Доброе утро, дорогой

Я просыпаюсь от яркого белого света, слепящего даже сквозь закрытые веки, открываю глаза и вижу отполированные до блеска носки туфель. В опасной близости от моего лица, между прочим. За последние несколько недель (месяцев? лет?) эта картина успела надоесть мне до зубовного скрежета. Я бы предпочел другие, более возбуждающие, варианты. Хотя бы для тела, о разуме уже умолчим. Мои губы растягиваются в привычной улыбке, от которой, я точно знаю, у него по телу бегут мурашки и возникает желание врезать мне носком туфли по губам. Но он боится запачкаться в моей крови. - Доброе утро, дорогой! - мой голос уже давно не так певуч, как раньше. Честно говоря, он скорее напоминает хриплое карканье, но мне нельзя изменять привычкам, ведь они так сильно его раздражают. Несравненный Мистер Невозмутимость. Оживший памятник конституционной монархии. Мой безжалостный палач. Он усмехается, не разжимая губ, и кивает мне, опираясь на свой неизменный зонт. Сам Дьявол сбился со счета, сколько раз я представлял, как засовываю ему этот зонт по самые гланды. Не исключено, что мои мечты взаимны, ведь зачем-то он таскает его сюда? В мои роскошные покои, обитые бежевым бархатом. Кроме этих стен и зеркального потолка, в них нет ничего интересного. Да и этот паскудный интерьерчик порядком приелся. Я бы затолкал его зонт прямо в глотку, а потом раскрыл. Но нашим мечтам не суждено сбыться, пока я одет в парадный камзол с ремнями на спине. Он всегда молчит. Что бы я ни делал, что бы не говорил, он еще ни разу не проронил даже слова. Только смотрит, как я корчусь на полу и усмехается. Иногда я думаю, что он - глюк. Изысканный бред моего спятившего ума. Безумный трип. Привет от измененного сознания. Однако, зная свое сознание, пускай даже измененное, я мысленно удивляюсь: почему у него нет бороды и огромного шприца? Зонтик-то есть. - Доброе утро, дорогой, - хриплю я, не слишком уже надеясь на ответ. - Сегодня на завтрак я хочу двойной американо и сэндвич с лососем. Он ухмыляется. Люминесцентные лампы слепят глаза. Свет, кажется, пронзает его насквозь. У меня во рту - каменная пустыня. Воду приносят раз в день, не хотят баловать, и потому добыть немного слюны - занятие не из легких. Мне приходится прокусить губу и слизывать кровь, пока ротовая полость хоть немного не увлажнится. Он переступает с ноги на ногу, но не заботится о том, чтобы убрать обувь от моего лица. Очень неосмотрительно. Я собираю все, что мне удалось урвать у собственного организма, и выплевываю прямо на блестящую поверхность ботинка. Месть весьма условная, но в моем положении выбирать не приходится. Светлые, почти лишенные пигмента, радужки темнеют, словно морская вода, а губы сжимаются в прямую линию. Ну же! Ударь меня! Докажи, что ты живой! Нога в оскверненном ботинке приподнимается - я настороженно слежу за ней - но не ударяет. Он просто обтирает ботинок об мою смирительную рубашку, а я борюсь с мучительным желанием вцепиться в эту ногу, словно голодная гиена. Оле-Лукойе, раскрой свой цветной зонт. Сегодня я был хорошим мальчиком и заслужил цветные сны. Я заслужил чертову радугу на чертовом зеленом поле и пяток розовых пони! Но у Оле-Лукойе другое мнение на этот счет, а зонт неизменно черный. И я снова проваливаюсь в беспросветную тьму, едва за ним закрывается дверь. - Спокойной ночи, дорогой, - шепчу я ему вслед. Я знаю, что из тьмы на меня смотрят бесцветные глаза.