе Снейпа, он будто видел самого себя со стороны. Чувство разочарования по отношению к отцу становилось всё сильнее. Как бы он хотел сейчас вернуть всё назад и отговорить самого себя от столь опрометчивого поступка. Привычный мир, в котором он восхищался отцом и ненавидел Снейпа, рушился на глазах. Казалось, эти два человека поменялись местами в его душе. Он жалел, по-настоящему жалел своего профессора. И как бы не хотел он найти оправдание Джеймсу, разум будто наоборот, против его воли, подсовывал всё больше оправданий для того, кто ненавидел его всю жизнь. За сходство с отцом. Виной всему была обида, от которой его учитель не мог избавиться и по сей день. Как бы он не хотел, как бы не пытался доказать самому себе, что, вполне возможно, Снейп заслуживал такого отношения, у него не получалось. Не получалось избавиться от чувства вины перед ним.***
Гарри всё же послушался Снейпа и все пасхальные каникулы старался избегать даже подземелий, не говоря уже о кабинете профессора. Из-за этого занятия по окклюменции пришлось прервать, но он не представлял себе, как будет просить о возобновлении. Теперь он боялся даже показываться профессору на глаза, не то что оставаться с ним в кабинете один на один. К тому же ему было необходимо подумать. Мысли об увиденном не отпускали его даже в компании друзей. Он не мог отвлечься ни на живую болтовню Рона, ни на лекции Гермионы о его безответственности, ни даже на шутки Фреда и Джорджа. Он так и не признался друзьям, в чём состояли истинные причины отказа от дополнительных занятий. И всё чаще слышал наставления о том, что ему стоит показаться мадам Помфри. А выглядел он в последнее время, и правда, неважно. Отсутствие сна, вечная отстранённость от всех, задумчивость и мрачность — это было не похоже на него, но удавалось прикрыться стрессом перед экзаменами. И, наверное, только они и спасали, ведь порой подготовка отнимала столько времени и сил, что получалось, пусть и ненадолго, но перестать искать различные оправдания родителям. Или скорее отцу. Пусть он и делал всё возможное, чтобы не попадаться на глаза Снейпу, всё чаще удавалось поймать себя на том, что во время завтрака или ужина в Большом зале он наблюдает именно за профессором. Теперь он смотрел на него несколько иначе и, глядя на него поверх голов однокашников, пытался понять, о чём тот может думать в эту минуту. Но когда чёрные глаза профессора направлялись в его сторону, Гарри испуганно отворачивался, устремляя взгляд в тарелку и пытаясь унять возникшее волнение. Он действительно боялся быть пойманным. «Смирись, он ненавидит тебя», — говорил ему внутренний голос в такие моменты. «Но я ведь ничего не сделал!» «Ты похож на своего отца». «Вовсе нет!» Теперь Гарри уже не был уверен, что хочет быть похож на Джеймса. Сама мысль о том, что его отец мог опуститься до столь низкого поведения, была болезненна для него. Но чем больше он думал об этом, тем сильнее в душу закрадывалась и обида. Он ведь действительно ничего не сделал, не заслужил подобного к себе отношения со стороны Снейпа. И теперь ненависть учителя казалась ещё более несправедливой, хотелось во что бы то ни стало доказать, что он не такой, что он никогда не гнался за славой и вниманием, как его отец. Весь мир считал его именно таким, всё волшебное сообщество благодаря Фаджу и Пророку уверилось, что он только гонится за славой. Но если на этом поприще после выхода «Придиры» ему удалось добиться хоть каких-то результатов, доказать хотя бы немногим, что он не такой, то со Снейпом всё было иначе. Причина заблуждения была в другом. «Я докажу ему», — пришёл он к заключению в одно воскресное утро, добела сжимая ложку в ладони. — «Докажу, что я не такой, как отец!» Вот только все эти планы отошли на второй план, когда Джинни предложила помочь ему поговорить с Сириусом. После разговора с ней в его груди вновь забрезжила надежда, что всё может быть по-старому. Он даже убедил сам себя, что крестный обязательно объяснит ему их поведение, расскажет какую-нибудь весьма гнусную (из-за поступков Снейпа, конечно же) и в то же время героическую историю про его отца и будущего учителя зельеварения, которая и объяснит их взаимную ненависть друг к другу. Как с Гремучей ивой… «Снейп тогда сказал, что его заманили к тому дереву, и отец спас его только, чтобы не быть изгнанным, если его шутка обернётся плачевно». «Но все уверены, что Джеймс герой, который спас Снейпа». «А ещё все уверены, что Джеймс был прекрасным человеком и всего лишь невинным шутником». Теперь голос в его голове, что рассуждал о поступках отца, звучал ядовито. Тем временем пасхальные каникулы подошли к концу, и Гарри предстояло отправиться в подземелье на урок по зельям и впервые оказаться так близко к профессору. Его пугала эта встреча, и, пожалуй, единственное, что помогало держаться — после урока ему предстояло совершить куда более серьёзное безумство. Перспектива вломиться в кабинет Амбридж, чтобы поговорить с Сириусом, пугала его куда как больше. И встретившись с профессором лицом к лицу в коридоре, он нашёл в себе силы поздороваться дрожащим от волнения голосом. — Добрый день, профессор. Ответом ему послужил шорох мантии преподавателя. Снейп решил игнорировать его существование. «Может, оно и к лучшему…» — решил для себя Гарри. Но пренебрежение, проявленное учителем, не давало ему покоя все оставшиеся часы. Вновь вернулось болезненное ощущение обиды, что он не заслужил подобного отношения. И он твёрдо решил, что уж сегодня ему по силам приготовить Животворящий элексир так, чтобы даже Снейп не смог придраться к нему. Во многом это намерение было продиктовано желанием хотя бы раз в жизни угодить учителю. Продемонстрировать, что он действительно на что-то способен, и тактика профессора «Я тебя не вижу и тебя здесь нет» в чём-то даже способствовала. Было легче сосредоточиться, когда в него не летели колкие и ехидные замечания на каждый жест. Сам Гарри при любой возможности бросал взгляды в сторону Снейпа, который теперь представлял для него даже слишком живой интерес. — Гарри, куда ты всё время смотришь? — прошептал ему на ухо Рон, когда он в очередной раз отвернулся. — Снейп выглядит более мрачным, чем обычно, тебе так не кажется? — с сомнением поинтересовался Гарри, всё ещё наблюдая за склонившимся над котлом Малфоя профессором. — Тебе-то какое дело? Вот если бы у него выросла бородавка на пол-лица, вот это бы стоило твоего внимания! Гарри улыбнулся на шутку скорее из вежливости, да и улыбка получилась несколько кривой. Ему впервые не было смешно, он вдруг подумал о том, как бы чувствовал себя, услышь он подобное в свой адрес. «И ты слышал. Много раз, из уст того же Малфоя», — вновь напомнил ему противный внутренний голос. В довершение всего, Сириус и Люпин так и не смогли развеять его смятение. Наоборот, они только усилили отчаяние, когда Гарри понял, что у его отца нет оправдания. Он ненавидел Снейпа, и это был единственный мотив задирать его. Но Гарри так и не услышал, в чём именно была причина этой ненависти, и теперь грыз себя ещё сильнее. «А разве Дадли нужна была причина, чтобы унижать тебя?» «Я тоже ненавижу Малфоя, и тоже с самого первого дня. Но никогда не подвешивал его вверх тормашками, пусть и часто мечтаю об этом». «Сириус сказал, папа и мама начали гулять, когда отец перестал задирать других. Значит, Снейп был не единственным, были и другие?» Мысль о том, что необходимо пойти к Снейпу и просить его о возобновлении занятий по окллюменции, и вовсе вызывала холодный пот. Он теперь боялся даже в глаза профессору посмотреть, не то что оставаться наедине с ним. Но совесть жгла изнутри, и очень часто она заговаривала с ним голосом Гермионы. И не только в сознании, но ещё и сидя рядом на занятиях или в гостиной. — Хорошо-хорошо, Гермиона, я попрошу его возобновить занятия на следующем зельеварении! — не выдержав, выпалил Гарри, когда Гермиона снова затянула свою лекцию о том, что он дал обещание Дамблдору и Сириусу с Люпином. Гриффиндорку это вполне успокоило, и она замолчала, удовлетворённо улыбнувшись, а Гарри с облегчением подумал, что у него есть, как минимум, три дня тишины до понедельника. Жаль только, в назначенный день Гарри осознал, что теперь уже точно не сможет избежать разговора, хотя от одной мысли о нём хочется провалиться под землю. Волнение было таким сильным, что он не мог даже куска проглотить, и все два урока по Истории магии рисовал себе в уме картины того, как Снейп озлобляется ещё больше и вышвыривает его из своего кабинета уже на глазах у всего класса. При этом крича, чтобы Поттер не смел больше появляться даже на зельеварении. Последняя перспектива, конечно, была не самой плохой, но тогда бы пришлось распрощаться с мечтой о том, чтобы стать мракоборцем. А к этому Гарри пока готов не был. Сцена того, как он под дружный смех слизеринцев убегает от разъярённого профессора, была такой яркой, что он никак не мог сосредоточиться на зелье и вновь начал допускать ошибки. Все его мысли были заняты составлением речи, которую он будет говорить, и поэтому, когда Гермиона обессиленно застонала у него над ухом, он даже не сразу заметил это. — Гарри, что ты делаешь? — послышался её взволнованный шёпот, и Гарри только сейчас понял, что уже с минуту крошит имбирный корень, которого даже не было в инструкции. — И убавь огонь! Ты должен был сделать это ещё пятнадцать минут… Гермиона не успела договорить — зелье Гарри вдруг забурлило и от него повалил густой оранжевый пар. Гарри поспешно кинулся убавлять огонь, но когда он это сделал, зелье в котле угрожающе забулькало, а затем взорвалось, покрыв его с ног до головы противной оранжевой жижей. — Вы, похоже, вконец отупели, Поттер, если не можете отличить сандаловое дерево от сушёного тритона, — раздался у него над головой ядовитый голос профессора Снейпа. — Минус десять очков Гриффиндору! И ещё, Поттер, раз уж вы настолько невнимательный остолоп, нам придётся возобновить дополнительные занятия по лекарственным зельям. Сегодня в семь, и чтобы без опозданий! Он отошёл обратно к столу, оставив Гарри стирать с лица то, что некогда было Успокоительной настойкой, под аккомпанемент смеющихся слизеринцев. — Он специально сказал об этом на весь класс, чтобы унизить меня, — прошептал он друзьям, когда Снейп отошёл на почтительное расстояние. — Теперь вся школа будет знать, что я занимаюсь дополнительно. — Зато тебе не пришлось просить его — он сам решил возобновить уроки окклюменции, — ответила ему Гермиона. — Разве это не замечательно? Замечательно, думал Гарри, но раз уж Снейп всё равно решил продолжить обучение, он бы предпочёл, чтобы ему сообщили об этом иным способом. Когда завершился урок, Гарри намеренно задержался, сделав вид, что проверяет учебники на остатки зелья на их поверхности. Друзьям он подал жест, что догонит их позже, и когда в классе не осталось никого, кроме него и профессора, подошёл к преподавательскому столу, к собственному ужасу отмечая, что вновь нервничает. — Профессор… сэр, — начал он несмело, боясь даже поднять взгляд на учителя, — почему вы решили возобновить занятия по окклюменции? Снейп окинул его взглядом, полным презрения, будто смотрел на последнего тупицу, и, скривив рот, ответил: — Разве это не очевидно, Поттер? Как бы вы не были мне противны со своей привычкой влезать во всё, что вас не касается, я дал обещание Дамблдору, что буду учить вас, — всё это он говорил с таким лицом, будто его заставили проглотить, предварительно прожевав, неспелый лимон. — Поверьте, я не испытываю ни малейшего удовольствия, тратя свои вечера на такую бездарность как вы, но я обязан обучить Вас окклюменции, даже если на это потребуется вся оставшаяся жизнь. Гарри не нашёлся, что ответить — в горле застрял сухой ком, мешающий говорить. Так что он лишь поклонился профессору и поспешил на прорицание. А он-то глупо надеялся, что Снейп если не простит его, то хотя бы забудет произошедшее. Мысли извиниться даже не возникало — это скорее вызовет новую порцию яда, чем возымеет эффект. К тому же он полностью осознавал, что провинился и простым извинением тут не отделаешься. Без пятнадцати семь он покинул гостиную Гриффиндора и направился в подземелья. Когда он вошёл в кабинет, профессор стоял к нему спиной и как всегда выуживал из своего сознания серебристые нити, что погружал в Омут памяти. — Добрый вечер, сэр, — промямлил Гарри, боясь даже взглянуть на профессора. — В кресло, Поттер, и прежде чем начать, надо решить ряд вопросов, — рявкнул Снейп, погружая в чашу последнюю нить и только после этого оборачиваясь к Гарри. Последний же вжался в кресло так, словно ждал, что его, как минимум, будут наказывать за проступок плетью. И когда учитель заговорил, готов был почти поклясться, что так оно и есть. — Итак, Поттер, поскольку из-за вашего проступка мы пропустили почти месяц, нам придётся встречаться чаще. Два или три раза в неделю, думаю, сойдёт… Гарри едва не взвыл в голос от такой несправедливости. Три раза в неделю подвергаться вторжению в свои воспоминания и четыре раза в неделю видеться со Снейпом? Худшего и придумать было нельзя. И ведь это не он приказал самому себе больше не появляться здесь. Снейп так буравил его пронзительным взглядом, что Гарри даже спросил себя, а уж не ждёт ли профессор, что он и в самом деле начнёт ругаться, чтобы был ещё один повод наказать его? Ну уж нет, второго такого удовольствия он ему не доставит. — Но разве такая частая практика не повредит моему сознанию? — спросил он и поспешно добавил: — Сэр. — Если бы вы более усердно работали ранее и практиковались, как я и говорил вам, каждый вечер, в этом не было бы необходимости. Вы будете пожинать плоды собственного разгильдяйства, Поттер. Гарри сжал зубы, стараясь сдержаться и не говорить ничего. Если бы он был способен анализировать свои эмоции в данный момент, наверняка он бы подивился той перемене, что произошла с ним. Раньше его злило, когда Снейп несправедливо ругал его отца. Теперь же злило, что ему несправедливо приписывают его черты. — Но, сэр, — смог выдавить из себя Гарри, когда профессор замолчал. — Скоро экзамены, у меня совсем не будет времени на подготовку… — У вас был целый месяц, чтобы усиленно заниматься, включая пасхальные каникулы. К тому же я сильно сомневаюсь, что даже усиленная подготовка сможет прибавить вам ума. Некоторые лишены его с рождения. Снейп усмехнулся, а Гарри только сильнее стиснул зубы, стараясь не сорваться. Второго промаха профессор ему уже не простит. Скорее он именно этого и добивался, оскорбляя его — найти ещё один веский повод, чтобы прекратить встречи. И Гарри твёрдо вознамерился не дать ему этого сделать.***
— Два или три раза?! Три или четыре раза в неделю видеться со Снейпом?! Не завидую я тебе, приятель, — негодовал Рон, сидя за гриффиндорским столом, после того, как Гарри рассказал друзьям о первом после перерыва занятии по окклюменции. Чувствовал он себя неважно: голова раскалывалась и болела, шрам жгло так, что слёзы на глаза наворачивались. И как в таком состоянии готовиться к экзаменам? — Да, я тоже в ужасе, — пробормотал Гарри, без особого энтузиазма ковыряя вилкой в пироге. — Хорошо хоть домашних заданий теперь почти нет. Да и, может, он передумает — у него и без меня много дел. Тот же Монтегю до сих пор не пришёл в себя… — Ему просто доставляет удовольствие видеть, как ты мучаешься! — Не говори ерунды, Рон, — вмешалась в разговор Гермиона, обеспокоенно оглядывая Гарри. — Люпин ведь сказал, что сейчас нет ничего, важнее окклюменции. Наверняка Снейп и сам это понимает, поэтому и увеличил количество занятий. — Да? Тогда почему я едва могу видеть от боли в голове? — зло бросил Гарри в ответ, всё же отодвигая от себя тарелку с пирогом. Есть не хотелось совершенно. — Это наверняка с непривычки… Вот увидишь, скоро тебе станет легче… Но её голос звучал не слишком уверенно. Следующее занятие было назначено уже на среду, как и всегда, на семь вечера, но на него Гарри шёл с ещё меньшим энтузиазмом, чем на первое. Гермиона посоветовала спросить у самого Снейпа, почему ему становится только хуже, но Гарри не представлял, как решиться на это. А ещё он примерно догадывался, каким будет ответ — его снова обвинят в разгильдяйстве и нежелании прилагать усилия. Он мог поклясться, что профессор рад любому поводу обвинить его в этом. «Не выйдет. Я докажу ему, что могу научиться. Что я не похож на отца», — пронеслась в его голове упрямая мысль, когда Снейп вскинул перед ним свою палочку и произнёс заклинание. Перед ним вновь поплыли воспоминания. Колин Криви просит попозировать для фотографии, а Гарри пытается отказаться, но оказывается пойман Локонсом. Затем воспоминание меняется, и вот он уже в Хогвартс-экспрессе, а одиннадцатилетний Рон на сидении перед ним пытается заколдовать свою крысу. Матч по квиддичу. Ловец Когтеврана следует за ним по пятам, висит на хвосте. Вот девушка поравнялась с ним и улыбнулась, а желудок Гарри сделал кульбит. Чжоу… Гарри очнулся на полу, лежа на спине, с глупой счастливой улыбкой в пол-лица. Он словно заново пережил их знакомство, и чувства в его воспоминаниях не омрачались тем, что было позже. Смертью Седрика, слёзами Чжоу, ссорой из-за её подруги Мариэтты… — Встать, Поттер! — полный ярости голос профессора заставил его вернуться в сегодня, и Гарри поспешно поднялся, чувствуя лёгкое смущение. — Вы не стараетесь, вы наслаждаетесь своими драгоценными воспоминаниями. Может, мне стоит покопаться в более неприятном для вас прошлом, чтобы вы вспомнили, чем именно должны заниматься здесь? — Может, вы лучше покопаетесь в моих воспоминаниях о прошедших занятиях? Я бы смог готовиться к экзаменам прямо здесь. — Увидев искажённое злобой лицо профессора, Гарри тут же осёкся, запоздало понимая, что сморозил глупость. И не придумал ничего лучше, кроме как добавить: — Это была шутка, сэр… — Приберегите свои шуточки для «Трёх мётел», Поттер. — И не давая Гарри даже приготовиться, произнёс: — Легиллименс! Тётушку Мардж перед ним раздувает, словно воздушный шар, а его охватывает ужас при мысли, что он сотворил с ней, и в то же время ещё трясет от злости после её слов в адрес родителей. Тётушка Петунья демонстрирует ему его будущую школьную форму, что вымачивается в тазе с какой-то странной вонючей жидкостью. Он лежит на кровати — тётушка Петунья только что побрила его налысо, и он плачет, представляя, как пойдёт в таком виде в школу… «Нет!» — жалобно прозвучало в его голове. — «Нет, не хочу это видеть…» Воспоминание постепенно меркло, и перед ним вновь прорисовывалось, будто сквозь дымку, лицо профессора. Вот он стоит перед ним, подняв палочку вверх, и что-то бормочет. Его бормотание становится более быстрым, и лицо Снейпа вновь начинает расплываться. Похоже, он понял, что Гарри пытается сопротивляться. — Протего! Палочка профессора взметнулась вверх, и Гарри уже понял, что сейчас будет. И в самом деле, перед ним уже поплыли чужие воспоминания: облезлый уличный пёс, словно обезумевший, лает на маленького черноволосого мальчика, забившегося в угол детской площадки… шерсть пса вспыхивает, и он, скуля, убегает прочь… крючконосый мужчина кидает в стену бутылку, и она разбивается над головой всё того же перепуганного мальчика… подросток лет пятнадцати с интересом листает сальный журнал, лёжа на кровати в своей комнате… — Хватит! Всё обрывается неожиданно. Гарри даже не понял, когда именно он оказался на коленях: когда боролся со Снейпом или когда последний изгонял его из своих воспоминаний? Колени болели, шрам тоже немного жгло, а сам Гарри тяжело дышал. Правда, профессор перед ним выглядел не лучше: лицо раскраснелось от злости, грудь тяжело вздымалась и опускалась на каждый вздох, глаза яростно горели. Гарри даже вздрогнул от страха, когда представил, что было бы, досмотри он до конца. — Что ж, похоже, у нас есть продвижения… — сквозь стиснутые зубы, тяжело дыша, заговорил профессор. — Но впредь я попрошу вас воздержаться от Щитовых чар. Вы должны научиться изгонять меня мысленно… Но теперь мы знаем, за какие именно ниточки вас необходимо дёргать, чтобы добиться эффекта. Лицо Снейпа исказила ухмылка, и у Гарри по коже пробежал холодок. Он теперь всегда будет заставлять его вспоминать всё самое плохое из детства? А ещё учитель зелий так и не объяснил ему, как именно он должен изгонять его из своего сознания, если теперь ему даже Щитовые чары нельзя использовать. Снейп заставлял его переживать тяжелые воспоминания снова и снова. И он не ограничился детством у Дурслей. Иногда это были вспоминания о насмешках Малфоя, позор Рона во время матча по квиддичу, его заляпанное соком из-за растения Невилла лицо, когда к ним в купе вошла Чжоу. За остаток вечера ему удалось защититься ещё только один раз, и то - он, скорее по привычке, снова применил Щитовые чары. Детство Снейпа было не многим лучше. В этот раз он успел увидеть, как ребята во дворе потешаются над черноволосым мальчиком в старой рубашке с оборками и как молодой Джеймс Поттер запустил в спину уже подростка заклинание-подножку, отчего мальчик с сальными волосами кубарем покатился с лестницы, едва не сломав себе шею. В свою спальню Гарри возвращался в полном смятении. Голова вновь болела, но уже не так сильно, как утром, но куда важнее для него оказалось то, что он увидел. Только сейчас он в полной мере осознал, что его отец измывался над Снейпом не один год — в том воспоминании им едва ли было больше двенадцати. Он хотел узнать больше об отце. Или скорее о причине его ненависти по отношению к Снейпу. Но дело было не только в этом. Ему вдруг захотелось узнать больше и о самом профессоре зельеварения. Хотелось лучше понять его, чтобы повысить свои шансы в борьбе за его расположение. Уже засыпая, Гарри понял, что не сможет отказаться от Щитовых чар так просто. Но следующее занятие было назначено только на понедельник, а до тех пор Гарри дал слово, что будет практиковаться перед сном. Но все оставшиеся дни недели так были забиты подготовкой к экзаменам и перед сном голова раскалывалась от переизбытка знаний так сильно, что он и не вспоминал об окклюменции. Доползая до подушки, Гарри ещё долго не мог уснуть, потому что в голове крутились формулы по трансфигурации, даты из истории магии и составы различных зелий. А когда уснуть всё же удавалось, ему снилось, как он превращается в табуретку, проходя все те стадии трансформации, что должен был пройти при таком превращении ворон. Уже только к утру сон сменялся привычным тёмным коридором и комнатой с множеством дверей. На сдвоенном уроке зельеварения Снейп вёл себя как ни в чём не бывало и снова делал вид, что Гарри не существует в этой комнате. Но ему самому так было даже удобнее: никто не мешал и не отвлекал, и можно было с чистой совестью заниматься исключительно зельем. Он вознамерился попытать удачу ещё раз и наверстать свои оценки по этому предмету к предстоящему экзамену. Ведь ему предстояло получить не меньше, чем Превосходно. Но сегодня у Гарри был и ещё один корыстный мотив, чтобы быть внимательным — в груди теплилась надежда, что если он сделает хоть одно приличное зелье, профессор больше не будет называть его остолопом. И ему даже вполне удалось довести своё зелье до той же консистенции, что и у Гермионы, и даже цвет был почти таким же. Разве что зелье Гермионы было нежно-фиалковым, а зелье Гарри — почти фиолетовым. Рону повезло куда меньше. Видимо, лишившись любимой игрушки в лице Гарри, Снейп решил найти новую жертву для своих придирок, и выбор пал на младшего Уизли, чей котёл почему-то начал плавиться. — Немедленно снимите котёл с огня, Уизли, пока всех не затопило вашим подобием Исцеляющего настоя! И поскольку к пятому курсу вы так и не научились читать, я снимаю пять очков с Гриффиндора. Только полный кретин вроде вас мог неверно прочитать инструкцию, которую понял даже Долгопупс! Рон был вне себя от негодования, и даже когда они зашли в Большой зал, всё ещё продолжал ругать профессора зелий. — Мерзкий, гнусный, старый… — Рон! — одёрнула его Гермиона, но парень будто и не слышал её. — Ты видел зелье Гойла? — отвернулся он от Гермионы к Гарри, чтобы не видеть её осуждающего выражения лица. — Оно выглядело, как птичий помёт, но придрался он именно ко мне! Благодаря стараниям его обожаемых слизеренцев у нас и так очков не осталось, а он ещё и отнимает дополнительные. Уверен, в детстве его весь факультет унижал, вот он теперь и отыгрывается на нас. Будь я на их месте, даже подсказал бы пару методов, чтобы было смешнее. — Не говори так! К огромному изумлению обоих друзей, эти слова произнёс Гарри. Гермиона смотрела на него, высоко задрав брови, а у Рона был такой вид, словно его приложили Оглушающим заклинанием. Но Гарри продолжил, игнорируя реакцию друзей. — По-твоему, это смешно? Быть посмешищем у всей школы? Смешно, когда тебя унижают на глазах у толпы? Уши Рона заалели, он тут же опустил взгляд в тарелку, но промолчал. — Гарри, Рон не это имел в виду, — тихим и робким голосом попыталась вмешаться Гермиона. — И не надо на нас срыва… — Я прекрасно знаю, что он имел в виду! — Гарри и сам не заметил, как повысил голос. Руки тряслись от злости и обиды. Конечно, Рону не понять. Когда над тобой шутят братья, это совсем не то же самое, как когда тебя макают головой в унитаз на глазах у смеющихся одноклассников. Это смешно лишь для тех, кто видит унижение со стороны, но никогда не испытывал его. Иначе бы Рон не говорил такого. Он не разговаривал с другом до самого вечера. Гермиона тоже не особо стремилась оживить беседу, и общую гостиную он покинул в весьма скверном расположении духа. Голова, что болела весь день, также не способствовала радости и веселью. Успокаивало только то, что во время занятий со Снейпом у него вряд ли найдётся время, чтобы думать о ссоре с друзьями. И он не ошибся. Раз за разом профессор зельеварения вторгался в его память, вызывая оттуда всё новые и новые неприятные воспоминания. Некоторые он уже и сам успел забыть. Например, то, где он играет с маленькими зелёненькими солдатиками в своём чулане, и в этот момент ему на руку падает огромный паук. Или то, где он плачет на веранде, утирая злые слёзы, чтобы не видели тётя с дядей, после того, как Дадли отобрал у него мороженое, что для него купил проходящий мимо приветливого вида старичок. Детская обида была настолько яркой, что Гарри почувствовал, как у него настоящего по щекам побежали слёзы. Это и помогло собраться. — Протего! Перед ним вновь подросток с сальными волосами, на этот раз он гуляет по Хогсмиду в полном одиночестве, а мимо пробегает стайка щебечущих девчонок. Он провожает их взглядом и тепло улыбается, глядя на одну из них. Гарри не успел разобрать, на кого именно он смотрел, — воспоминание вновь поменялось. Перед ним был уже взрослый Снейп. Он сидел на полу в полупустом доме (комната показалась Гарри смутно знакомой), читал некий клочок пергамента, что наверняка был письмом. По его щекам градом лились слёзы… — Довольно! Гарри откинуло спиной к стене, и он больно ударился копчиком при приземлении. Профессор перед ним был разъярён, как никогда, Гарри даже показалось, что если бы декан Слизерена мог убивать взглядом, от него не осталось бы и следа на полу. Снейп тяжело дышал, но и сам Гарри едва мог дышать. Увиденное не отпускало его, перед глазами снова и снова возникал то улыбающийся мальчишка, то плачущий взрослый мужчина. — Я, кажется, запретил вам использовать Щитовые чары, Поттер! — всё ещё испепеляя его взглядом, прокричал профессор. — Я… я не специально… Это вышло… по привычке… — другого оправдания Гарри не нашёл и прекрасно понимал, как фальшиво звучит его голос. Снейп презрительно скривился, отошёл обратно к Омуту памяти и теперь был занят тем, что добавлял в него новые воспоминания. Гарри же не мог отвести взгляд от сосредоточенного лица профессора. Теперь он смотрел на него по-другому. Казалось невероятным, что тот улыбающийся мальчик вырос в столь неприятного человека. Тогда, будучи счастливым, он выглядел даже красивым. Таким вполне могли заинтересоваться девочки, если бы не сальные, будто грязные волосы и постоянная сутулость. Но ещё сложнее было представить, что уже взрослый Снейп мог плакать. Мужчина в том воспоминании выглядел точно так же, как и профессор перед ним, вот только… Его лицо там было живым. Это была уже не холодная маска презрения ко всему живому и не ядовитая ухмылка. И Гарри многое бы отдал, чтобы увидеть Снейпа таким вновь. — Очень хорошо, — вырвал его из размышлений свистящий шёпот профессора. — У вас всё чаще получается отражать моё вторжение. Если бы вы ещё тренировались перед сном, о чём я твержу вам на протяжении уже нескольких месяцев, результат был бы ещё лучше. Но, видимо, ваша память слишком коротка, чтобы запомнить даже такую мелочь. В этот раз оскорбление, пущенное в него, показалось Гарри даже не обидным. Голос учителя был уже не столь ядовитым, а скорее уставшим, да и самому Гарри вдруг показалось странным обижаться на столь абсурдное замечание. Слишком уж далеко оно было от правды. Но слова Снейпа запомнились. В эту ночь он впервые, превозмогая дикую головную боль, по-настоящему попытался очистить сознание. Пусть куда сильнее ему хотелось ещё и ещё обдумать увиденное, а перед глазами так и стоял улыбающийся подросток (почти его ровесник), Гарри изо всех сил пытался очистить мысли. «Ты ведь хочешь увидеть это снова», — повторял он себе. — «Так постарайся». Он не был уверен до конца, но, кажется, у него и в самом деле получилось освободиться. К его огромному удивлению, наутро голова гудела уже не так сильно. Он попытался проделать то же самое и на следующую ночь. К следующей встрече со Снейпом, назначенной на пятницу, он уже почти полностью избавился от неприятных ощущений. Помимо значительно ослабевшей головной боли, вечерняя практика по освобождению сознания принесла и значительные изменения в занятиях по окклюменции. Гарри удавалось всё чаще и чаще отражать вторжения профессора зельеварения, но никогда не получалось изгнать его мысленно. Если он не применял Щитовые чары или любое другое защитное заклинание, то всё, что ему удавалось, — это ненадолго развеять дымку, увидеть сосредоточенное лицо профессора. Но затем он возвращался в свою память снова. Когда же он пытался атаковать Снейпа, то неизменно встречал его недовольство. — Но, профессор, почему я не могу защищаться при помощи Щитовых чар? Вы ведь сами сказали, что они оказались действенны. — Они действенны, Поттер, потому что я нахожусь в непосредственной близости от вас, и вы можете поразить меня заклинанием и нарушить мою концентрацию, — терпеливо, но с явным недовольством на лице, словно объясняет глупому малышу, почему нельзя тыкать ему в глаз палочкой, ответил ему профессор. — Связь же, что существует между вами и Тёмным Лордом, скорее духовная. Если вы прочитаете Щитовые чары, лежа в своей тёплой и уютной постели, Тёмный лорд не почувствует даже прикосновения магии. Спорить с этим Гарри не стал, как и не стал признаваться, что не очень-то и хочет учиться изгонять Волдеморта из своих мыслей. Он всё ещё горел надеждой увидеть, что именно за оружие так жаждет заполучить лорд Волдеморт, и поэтому, вопреки всему, жалел, что ему почти перестали сниться тёмный коридор и открывающаяся дверь в конце. Вдобавок, он боялся повторения истории с мистером Уизли и потому предпочёл бы увидеть что-то подобное вновь, чем подвергать опасности членов Ордена. И была ещё одна причина, по которой Щитовые чары были предпочтительнее для него. Как бы Снейп не старался защититься, сколько бы новых воспоминаний не добавлял в Омут памяти (к которому Гарри теперь боялся подойти даже на расстояние фута), Гарри раз от раза всё равно удавалось проникнуть к нему в голову. И каждый раз это был для него новый и по-своему интересный опыт. Вот мальчик лет семи покупает молоко в молочной лавке недалеко от дома. Вот паренёк лет шестнадцати склонился над котлом в классе, где проходили занятия по зельеварению, а упитанный, похожий на моржа педагог с пышными усами расхваливает его таланты (Гарри не мог не признать, что школьная мантия шла юному Снейпу куда больше, чем домашние лохмотья). Вот уже взрослый юноша заступается за мать, которую только что ударил его же отец (после этого воспоминания Гарри зауважал Снейпа несколько больше). Разумеется, профессор зельеварения не был в восторге от подобных вторжений, но и прекратить их не мог. Всё, чего он добился, так это того, что Гарри прибегал к Щитовым чарам не чаще двух раз за занятие, а всё остальное время усиленно старался изгнать его из своей памяти при помощи мысленных усилий или хотя бы заклятия Экспелимиармус. Занятия не проходили даром. Головная боль после них поначалу не отпускала, но наутро, после прилежных попыток очистить сознание, она сходила на нет. Но даже потом всё свободное от подготовки к экзаменам время Гарри прокручивал в уме то, что ему удавалось увидеть на занятиях по окклюменции. Ему доставляло странную радость вспоминать то счастливо улыбающегося подростка (у Снейпа были и приятные воспоминания из школьной жизни, как это не удивительно), то уже сегодняшнего профессора, но в каком-нибудь новом, необычном для него свете. Иногда Рон даже одёргивал его, спрашивая, чему это Гарри так странно лыбится, уткнувшись в тарелку с яичницей, и каждый раз Гарри приходилось врать, что он просто вспоминает какой-нибудь особенный матч по квиддичу. Он всё чаще и чаще стал заглядываться на преподавательский стол, украдкой наблюдая за профессором зелий. И каждый раз, когда Снейп замечал направленный на него взгляд или просто случайно оборачивался в его сторону, поспешно устремлял взор в тарелку, испытывая при этом странную смесь волнения и страха. Он боялся быть замеченным за своим занятием, но в то же время было приятно от мысли, что Снейп тоже ищет его глазами. Хотелось верить, что это первые признаки его расположения. На сдвоенном зельеварении его всё так же старательно игнорировали, и к четвёртому занятию Гарри даже ощутил что-то вроде обиды. Ведь Снейп если и не простил его за выходку с Омутом памяти, уже вполне начал разговаривать с ним и даже продолжил индивидуальные занятия. Так почему продолжает игнорировать в классе? Задетый мыслью, что профессор разговаривает с ним только ввиду необходимости и из-за данного Дамблдору обещания, он вдвойне усиленно корпел над своими зельями. И, к огромному удивлению друзей, однажды даже попросил Гермиону скорректировать его расписание и добавить туда большее количество часов для подготовки к зельям. — Но я думала, ты не любишь этот предмет, — удивлённо воскликнула Гермиона, когда Гарри протянул ей свой листок с расписанием. — Не люблю… Но мне надо получить «Превосходно» на экзамене, чтобы стать мракоборцем. Причина, конечно, была не только в этом, но Гермиону такой ответ вполне устроил, и она с радостью согласилась поискать для него дополнительные часы. Гарри даже хотел было попросить её совсем убрать подготовку к истории магии и прорицаниям (которые он не собирался продолжать изучать, даже получив «Превосходно»), но гриффиндорка ответила ему укоризненным взглядом, и ему срочно пришлось передумать. В приближении экзаменов их индивидуальные занятия с профессором Снейпом стали проходить чаще. Колдун объяснил это тем, что теперь, ввиду отсутствия домашних заданий, Гарри больше не на что тратить вечера, кроме как на подготовку и его занятия, поэтому считал это вполне уместной заменой. Тем более, что улучшений, по его словам, у них не было вот уже несколько встреч подряд. — Вы так и не освоили окклюменцию, — пояснил как-то Снейп, когда Гарри спросил, чего именно он должен был добиться. — Всё, чего вы достигли, — это научились более-менее сопротивляться легиллименции. — Но разве это не одно и то же, сэр? Профессор одарил его таким презрительным взглядом, что Гарри сразу стушевался и впредь решил хотя бы постараться обойтись без вопросов. Не хотелось выглядеть в глазах учителя ещё большим невежей, нежели сейчас. — На счёт три, Поттер, — так и не ответив ему, продолжил Снейп, поднимая волшебную палочку. — Раз… два… три… Легиллименс! Кабинет уже привычно поплыл перед глазами, и в его голове замелькали образы. Ему десять, он отвечает на уроке перед всем классом, и Дадли за его спиной издаёт неприличный звук, когда он садится, — класс тут же разразился хохотом, и даже молодая учительница, вместо того, чтобы прекратить потеху, улыбнулась. Ему девять, снова Дадли и снова школа, но теперь он и его дружки избивают его на заднем дворе, запинывая ногами. Поле для квиддича, команда поздравляет его с победой; рядом опускается Малфой и начинает сыпать оскорбления в адрес семьи Уизли и его собственной. После они с Джорджем набросились на него с кулаками на глазах у всех преподавателей. Четвёртый курс, он в Большом зале, высматривает взглядом Чжоу, чтобы пригласить её на Святочный бал… Гарри это кажется достаточным. Усилием воли он попытался разорвать нить мелькающих картинок, и они уже привычно стали тусклее, а кабинет проявлялся всё отчётливее. Он произнёс заклинание раньше, чем профессор успел ускорить речь произносимого им заклинания, и увидел, как направленная в него палочка дрогнула. Гарри уже знал, что сейчас будет, и даже ждал этого. В сознание хлынули воспоминания, которые ему не принадлежали. Светлая комната, маленькая ванная, наполненная до краёв. В ней нежился черноволосый мужчина с крючковатым носом — глаза его были прикрыты, рот приоткрыт, руки он держал под водой. Он тяжело дышал, мокрые волосы прилипли ко лбу, губы зашевелились. Он произносил чьё-то имя, но Гарри не успел разобрать, чьё именно. — ВОН! Что-то больно ударило Гарри в грудь, отчего его буквально откинуло к противоположной стене, и он больно ударился головой о стеллаж. Когда боль немного отступила на задний план, он понял, что у него горят щёки — ему было стыдно, что он увидел подобное, и теперь он не решался даже поднять взгляд на профессора. Последний стоял перед ним возле стола. Он тяжело дышал, а волшебная палочка всё ещё была направлена в грудь Гарри. Когда Снейп заговорил, его голос слегка дрожал. — Вы снова допустили меня слишком далеко, Поттер! От удивления, Гарри даже решился поднять глаза на профессора и растерянно уставился на него. Тёмные глаза учителя по зельям горели злобой и яростью, губы дрожали, привычная бледность исчезла с лица — оно раскраснелось от ярости. Казалось, он хочет убить того, кто столь бесцеремонно подсмотрел его память…, но говорить начал совсем о другом, будто этого инцидента и не было. — Снова и снова, вот уже пять месяцев я твержу, что вы должны научиться изгонять посторонних из своей памяти! Но вы делаете это только, когда вам заблагорассудится. Похоже, вам доставляет удовольствие быть в центре внимания, нравится, что все считают вас героем за спасение Артура Уизли. И теперь вы хотите повторения, ждёте не дождётесь, когда кто-нибудь снова покажется в ваших сновидениях, чтобы кинуться ему на выручку и заработать себе ещё славы, да, Поттер?! — Нет… — Гарри просто не хватало сил на более уверенный ответ. Его всего трясло от обиды и злости. Всё не так, всё было по-другому. — Вы настолько эгоистичны, — будто и не слыша его, продолжал Снейп, переходя на ядовитое шипение, — что тратите моё время и развлекаетесь, когда должны учиться. Вас не волнует, какой угрозе вы подвергаете своё окружение, ведь вам доставляет удовольствие чувствовать, что вы особенный. Единственный, кто может разгадать планы Тёмного Лорда, единственный, кто может видеть его сны и намерения. Вам так этого не хватает, Поттер? — Нет! — Вы намеренно пропускаете меня всё дальше в ваше сознание, оттягиваете момент, чтобы выгнать из него. Напрашивается только два вывода: либо вы настолько расхлябаны и ленивы, что не желаете прикладывать усилия, пока вас не припрёт к стенке, либо намеренно тянете моё время. Видимо, вы считаете это очень смешным — прикидываться недоумком, чтобы потом применить чары, которые вы освоили ещё несколько месяцев назад, и продемонстрировать владение ими как нечто необыкновенное. Сколько раз… — Нет, всё не так! Последние обвинения вызвали такую волну негодования в душе Гарри, что он рывком поднялся на ноги и теперь с яростью смотрел в глаза профессора. Он не мог поверить, что Снейп предположил такое о нём. Он никогда не считал себя героем за то, что увидел нападение на мистера Уизли, никогда ему не хотелось чувствовать себя особенным, и уж точно он никогда бы не стал смеяться над человеком перед ним. Не после того, что он узнал о нём… — Тогда объяснитесь, Поттер! — Я… я хочу, чтобы вы это видели… Собственный голос показался Гарри чужим — настолько неуверенно и робко он звучал. Ему вдруг захотелось отвести взгляд, но чёрные глаза мужчины словно приковали его к себе. И было даже странно видеть в них удивление, а не ненависть. — Что? .. — Я хочу, чтобы вы это видели! — уже чётче и громче ответил Гарри, решаясь озвучить мысли, что мучили его вот уже больше месяца. — Хочу, чтобы вы увидели, каким было моё детство. Чтобы вы поняли, что я пережил то же, что и вы, что я понимаю вас… Что я не похож на отца! Последние слова вырвались сами собой, но Гарри не жалел о них. Это действительно было так; после той сцены в Омуте памяти он ещё не раз видел воспоминания Снейпа о своём отце. И чем больше он видел их, тем сильнее разочаровывался в нём, тем меньше хотел походить на человека, что олицетворял всё самое ненавистное и мерзкое, что только могло быть в людях, по его мнению. Профессор смотрел на него во все глаза, и Гарри не мог отвести своих. Он тяжело дышал, чувствовал, как краска приливает к лицу, но не собирался отказываться от своих слов. Более того — почти с жадностью ловил тот взгляд, что был у профессора сейчас. Да, он был растерянным и удивлённым, но в нём впервые за много лет не было презрения и ненависти. И уже только от осознания подобной мелочи хотелось петь от счастья. Но уже в следующую секунду на лице мужчины отразился страх, и тон его голоса вновь был холодным. — Вон… Убирайтесь, и чтобы не смел даже близко подходить к моему кабинету… Голос учителя почти дрожал, и Гарри даже понадеялся, что ослышался. Но его сомнения развеяли очень быстро. — Я сказал, вон отсюда! Второй раз повторять не пришлось. В этот раз Гарри вылетел из кабинета сломя голову, едва не запинаясь на бегу. Сейчас у Снейпа был почти такой же взгляд, как и когда он забрался в Омут памяти без разрешения. Но в этот раз он пробежал не три этажа, а лишь один и скатился по стене уже в первом пустом коридоре. Ноги подгибались и не держали его, да и руки тоже ходили ходуном. Гарри снова и снова вспоминал, как на него смотрели, когда он признался, каким мягким и глубоким ему показался взгляд учителя тогда. А потом перед глазами вставало искривлённое от ярости лицо. И к горлу против воли подкатил сухой болезненный ком. Он сделал так, как ему велели, и больше не возвращался в подземелье. Поскольку до экзаменов оставалось меньше недели и уроки уже давно закончились, ему не составило труда избегать кабинета декана Слизерина. Но, к его сожалению, это означало так же и избегать самого профессора Снейпа — на подготовку к экзаменам уходило столько сил и времени, что Гарри не мог позволить себе даже случайно столкнуться с учителем в коридоре. Теперь единственный шанс увидеть его был во время завтрака или обеда в Большом зале, но даже тогда Снейп будто намеренно смотрел в какую угодно точку зала, лишь бы не на гриффиндорский стол, и от мысли, что его избегают, сердце обливалось кровью. Он хотел поговорить с профессором. Было даже всё равно, о чём именно, лишь бы быть уверенным, что на него больше не злятся. Он уже готов был извиниться перед ним за свои слова и взять их обратно, но духу не хватало даже, чтобы подойти и поздороваться. «Он не простит тебя, он тебя ненавидит», — снова и снова твердил ему внутренний голос. Чтобы как-то избавиться от неприятного чувства тоски и подавленности, он ещё сильнее углубился в учёбу. Повторение различных заклинаний, стадий трансформации и спутников Сатурна неплохо помогало отвлечься, так что порой Гарри мог до самого вечера не вспоминать о случившемся в кабинете профессора зелий. Рону и Гермионе он не сказал ни слова о произошедшем. Не пришлось даже объяснять, почему он перестал посещать занятия — Гермиона за него предположила, что Снейп хочет дать ему время на подготовку, чтобы он успешно сдал экзамены, и Гарри радостно ухватился за эту версию. Больше они не возвращались к этой теме. Лишь перед сном, когда он уходил в свою спальню, мысли об учителе зельеварения снова овладевали им. Он пытался понять, что сделал не так, почему мужчина смотрел на него с таким страхом, почему не принял его желание показать, что он больше не питает ненависти? Может, он решил, что это очередная шутка, попытка выкрутиться из неприятностей? Или желание самого Гарри поиздеваться над ним, напомнить о том, каким жалким ребёнком и подростком он был? Но ведь, на самом деле, он так не считал — его собственное детство было ничуть не лучше детства Северуса Снейпа. Северус… Имя учителя стало вдруг откровением — теперь для Гарри оно звучало по-иному. Раньше он даже не пытался запомнить имя своего профессора, привыкнув обращаться к нему по фамилии. Теперь хотелось снова и снова мысленно или одними губами шептать это имя, пробовать его на вкус, вспоминать, как оно звучало из уст окружения мальчика с сальными волосами в его воспоминаниях. При мысли о чёрных, будто смоль, волосах профессора перед глазами встало другое его воспоминание — он лежал в ванной, а влажные пряди в художественном беспорядке обрамляли лицо, налипли на скулы, на аккуратный лоб… В тот момент он был даже красив, пусть его глубокие глаза были закрыты, а веки чуть дрожали на каждый тяжелый вздох. Интересно, чьё имя он шептал тогда? .. Сейчас Гарри готов был отдать многое, чтобы узнать это. Он перестал практиковаться в очищении сознания перед сном. Во многом, потому, что не хотел избавляться от мыслей. Наоборот, ему доставляло удовольствие каждую ночь вновь и вновь представлять лицо Северуса Снейпа. И, как и следовало ожидать, сны о зале, уставленном стеллажами со стеклянными шариками, вскоре стали посещать его вновь. Экзамены тем временем подошли к ним вплотную, и перед самым первым из них все пятикурсники испытывали нешуточный стресс. Теперь все мысли были заняты только самими экзаменами, ученики боялись провала, и даже Гермиона и Рон изрядно нервничали. Гарри тоже не мог похвастаться полным безразличием и, загруженный учёбой, на время даже позабыл о Снейпе и комнате с множеством дверей. Но как только прошёл первый экзамен, с которым (как показалось самому Гарри) он справился совсем неплохо, нервное напряжение немного сошло на нет. Он не так сильно переживал из-за результатов, поскольку был уверен, что, по крайней мере, не провалился. Но даже когда он покончит с первым предметом ему ещё предстоит подготовиться к остальным. Поэтому в эту ночь Гарри засыпал с тяжёлой, нагруженной знаниями головой. Ему снился урок зельеварения. Он в поте лица трудился над Оборотным зельем, которое должно было превратить его в Драко Малфоя, а над котлом нависал Северус Снейп, который нетерпеливо щёлкал языком. Гарри убеждал его, что скоро всё будет готово, что он сумеет превратиться в Драко ради него, а профессор в его сне утверждал, что не может ждать так долго, и если Поттер не поторопится, ему придётся пригласить в свою спальню Гермиону, которая уже давно закончила Оборотное зелье. Потом сон, как обычно, сменился, но на этот раз это был не пустой коридор Отдела Тайн. Он вновь был в какой-то тёмной комнате, едва-едва освещённой, но даже в этом полумраке он мог разглядеть свои тонкие, белёсые, похожие на пауков пальцы. Гарри сидел в кресле, сжимая бархатные подлокотники, и смотрел сверху вниз на павшего перед ним ниц мужчину. Фигура в тёмной мантии почти полностью прижала голову к полу, поэтому Гарри не мог разглядеть его лица. — Ты уверен в этом? — спросил Гарри незнакомца перед ним, даже не удивляясь тому, каким холодным и чужим был его голос. Он уже слышал его и знал, кому он принадлежит. — Да, — ответил мужчина перед ним, но в этот раз внутри Гарри всё похолодело. Он узнал и этот голос, хотя он и казался почти чужим и потому неузнаваемым. Он ещё не слышал, чтобы Северус Снейп разговаривал с кем-либо таким дрожащим тоном. — «Мальчик, родившийся на исходе седьмого месяца, чьи родители трижды бросали ему вызов». Я слышал это точно, Трелони произнесла пророчество. — Интересно… — с шипением протянул Волдеморт, поднимаясь с кресла. Теперь он ходил по комнате, и Гарри смотрел на скорчившуюся в его ногах фигуру с непривычной для него высоты. — У вас уже есть предположения, кто это может быть, Тёмный Лорд? — Естественно, Северус. Не столь многим удавалось уйти от меня трижды… Поттеры! — воскликнул Гарри, и в его груди поднялся такой восторг, будто он открыл для себя великое знание. Фигура в его ногах вздрогнула и впервые решилась поднять голову. На лице Северуса Снейпа был такой ужас, что Гарри поначалу даже решил, что он и правда ошибся. — Похоже, придётся убить их всех, — как ни в чём не бывало продолжил Волдеморт, и Гарри ощутил на своих губах улыбку. — Но…, но зачем? Вам ведь нужен только мальчик, заберите его! — в отчаянии воскликнул молодой Северус, но Тёмный Лорд жестом приказал ему молчать. — Ты ведь не идиот, Северус, и должен понимать, что они не отдадут мне мальчика просто так. Они будут биться до последнего, так почему бы не подарить им достойную смерть? — Вы… Вы не можете… Лили Эванс, пожалуйста, пообещайте, что не тронете её! Прошу вас, я никогда ни о чём вас не просил, но сохраните жизнь ей! — мужчина почти умолял, в голосе его звучало отчаяние и страх. Гарри ещё никогда не видел его таким, но сейчас он ощущал только презрение, которое переходило в ярость. — Довольно! — прокричал не терпящий возражений голос в его сне. Гарри проснулся будто от толчка и, как выяснилось, от падения с кровати. Его бил озноб, голова раскалывалась, к горлу подкатывала тошнота. Ещё около минуты он пролежал без движения, прислонив раскалённый лоб к холодному полу, и ждал, когда отступит тошнота. Сердце билось так громко, что его шум отдавался в висках, заглушая все остальные звуки в комнате. Он не мог поверить в увиденное… Снейп. Волдеморт убил его родителей из-за Снейпа? Только потому, что тот что-то сказал ему о пророчестве? Этого не могло быть, он не хотел верить! Да, Снейп ненавидел его отца, но в тех воспоминаниях Лили всегда защищала его, заступалась… Он не мог так поступить с ними! Он точно знал, чей именно сон видел сейчас, но каковы шансы, что это только сон? Это не могло происходить сейчас, он знал точно — Снейп в его сновидении был слишком молод. Что же тогда, он начал видеть сны Волдеморта? Или его прошлое? Их прошлое… На негнущихся ногах, шатаясь, Гарри поднялся и быстро начал одеваться. Ему было необходимо узнать, правда ли то, что он увидел, услышать опровержение, он почти мечтал, чтобы Снейп сказал ему, что это только сон. Так быстро, как только мог, он натянул на себя футболку и джинсы и, укрывшись мантией-невидимкой, покинул гостиную Гриффиндора. Он не стал будить Рона и рассказывать ему об увиденном. Нет, сейчас ему был нужен только один человек. И теперь он почти бегом, позабыв даже о Филче, нёсся в кабинет профессора зельеварения. На его счастье, по пути ему не попалась даже Миссис Норис, и вскоре он уже стучался в заветную дверь. Он так молотил кулаками по дереву, что шум вполне мог перебудить весь замок, но и это сейчас его не волновало. Он даже готов был пережить очередное недельное наказание Амбридж, лишь бы только увидеть сейчас Северуса Снейпа. Дверь отворилась внезапно. Профессор всё ещё был в чёрной мантии — видимо, он даже не ложился, —, а на его щеках играл лёгкий румянец. Гарри ещё никогда не был так рад видеть это лицо, пусть даже оно, как и всегда, было искажено яростью и злобой. Разве что глаза в темноте показались Гарри чуточку мутными. — Кто здесь? — рявкнул мужчина, и Гарри только сейчас вспомнил, что всё ещё в мантии. И, пожалуй, удивление, которое вытеснило ярость с лица мага, когда он снял её, стоило того. — Я снова видел его! Я видел сон Волдеморта, видел, как он разговаривал с вами! И вы… Вы рассказали ему о каком-то пророчестве, из-за которого он решил убить меня и моих родителей! Гарри не мог справиться с собой. Его голос звучал на весь коридор, и от воспоминаний о тонких белых пальцах к горлу снова подкатывала тошнота, а тело начинал бить озноб. На лице профессора сначала отразилось удивление, смешанное со страхом, но потом вновь появилась непроницаемая маска. — Вас могут услышать, немедленно прекратите кричать, — медленно, словно сдерживаясь, процедил Снейп сквозь зубы, хватая Гарри под локоть и рывком заводя его в свой кабинет. Только когда дверь за ними громко захлопнулась, Гарри смог немного прийти в себя и отдышаться. Пусть он рассказал ещё не всё, даже малая часть того, что он уже успел высказать, помогла ему, словно именно это и было нужно сейчас. Немного успокоившись, он огляделся, пытаясь понять причину, по которой профессор не спал в столь позднее время. Дверь в спальню была открыта, и оттуда горел свет, но больше ничего необычного для этого кабинета Гарри не заметил. Даже стол профессора был пуст, а значит, он не занимался преподавательскими делами. Почему же он не спал, если уже был у себя? Снейп тем временем подошёл сзади и небрежно толкнул его в плечо, «приглашая» в кресло. Гарри ничего не оставалось, кроме как подчиниться, хотя его всё ещё трясло. Он не мог оторвать взгляда от своего педагога, который остановился рядом со столом, схватившись за столешницу, будто искал в ней опору. Лицо его было как никогда бледным, почти посеревшим, но всё таким же непроницаемым, так что нельзя было понять, о чём он думал сейчас. — Что вы видели, Поттер? Снейп говорил спокойно, но от звука собственной фамилии в горле образовался ком. — Волдеморт, вы разговаривали с ним. Вы рассказали ему о пророчестве. Там было что-то о мальчике, рождённом в июле, и о том, что его родители бросали Волдеморту вызов. Он решил, что вы говорите о моих родителях и обо мне, и решил убить их. А вы уговаривали его пощадить мою мать… Скажите, что это неправда! Гарри чувствовал, что ему всё сложнее контролировать себя и слёзы медленно подкатывают к горлу. Он даже снова повысил голос на профессора, который сейчас смотрел на него во все глаза. Со странной смесью ужаса, удивления и… сожаления? Гарри хотел верить, что ему кажется, что это действительно просто сон, но профессор почему-то не спешил подтверждать его надежды. — Когда вы это увидели? .. — Только что. Я пришёл к вам сразу, как только проснулся. Это не может быть правдой, вы не могли так поступить с ними, пожалуйста, скажите, что это не так! — Прекратите кричать, Поттер! — Прекратите называть меня «Поттер!» Лишь когда слова вырвались, Гарри понял, что именно сказал. Профессор вновь смотрел на него так, будто впервые увидел, и было понятно, что необходимо как-то объясниться. Пусть даже это было тяжело — слёзы вновь подкатывали к горлу и душили, мешая говорить. — Вы ненавидите эту фамилию, вы ненавидите моего отца… Не называйте меня так… Профессор стоял перед ним, будто громом поражённый, и явно не находил слов для ответа. Гарри больше не видел даже злобы на его лице, и от этого становилось чуточку легче. Лучше было видеть его таким: растерянным, испуганным, потерянным… лишь бы не видеть холода и презрения по отношению к себе. Ещё какое-то время в кабинете стояла полная тишина — никто не решался нарушить её. В итоге это сделал Филч, громко постучавшись в дверь кабинета. — Профессор, профессор Снейп! Я слышал шум, у вас всё в порядке? Они оба вздрогнули, услышав голос завхоза, а Гарри тут же потянулся за мантией. Но не успел он надеть её, как профессор вновь схватил его за локоть, заталкивая в единственную комнату, чья дверь могла вывести из кабинета — в его собственную спальню. Едва хватка разжалась, как дверь за спиной Гарри закрылась, и он остался один в комнате. Он не стал прислушиваться к происходящему — и так было ясно, что раз Снейп предпочёл спрятать его, то он не собирается отдавать его Филчу, а значит, постарается прогнать завхоза. И пользуясь тем, что он пока один, Гарри осматривался. Комната оказалась весьма маленькой, здесь почти не было мебели. Только кровать, занимающая всё пространство у стены за дверью, стоящий почти вплотную к ней письменный стол и комод у дальней стены. На столе были разбросаны какие-то бумаги, перья, а также стояла початая бутылка огненного виски — теперь становилось понятно, почему взгляд Северуса Снейпа показался Гарри таким туманным. В ожидании он присел на краешек кровати и теперь слушал, как за дверью профессор ругается с Филчем, уверяя, что если бы мимо его кабинета прошмыгнул хоть один ученик, он бы не ушёл от него просто так. Когда по стихшим голосам стало ясно, что Филч удалился, Гарри испытал даже что-то вроде страха — очень многое должно было решиться сейчас, и он только теперь понял, что остался один на один со Снейпом. Мужчина вошёл в спальню молча и, не глядя на Гарри, направился к столу. Наколдовав второй бокал, он плеснул в него немного виски и протянул его своему «гостю». Гарри так же молча принял его, осушив залпом и поморщившись, когда жгучий напиток обжёг ему всё горло. Но он не мог не признать, что от разливающегося по телу тепла, вызванного виски, стало чуть легче. — Гарри, то, что ты видел, — начал Снейп неуверенно, всё ещё не глядя на ученика, — произошло почти пятнадцать лет назад. Тогда я совершил ошибку… — Нет, — перебил его Гарри, не желая поверить в услышанное. — Но зачем, зачем вы рассказали ему? Вы не могли не знать, кого он захочет убить… — Но я действительно не знал! Снейп только сейчас решил обернуться к Гарри, и тот невольно замолчал под его взглядом. Профессор смотрел на него с болью и сожалением, с искренним раскаянием, и Гарри даже не мог обвинить его. Казалось невозможным винить человека, которому было настолько больно. — Я не желал зла Джеймсу, как бы не ненавидел его. И я искренне любил твою мать, Гарри. Я до последнего молил его пощадить вас, выбрать кого-нибудь другого… — Я знаю… — Гарри отвечал, опустив взгляд и разглядывая бокал, что вертел в руке. Он видел, как его учитель в том сне молил Волдеморта пожалеть родителей Гарри или хотя бы Лили. И он даже не стал вдаваться, что именно имел в виду Снейп, когда говорил о любви к его матери. Последний тем временем подошёл к нему и присел на кровать рядом с ним. Почему-то Гарри больше всего хотел сейчас, чтобы его обняли. Он хотел ощутить поддержку, она была необходима ему, чтобы не сломаться. Он не хотел знать, что его родителей убили только из-за того, что какая-то гадалка сказала, что так нужно. И не хотел верить, что это случилось по вине человека, которого он так ценил и… который стал по-своему дорог ему. Но объятий всё не было, и было даже смешно ожидать их от того, кто всегда его ненавидел. Обессиленный, Гарри сам завалился на чужое плечо, прижимаясь к нему щекой и прикрывая глаза. Так было чуточку легче. Но Северус не дал ему и минуты посидеть так — он зачем-то завозился, отчего Гарри был вынужден поднять голову. Чтобы спустя мгновение оказаться в плену чужих рук — мужчина взял его лицо в свои ладони и теперь смотрел на него с болью и потаённой нежностью где-то на дне зрачков. И чёрные глаза вновь казались безумно глубокими, пусть и были не такими ясными, как всегда. — У тебя глаза матери, Гарри… — Я знаю… Услышав такое, Гарри тут же попытался отвести взгляд, не желая снова слышать, как он похож на родителей. Но из-за того, что он сделал это, момент, когда к нему наклонились, был упущен. Он ощутил только поцелуй, осторожный, робкий, но невероятно нежный. Внутри приятно завозилось что-то тёплое, невероятно приятное, а внизу живота возникла томительная тяжесть. Он уже не думал, стараясь заглушить голос разума, когда ответил Северусу тем же. Теперь хотелось называть его только так, хотя и не было уверенности, что ему позволят это сделать. Ещё несколько томительно прекрасных минут поцелуя, пока у него из рук не отобрали бокал, который с тихим звоном вернулся на письменный стол. А потом у Гарри под головой оказалась подушка, а сам мужчина теперь нависал над ним сверху, не переставая целовать. И руки словно сами обняли его за шею, а пальцы зарылись в тёмные, немного спутанные волосы. И всё равно хотелось перебирать их. Теперь всё было будто в тумане. Он не противился поцелуям, наоборот, даже сам тянулся получить ещё один, когда чужие губы оказывались совсем рядом, и без просьб получал новые. Не противился, когда ощутил холодные пальцы на своём животе, послушно поднял руки, помогая стянуть футболку, и даже сам потянулся к застёжкам на мантии профессора. Не противился, и когда те же холодные руки расстегнули его ширинку, хотя в этот момент паника и пыталась взять верх над ним. Но Северус всё время шептал его имя, как никогда ласково и мягко, и Гарри не мог найти в себе силы противиться ему. Он никогда не испытывал подобных ощущений прежде. Стыд, смешанный со страхом, который затмевало предвкушение. Безумное желание, яркое, ослепляющее удовольствие, когда он уже окончательно остался без одежды, а мужчина опустился поцелуями к его животу, а потом и ниже. Снова страх, когда его ненадолго оставили, потянувшись к ящику стола, нетерпение, вызванное желанием, волнение… Мужчина вернулся почти сразу, не дав ему и минуты полежать, уперев взгляд в потолок, — Северус склонился над ним, вновь целуя и вновь переходя на шёпот, но даже это не помогло прогнать холодный страх. Гарри не знал, что сейчас будет, едва ли понимал, но когда ощутил боль от единения с чужим телом, только жадно глотал губами воздух, стараясь не сорваться на стон. Становящаяся всё более сильной, боль пугала его, и даже плечи мужчины, за которые он цеплялся, ища спасения, помогали лишь оставаться на месте и не сбежать. Руки, которые к тому времени уже согрелись, теперь ласкали его, успокаивая не хуже мягкого, почти бархатного от лёгкого хрипа голоса. Помогали расслабиться, согреться изнутри, чтобы дать дорогу удовольствию. Боль, заглушаемая чем-то другим — неизведанным и новым — стала почти сладкой и теперь кружила голову, заставляла тело дрожать, вырывая стоны из лёгких. Он даже шептал имя мужчины, впервые и только в эту ночь решившись произнести его, не боясь быть отвергнутым или непонятым. И хотелось, чтобы утро, сменяющее ночь, никогда не наступало.***
Ещё бы чуть-чуть, и, проснувшись, Гарри второй раз за последние двенадцать часов полетел бы с кровати на пол. Едва ему удалось разлепить глаза, как его одолела доводящая до паники мысль, что он мог проспать и не попасть на экзамен. В подземелье не было окон, а свои часы он забыл на прикроватном столике в собственной спальне, поэтому не мог даже навскидку определить, какое сейчас время суток. Процесс натягивания штанов был не самым приятным — ниже поясницы всё болело при любом движении, не говоря уже о попытках сесть, но страх, что он действительно проспал, был слишком силён, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. И первым делом Гарри кинулся к столу, надеясь найти там хоть какое-нибудь подобие часов. Но ни там, ни при осмотре всей комнаты он так и не нашёл ничего, даже отдалённо напоминающее прибор, способный показывать время. Зато по столу было разбросано множество пергаментов и даже тетрадей — одна из них была открыта и исписана мелким аккуратным почерком. Гарри обернулся к кровати — Северус всё ещё спал, повернувшись к нему лицом, и его дыхание было спокойным и ровным. Гарри даже невольно залюбовался спокойным и умиротворённым лицом мужчины, обрамлённым тёмными волосами. Но потом любопытство пересилило, и он склонился над тетрадью. Половина её была прикрыта листами пергамента, и Гарри не решился вытягивать её, поэтому решил прочитать тот маленький участок, что был доступен ему. …жалею, что Дамблдор поручил это мне. Я и представить не мог, что это окажется таким испытанием для меня. Мне больно видеть снова и снова как наше прошлое, так и его глаза, в которых с каждым днём отражается всё больше преданности. Твои глаза. Когда я увидел, как он смотрит на девчонку Чанг, я окончательно понял, что пропал. Слишком тяжело было видеть вновь, как твои глаза, полные любви и нежности, смотрят на другого. Я бы всё отдал, чтобы ты однажды посмотрела так на меня, Лили. Мне хочется снова и снова видеть этот взгляд, несмотря ни на что. Хочется добиться с твоим сыном того, чего я не смог добиться с тобой. Ведь ты больше никогда не посмотришь на меня. Больше никогда… Кровать скрипнула, и Гарри испуганно отпрянул от стола, сразу же оборачиваясь. Северус уже не спал — он стоял перед Гарри, завернувшись в одеяло, и держал в руках волшебную палочку. В любой другой раз он обязательно испугался бы направленной на него палочки, но сейчас Гарри волновало другое. Слова из дневника всё ещё звучали в его сознании, принося странную ноющую боль. — Так это всё было… Всё было из-за того, что вы любили мою мать? — Гарри и сам не заметил, как вновь перешёл на вежливое обращение — куда больше его волновало, что собственный голос дрожал и не слушался его. — Вы видели во мне её… Вы никогда не видели меня самого! — Ты не должен был видеть того, что увидел вчера, Гарри, — спокойным, ровным тоном обратился к нему Снейп, вновь смотря на него со смесью сожаления и боли. — Я совершил ошибку, позволив тебе прийти сюда… — Я… я ведь доверял вам… — И я исправлю то, что совершил, — Снейп повысил голос, перебивая и перекрикивая Гарри, продолжая говорить, будто его и не прерывали. Его лицо вновь было непроницаемым, лишь в последнюю секунду чёрные глаза отразили прежнюю боль и печаль, когда он произносил «Прости». А затем последовал взмах волшебной палочки, и губы мужчины прошептали заклинание: — Обливиэйт! ****
Гарри проснулся в своей спальне, когда прозвенел будильник, и едва не застонал, когда понял, что голова вновь раскалывается. Ему снова снились коридор Отдела Тайн, комната с множеством дверей и зал, заставленный стеллажами со сверкающими шариками. Его сокурсники тоже неохотно начали выбираться из кроватей и натягивать одежду и мантии — сегодня был второй день экзаменов, и далеко не все после первого чувствовали себя лучше. Ведь результаты будут только через полтора месяца, а до тех пор можно только гадать, кто был успешен, а кто провалился. Гарри потёр шрам, который всё ещё раскалывался, и потянулся за очками. Сами собой вспомнились уроки окклюменции, и как он выбегал из кабинета Снейпа после подсмотренного в Омуте. Да, можно было смело сказать, что индивидуальные уроки закончились полным провалом — Гарри так и не научился освобождать своё сознание, да и сны видеть не перестал. Правда, он и ничуть не жалел, что профессор зельеварения прекратил занятия после той истории с Омутом памяти. Всё же это было не самое лучшее времяпрепровождение.___________________________________________________ *Забвение (Обливиэйт, Obliviate) — заклинание изменения памяти