Герой

Плащ с легким шорохом упал на мраморный пол. Меридия развязала ленту и распустила еще золотые волосы по плечам. Солнечные лучи скользнули в пряди и растворились в них. Азура дернула бровью и продолжила украшать звездами черные волосы. Заколола локоны шпильками с одиночными яркими звездами, схожими с теми, что россыпью сверкали на гребне, и, наконец, собрала половину волос в пучок, закрепив тонкими палочками из кости дракона. Даэдра редко разговаривали, но было уже большой удачей, что они сносили общество друг друга. Меридия свесилась с балкона и мотнула головой, позволяя ветру растрепать волосы. И даже в хаосе стихии они ровными лентами поплыли по воздуху. — Даже сквозь вечерние облака я вижу, как он несет мой свет, — звонко и гордо пропела Меридия; ветер с готовностью подхватил ее слова и кинулся разносить их до каждого уголка мира. Азура не сказала ни слова, только аккуратно разложила оставшиеся локоны по обнаженным плечам, опустила руки на колени, склонила лицо и подняла взгляд. Ни одна из теней, танцевавших на стенах или потолке, не прикасалась к ней, плавно огибая контуры тела даэдра. Поэтому кожа Азуры, белоснежная и на вид тонкая, тускло сияла серебром в наступающих сумерках. Дверь исчезла, и, шелестя юбками платья, вошла Мара. Облачный платок на ее плечах становился темнее, в тон неба, юбки — длиннее, соразмерно вытягивающимся теням. — Я слышала твои слова о герое, — мягко начала Мара, присаживаясь рядом с Азурой. — И что же? — Меридия тряхнула волосами и широко улыбнулась. — Не одна ты предъявляешь на него право. — И кому же достанется человек, в котором заинтересованы три даэдра? Никому. — Азура чуть отодвинулась в сторону, растянув расстояние между собой и, казалось, бесконечными цветастыми юбками Мары. Все трое переглянулись и медленно, синхронно улыбнулись. Ленты-волосы Меридии развевались на неосязаемом для всех ветру, и воздух наполнялся их ароматом. Сейчас они потеряли все свое золото, наполнившись глубиной ночного неба и серебряными нитями звездного света — и ни у смертного, ни у бессмертного не повернулся бы язык окрестить сединой. — Именно я первая показала ему всю широту этого мира, — сошлись тонкие брови Меридии. — Глубину, — в тон возразила Мара. Она улыбалась победоносно, как та, что всегда одерживает победу. Даже в смерти. — Высоту, — заключила Азура, встала и тут же сказала: — И что за глупые споры? Он же, в конце концов, человек. Мара покачала головой, осуждая пренебрежение в голосе. — Тогда отдай его мне, — просто заключила Меридия, облизнув тонкие губы. — Это так необычно, — мечтательно сказала Мара. От нее волнами исходило понимание и радушие, так не свойственное даэдра. Азура попыталась отсесть еще на несколько сантиметров, но новая волна силы наполнила ее лояльностью, и желание отстраниться погасло. — Меридия, подойди, — Мара вытянула ухоженную руку с эбонитовыми браслетами-лозами на запястье. Набухшие бутоны покачивались в такт тому же невидимому ветру, на котором развевались и волосы Меридии. — Он будет в Обливионе. Вечность, — твердо сказала Азура, равнодушно наблюдая, как Мара переплетает пальцы своей руки с ее. — И эту вечность предлагаете поделить на троих? — Меридия нехотя подала руку; эбонитовые бутоны распустились, и где-то вдали запели невиданные птицы. — И в таком случае получаются три вечности, — ласково сказала Мара и откинулась на кровать, потянув за собой обеих даэдра. — Сейчас ты нас уговоришь, — заметила Азура, стрельнув глазами в сторону садящейся Меридии, — но едва он окажется ближе к нам хоть на шаг, мы забудем про наш уговор. — Крайне удобно знать соперника в лицо, — простодушно заключила Мара, закрывая глаза. Исходящие от нее волны становились все горячее и все больше будили в сердцах даэдра что-то похожее на умиротворение. Роскошь, давно забытую в Обливионе. В наступившей тишине, больше похожей на омут, все три даэдра заснули. Заснули осторожно, будто идя на корточках к золотому сундуку, стоящему на пьедестале в заброшенном подземелье. Уснули рядом друг с другом — именно отсюда такая осторожность и непривычка. Волосы Меридии становились все более золотыми: солнце медленно выплывало из-под горизонта. Оно еще не знало, будет ли подниматься вверх или же покатится вниз, снова принося в Обливион сумрачную прохладу. Идеальные локоны Азуры растрепались — звезды, вплетенные щедрой рукой, стали тусклыми и едва заметными в блеске волос, — и впервые за множество столетний лежали на ее обнаженных плечах так, как им того хотелось. Облачный платок Мары поднялся, сверкнул молнией, не дав грома, и медленно поплыл к окну. Цветные юбки теперь едва доставали до носков ее орхидеевых туфель. В лучах сомневающегося солнца кожа каждой была чище слоновой кости, такой гладкой, каким не бывает самый дорогой шелк. Но солнце не касалось ни сантиметра их облика — каждая тень, каждый луч изгибались, переламывались сотни раз, лишь бы не прикоснуться к даэдра. Мефала стояла этажом ниже и улыбалась. Кончики ее губ, смазанные ядом, по остроте напоминали драконьи кинжалы, а мужское платье лишь делало образ еще опаснее. Она не любила говорить с даэдра — это единственное, что их всех объединяло, — но в ту ночь она и без волн энергии Мары разделяла желание принцев получить героя. И, тут уж Мара была совершенно права, всегда удобнее знать соперников в лицо.