Оглянись во гневе

Для Кости это уже привычно. Своего рода ритуал. Просыпаться и первым делом проверять телефон. Написать короткое смс, вроде «Все хорошо?», «Проснулся?» или банальное «Ты как?». Не важен ответ, важна реакция. Важен знак, что всё еще хорошо. Хотя в их ситуации… “хорошо” — слишком приукрашенная форма существования. Вибрация телефона по лакированной поверхности стола раздражает. Костя с замиранием сердца нажимает на «Прочитать сообщение». Своего рода игра в рулетку. Безопасную, без выстрелов. Выстрелами считаются слова. Он смотрит на экран. «Отвали». Ну хоть ответил. Значит, всё в порядке. ххх Они видятся не так часто. С недавних пор. Раньше им приходилось проводить друг с другом чуть ли не целые сутки все семь дней в неделю, но теперь они встречаются лишь по инициативе Кости. Диме всё равно. Его теперь ничто не заботит, не касается, не интересует. Это естественно. Если так можно выразиться в такой ситуации. А Валера давно предпочел уйти. Пачкать руки кровью ему никогда не хотелось. — Привет, — неловко улыбнувшись, Костя садится рядом. Хакимов поднимает глаза и вяло кивает. Теперь он не любит говорить. Хоть и пытается казаться сильнее. Костя не понимает, зачем он его позвал. Им и говорить больше не о чем. Но привычка, чтоб её, осталась — переживать за людей. А после произошедших событий больше всего беспокойства вызывал у него именно Снейк. — Ты видел Вадима? — Бекрев не успевает подумать, как вопрос сам соскальзывает с языка, заставляя в ужасе прикрыть рот. Он пугается — нет, не удара Снейка — он боится затронуть и так незажившие шрамы. Дима теряется в лице, но сдержанно отвечает, что не видел. Надо отдать ему должное, он не кричит на Костю, не уходит. Но эта холодная стена между ними постепенно становится все больше и больше, и они оба знают, к чему это всё ведет. ххх — Когда последний раз ты был у него? Они идут по Фрунзенской набережной, всё еще пытаясь поддержать рвущуюся нить дружбы разговором. Как будто это может им помочь. — В субботу, — Дима облокачивается на перила, выдыхая никотиновый дым в загрязненный московский воздух. Односложность ответов стала для него нормой. Они стоят, лишь изредка вздрагивая от холодных порывов ветра, дующего с реки. Осень в этом году слишком промозглая. Слишком серая. Такой вот хреновый год. — Никогда он не любил эту набережную, — зачем-то проговаривает Дима. Для них до сих пор странно говорить о нем в прошедшем времени. — Просто я никогда не верил, что он решится это сделать по-настоящему. — Он всегда был эгоистом, — замечает Бекрев. — Я знаю. И снова пауза. Хакимов задумчиво смотрит на свою сигарету, словно раздумывая, что с ней делать дальше. А затем просто выкидывает её в реку. — Тебе не хватает его? — внимательно глядя на Снейка, спрашивает Костя. — Слишком много вопросов, не находишь? — Дима беззлобно отвечает, но за этим чуть дрогнувшим голосом — позже он соврет, что от ветра, — Бекрев без труда различает горечь от потери. Глеб всегда был для него всем. Но проблема была в том, что Самойлов не умел думать о других. Они расстаются у метро. Пожимая руку, Костя всё-таки спрашивает его о том, что беспокоит его вот уже полгода: — Ты же не отправишься за ним? Глупый детский вопрос. Хакимов как-то странно смотрит на него, а потом отвечает: — Я же не идиот, Костя. Конечно, нет. В отличие от Глеба, Дима умеет думать о других.