А теперь ты мертв

Успокойся. Дэмиен хватает Пипа за руки, но он вырывает их, за плечи, но он вертит головой, за шею, за уши, за щеки. И яростно кричит: - Успокойся! Тебе нечего бояться, тебе даже не больно. У тебя больше нет головы. Но у тебя есть запасная. Успокойся. Пип снова и снова чувствует, как его сметает с ног, как он рассыпается по костям, как металл встречается с асфальтом. Пип - тонкая прослойка между ними, Пип смешивается с талой водой и стекает через канализационную решетку, Пип - это каша крови, волос и ткани, пачкающая шоссе, Пип взмывает вверх на широкой подошве и понемногу остается там и тут, когда она ступает дальше. Это больше не ты. Не смотри. Успокойся. Дэмиен встряхивает его, раскачивает, пригибает к себе, не дает глазеть по сторонам, только на себя, в свое лицо. Дэмиен не знает различия между живыми и мертвыми. Пип смотрит на него в панике, выкатив глаза, с послушанием и ужасом растерянного ребенка, и часто дышит, и обхватывает себя руками так, будто где-то у него огромная рана, и сквозь ладони выскальзывают внутренности. Пип почти не издает звуков. По лицу его льются слезы. - Тебе больно? - спрашивает Дэмиен и встряхивает его еще раз. Губы Пипа приоткрыты, с подбородка капает. Он замирает. И медленно качает головой. - Вот и все, - говорит Пип бесцветным голосом. Как жалко. Вот и все. - Не жалко, - возражает Дэмиен горько. - Не о чем тебе жалеть. У тебя нет семьи. У тебя нет друзей. Ты здесь чужой. Ты приехал сюда на полгода, а остался навсегда. Город поймал тебя, запер, и ты не скажешь теперь, кем ты был, где ты жил, как и когда. Твои британские приятели не узнают о твоей смерти, а ты давно забыл их. Ты недолго трепыхался, пока город сводил тебя с ума, и много лет ты живешь по его правилам, и происходит тысяча вещей, но ни одна не меняется, и ты нездоров, и сегодня ты кинулся под ноги механическому монстру, а теперь ты мертв. За пределами Южного Парка все совсем иначе. Это как два мира. Ад - еще один мир. Дэмиен ласково, как может, обнимает Пипа одной рукой и приподнимает светлую прядь над ухом. Он говорит: - Я приходил к тебе вчера с разговором. - А я выгнал тебя вон, - говорит Пип. - Точно. И я пойду вон. И заберу тебя с собой. Все умершие одинаковы - они растеряны, все чувства их смешаны, и они боятся, что будет дальше, и жалеют себя. Только Кенни Маккормик не жалеет и, конечно, не боится. Дэмиен иногда видит его в такие моменты. Кенни встает с земли, отлепляет себя от стены, соскальзывает с предмета, пронзившего живот насквозь. Оставляет обломки, кровь, крыс и себя, не оглядываясь. Дэмиен иногда машет ему, и тогда Кенни показывает палец с дыркой в перчатке, большой или средний. Потом откидывает капюшон на спину, сует руки в карманы и уходит, незаметно просачиваясь через живые тела. Но не в Ад, а в женскую раздевалку в бассейне. - О, - говорит Пип. Можем завернуть напоследок. - Ну нет, - бормочет Пип, - спасибо. Они еще бредут по улицам города, но никто не видит и не слышит их, и они не обращают внимания ни на что. У Южного Парка собственное течение времени и собственные правила. За пределами Южного Парка все совсем иначе. Это как два мира. Вот и все. За его пределами твое прошлое ждет тебя, как преданная собака. Оно прыгает на грудь и от радости готово тебя сгрызть. Но Пип проходит мимо него, к зареву заката и настоящего огня, оно плещет на него светом, дышит жаром. И утягивает в себя, не дает оглядываться. Успокойся, говорит Пип себе. У тебя нет друзей. У тебя нет семьи. Ты чужой в этом мире. Дэмиен берет его за руку. Ад - еще один мир.