Отчуждение (Estrangement)

— На моей стороне может быть несколько одиноко. — На твоей стороне всегда несколько одиноко, но я бы не выбрала никакую другую. к/ф "Убить Билла" 9. Боб Они лежали среди облачных данных, укрывавших Мэйнфрейм, и наблюдали за городом внизу. Порой, повинуясь необъяснимому желанию, они бросали туда что-нибудь. — Он любит меня, — между делом порадовалась она, поймав в ладони падавшую частицу и взмахом руки превратив ее в желтый цветок. — Он никак не может любить существо, которое само не ощущает любви, — нараспев произнес Мегабайт с таким видом, словно объяснял ей уже множество раз (хотя это было не так). — Глупый... спрайтам вполне под силу обожать спрайтов, которые не обожают их. Он внимательно смотрел, как она составляет узоры из облаков. — Дорогая сестра... Ты не спрайт. И ни один спрайт не будет любить другого, если тот неспособен любить вообще. Это противоречит самой основе их существования. Ты вирус; ты ничего не любишь. Что и требовалось доказать. — Не будь таким многословным, дорогой. Принцип остается всё тем же. И потом, он-то об этом не знает. Зато ему известно, что я люблю его так же сильно, как и его противная администраторша. Они называли друг друга ласковыми словечками — иногда, — потому что играть в привязанность было забавно. По крайней мере, по умолчанию он именно так и считал. — Он не идиот, Гексадецимал, в отличие от некоторых. И твое безумие извиняет отнюдь не всё, что ты делаешь. Ее маска сменилась на одну из более зловещих улыбок. — Дорогой брат, чего он так и не понял — это того, что я не более безумна, чем ты сам. — Я не намерен с тобой разговаривать, если ты намерена только дурачиться. Она вздохнула с таким видом, словно объясняла ему уже множество раз (а именно так и было): — Ты — воплощенный Порядок. Я — воплощение Хаоса, и, соответственно, должна быть безумной. — Она ощерилась воинственной маской с окрашенными кровью губами. — А вовсе не воплощаю Хаос, потому что безумна! Мегабайт не любил беседовать с сестрой, но ему приходилось, поскольку больше было не с кем. Он мог выдержать едва ли десять наносекунд разговора с Бобом, чтобы не счесть нужным пару-другую раз небрежно покуситься на его жизнь, а от Дот или Фонга нельзя было добиться ничего, кроме односложных ответов. Оставались только биномы — но они, по его мнению, были слишком ничтожны, чтобы принимать их в расчет. — Кроме того, дорогая сестра... — сказал он, возвращаясь к обсуждаемой теме, пока Гекса не пришла в ярость, — его симпатии полностью захвачены мисс Матрикс, как тебе хорошо известно. — Ха. Может, он и не хочет меня, но он точно меня любит. 00000000000000000 Мегабайт держал зеркало одним из щупалец и исследовал свое отражение. Оно было фрагментировано — вероятно, проявлялись какие-то особенности кода вируса-трояна. — Он любит то, что из тебя сделал, — тихо отметил он в пустующее пространство командного центра. Эхо ее смеха звучало у него в голове. — Да, дорогой брат — но ты не любил даже этого. 8. Сообщница Дот Матрикс поправила на носу очки и в упор посмотрела на Мегабайта. Под мышкой она держала планшет. — Мегабайт. Я пришла, чтобы договориться об освобождении Стража 452, он же Боб, похищенного тобой сегодня, в три клика дня. Мегабайта всегда забавляло, что у него и Дот был общий отец. Которого, как это ни печально, ныне купал и протирал доктор, прежде чем Хэк и Слэш выведут его на прогулку. Мегабайт подумал, что она была бы превосходной сестрой; гораздо лучше, чем его нынешняя. Он отчаянно пытался игнорировать резкий вой, доносившийся до него сверху. — Мисс Матрикс, — проговорил он. — Простите, что обращаю на это ваше внимание, однако переговоры могут оказаться довольно сложными, учитывая, что у вас отсутствует какая бы то ни было платформа для них. Разве что Боб похитил у меня что-нибудь перед тем, как был схвачен — чего он не сделал, смею заверить. Не желаете ли зайти? Конечно, если заменить Гексадецимал на мисс Матрикс, то потребуется признать своим родственником и Энзо — а это Мегабайт вряд ли сумел бы вынести. — Спасибо, но нет. И напротив, Мегабайт, — нашей платформой будет совместная работа по достижению наших интересов. — Вы уступите мне Центральную систему, а я уступлю вам Стража? — Ты уступишь нам Боба, Мегабайт, а я уговорю Гексадецимал прекратить петь на вершине Тора. Громкие трели на высокой ноте прервали установившуюся было тишину. — Мисс Матрикс, во всей Сети не существует столь мощной силы, чтобы убедить в чем-то мою сестру. Вы уже должны знать об этом. — Каждую секунду своего существования я способна уговорить Боба сделать то, что я захочу, Мегабайт. Не стоит недооценивать способность Мэйнфрейма к переговорам. Да, она могла бы стать превосходной сообщницей. — Как пожелаете. Налево по лестнице; у вас есть пятнадцать наносекунд. Ах да, мисс Матрикс — Боб подвешен над бассейном чистой энергии, который я только что наполнил голодными нулями. Поторопитесь. 7. Спрайт Они дали ей облик спрайта, но он знал, что она представляет собой в действительности. — Мне не перестает казаться, что в этом совершенно нет необходимости, — пробормотал Мегабайт, раскачиваясь из стороны в сторону. — Ах, неужели, дорогой брат? Я всего лишь хотела сделать эти узы чу-у-уточку крепче... Цепи расслабились, а затем обмотались вокруг его рук и лодыжек, не дав ему ни малейшего времени, чтобы выпустить когти. Ему стоило предвидеть такой поворот событий. Если бы он это предвидел, то, возможно, его не столь мучило бы, что он связан, перевернут вверх тормашками, а все его завоевания рушатся перед ним. Ему стоило исправить ее лицо. Он был уверен, что именно в этом всё дело. — Не хочу сказать, будто я ничего не имела против ошейника и рабства, мой дорогой, — пропела она у него за спиной. — Хотя... Она стремительно оказалась прямо перед ним, ее губы раздвинулись — растянулись — в широкой улыбке, словно бы стремящейся разорвать ее новое лицо надвое. — ...у твоего приспешника забавный вкус. Не буду притворяться, что не сердилась, когда ты не переделал мое лицо... Ну конечно же. Он был доволен, что угадал. Но, очевидно, это было еще не все. Холодный цифровой палец прижался к его нижней челюсти. — ...или когда ты настолько задержал меня в своей маленькой глупой крепости... Давление на его челюсть усилилось; он ощутил, как изменчивые линии передачи данных, составлявшие его оболочку, начали поддаваться. — ...или когда посадил меня на привязь, словно жалкого питомца-нуля... Палец сдвинулся с места, он ощутил нечто вроде шевеления воздуха, и ее тонкая рука обрушилась на него, едва ли не оторвав нижнюю часть лица. Он дернулся и взвыл, ощущая, как крошатся зубы. — ...но теперь всё в порядке. Она всё еще была рядом, только немного переместившись. — Ах, вот как, значит? — он прищурился, пытаясь вновь сфокусировать взгляд. — Прости, Гексадецимал, мне просто не приходило в голову, что тебя по-прежнему будет расстраивать этот незначительный эпизод. Она ударила его вновь, на этот раз сильнее. Он не собирался говорить ей, что наслаждается ее гневом — но так оно и было; по крайней мере, так он мог убедиться, что она — в самом деле его сестра, а не какой-то случайный спрайт. — Я отпущу тебя, — неожиданно шепнула она, ныряя вниз, чтобы прижаться своим новым телом спрайта к его спине. — Если ты мне скажешь, что я красивая. Она нежно коснулась его гребня — осторожными цифровыми пальцами, готовыми вонзиться прямо в основание его черепа, — и прижалась лбом к его лицу. — Ммм? Он даже не пытался смотреть на нее, просто закрыл глаза и улыбнулся. Прикосновение было жестким — как если бы его касалась одна из ее старых масок. — Дорогая моя, ты же знаешь — я всегда считал, что ты прекрасно выглядишь. — Да, я знаю. Но что, о драгоценнейший мой, ты думаешь обо мне прямо сейчас? Ее кожа — по контрасту — казалась мягкой и податливой, и ему нестерпимо хотелось попробовать и разорвать ее своими когтями. — Ты... очень... красивая. — Нет, я так не думаю, — вздохнула она. Затем отпечатала у него на лбу холодный, как лед, поцелуй и вышла, закрыв за собой дверь. Он спрашивал себя, сколько времени пройдет, прежде чем дверь откроется снова. 6. Признательность — Это... это здорово, Гекса... мэм, но мне правда пора идти. Она нахмурилась, меняя маску на ту, где по одной щеке стекала слеза. — Присаживайся, мальчик. Куда нам торопиться? Видишь, я приготовила для тебя печенье. И молоко. Это молоко определенно походило на что-то такое, чего ему не разрешалось пить, пока у него не будет на семь обновлений больше. В ужасающей уверенности, что на невинном с виду подносе окажется испеченный нуль, Энзо помотал головой и кинул взгляд на часы. Не то чтобы в часах Гексадецимал был какой-то толк — вместо цифр на них были драгоценности и цветы. — Скажи, мальчик, кем ты хочешь стать, когда вырастешь? — Я уже говорил, — вздохнул он. — Я хочу... — Да, конечно, прекрасно. Мальчик, взгляни-ка сейчас вот сюда. На экране появилось изображение огромного, богато украшенного фонтана в центре Затерянных Углов, с вершины которого изливалась эне... нет, о спам, он был прав с самого начала — не энергия, а нули. — Ну как? Мило?.. Двери распахнулись — и Энзо даже обрадовался, когда внутрь шагнул Мегабайт. — Гексадецимал? Я на пару слов. — Он с видимым отвращением оглядел искривленные и запутанные очертания логова своей сестры и остановился, увидев Энзо. Гексадецимал сердито посмотрела на брата, сбрасывая печенье с головы Сказзи. — Уходи. Я принимаю гостей. Энзо отшатнулся, когда Мегабайт внимательно посмотрел на него. — Ах, юный Энзо. С тобой всё в порядке? Вирусы казались даже более жуткими, когда пытались быть вежливыми. Как будто они даже не представляли, как разговаривают нормальные спрайты. Ну почему Боб никогда не влипал в такие неприятности? — Да, но мне правда... правда нужно... — Ты пугаешь мальчика, — зарычала Гексадецимал, вставая между ним и Мегабайтом с фляжкой определенно-не-молока в одной руке и энергетическим шаром в другой. — Прощу прощения? С чего, во имя Юзера, ты взяла... Энзо тихо выскользнул прочь, пока они спорили, и уже вскочил на зип-борд, когда по Мэйнфрейму прокатилось эхо первого взрыва. И правильно сделал. Когда Гекса впервые по-крупному дорвалась до архитектурного дизайна, ему в принципе не стоило говорить, что мост лучше смотрится в синем цвете. 5. Гигабайт Во сне он помнит, что некогда они были Цельностью, всесильной и неодолимой. Во сне он чувствует прикосновение ее ярости, чувствует свернувшийся глубоко внутри него восторг разрушения и может вдохнуть запах сожженного дотла города, ставшего Затерянными Углами. Он видит, как останки Цельности шипят и пузырятся на земле, поскольку напряжение расщепило само себя, и две бесформенные фигуры появляются из облака пара. И вот они уже становятся отчетливыми — наполняясь красками, пока завершается кодирование. И вот они открывают глаза и резко поворачиваются, чтобы с любопытством взглянуть друг на друга. Теперь я... кто? — Гексадецимал. — Мегабайт. И вот первое слово, вышедшее из его рта — это ее имя, и то, для чего они созданы, начинает медленно проявляться в них. Неудобно и странно — быть настолько близко к другой части себя; он представлял, что примерно схожее чувство должны испытывать зараженные. И вот, он больше не она, и они оба больше не целое. Теперь он — одна из ее мишеней. Но справедливо и обратное. Просыпаясь, он напоминает себе: уничтожить ее так скоро, как только будет возможно, и делает всё, от него зависящее, чтобы чем-то занять свой ум на остаток дня. Она не видит снов. Никогда. 4. Эксперимент — Тебе не обязательно это делать, — он неловко усмехнулся, попытавшись, чтобы это прозвучало как "пожалуйста, не делай этого". — Тс-с. Для тебя, Боб — что угодно. Когда Гексадецимал вбила себе в голову, что теперь должна быть полезной, он позволил себе осторожно надеяться на лучшее. Он не думал, что она начнет с того, что будет безостановочно чинить всякую сломанную вещь, принадлежащую ему — вплоть до дырявого комбинезона. (Когда Гекса решила, что наступил подходящий момент, чтобы залатать дырку, он был как раз одет в этот комбинезон. Объяснять это Мыши было тем еще удовольствием). — Это новая модель. Я просто обновил ее пару минут назад, так что может оказаться... Он заметил оранжевое свечение под капотом и бросился за ближайшую стену, как только догадался, с чем оно связано. В течение нескольких наносекунд после взрыва он просто глубоко дышал, напоминая себе, что материальные блага — ничто перед лицом настоящей дружбы. — Готово! Он выглянул из своего укрытия. Гексадецимал лежала поперек капота — что она, что автомобиль выглядели ничуть не пострадавшими, и оба мурлыкали, словно Сказзи. — Как у тебя... — Маленькие хитрости, Боб. — Без предупреждения она оказалась рядом, поигрывая прядью его волос. Он улыбнулся и откинулся назад. Ему нравилась Гекса. Просто ему было не по себе, когда она наклонялась настолько близко. Быть может, она не видела в этом никаких домогательств — быть может, она даже не знала, что это такое — зато Дот знала, и как раз сейчас Дот ожидала в диспетчерской вместе с двадцатью вооруженными биномами и экспериментальным BFG — причем на этот раз аббревиатура значила не гитару. <span title="В серии Talent Night китул Боба превращается в гитару, чье имя является отсылкой к оружию из DOOM">*</span>. 3. Просвещение Именно она движет их к взаимоуничтожению. Он не может быть виноват, потому что он неизменен. Всегда повторяющий одно и то же, всегда одинаковый, всегда предсказуемый. Он часто думал о них двоих, как о кусочках головоломки — разделенных, но созданных, чтобы дополнять друг друга. Она на самом деле никогда не думала о них — только о нем. Вот сюда-то и вкрался изъян. Он — контроль, она — хаос, но они утратили эту идеальную симметрию. Разумеется, она не виновата. Ведь это в природе хаоса — быть непредсказуемым, даже если такая стратегия ведет к непредсказуемой предсказуемости. Но она просто должна быть виноватой, потому что он — точно не виноват. Зачем бы ему уничтожать их обоих? — В один прекрасный день я собираюсь тебя удалить, — небрежно говорит он, забавляясь с Нибблзом, и она щелкает его по носу. 2. Преклонение Она не прощает его, но только потому, что она никогда и ничего не прощает — а ведь есть еще так много интересных вещей, о которых можно подумать прямо сейчас. Окуная кисточку в краску и глядя через обзорный экран, как Матрикс целует Андрэйю, она бормочет про себя: — В один прекрасный день я буду скучать по тебе. Хм. Это будет забавно. Ей так и не выпадает случая заскучать, но она не сожалеет об этом. 1. Превращение Он лежит, не шевелясь, среди астероидных обломков — ровно до той секунды, когда острые зубы касаются его щеки. Он вскакивает, задыхаясь; каждый мускул отравленных данных полон боли от внезапного движения после стольких секунд неподвижности. Он фокусирует взгляд на маленьком красном огоньке перед собой и недовольно щурится: он привык к темноте. Но он следует за огоньком до выхода из пещеры и даже осторожно выбирается наружу — в основном потому, что ему невыносимо скучно. И даже если это ловушка паутинной твари, это самая интересная из ловушек, которые ему до сих пор доводилось видеть. Паутина настолько хаотична, что всё в ней сливается в неразличимую массу. Так предсказуемо. Огонек становится всё ярче, освещая каждый камень и каждый скелет, которые он собрал на своем астероиде за прошедшие несколько дней — пока не принимает знакомую форму. Как ни странно, он все понимает в одно мгновение. — Ах, так ты мертва, — бормочет он. — Умираю. Фрагментирована. Распространяюсь по Сети, как ты хотел сделать со своей вирусной армией. О да, она всегда умела ударить по больному месту. Конечно, теперь он покрыт бронированной чешуей, на которой нет уязвимых мест, но это ничего не меняет. — Не расскажешь ли, как это случилось? Она взмахивает рукой. — Ничего особенно, просто одна юная выскочка. Неважно. Пришлось преподать ей урок. Кстати, тебе бы она понравилась. Хотя... А может, и нет, она была слегка чокнутая. — Вот как. Он чувствует... тяжесть. Это первая эмоция, на которую ему хватает энергии, за долгое время, так что он даже рад. Наверное. — Ну что же. Очень благородно с твоей стороны прийти попрощаться, я полагаю. Не думал, что ты этого захочешь, учитывая наше последнее расставание. — Пфф. Я давно простила это, дорогой. Ведь я же милостивая богиня, знаешь ли. Невероятно. Она ускользает прочь, становится все более бесплотной с каждой наносекундой — но эта фраза внушает ему беспокойство. — Что еще за... Она удерживает его на месте всего одной запредельно сильной рукой и касается кончиками пальцев его лба — в то время, как ее губы прижимаются к его рту. Он даже не пытается бороться; его сестра поступит так, как ей хочется, а он разберется с последствиями, как всегда. Его щупальца подергиваются: он чувствует, как что-то загружается в его код, несмотря на все мутации и искаженные строки, сквозь которые приходится пробиваться. — Мой последний подарок тебе. Кстати, дорогой братец, я выяснила, что ты был совершенно неправ. Видишь ли, я все-таки люблю именно тебя. Вот так. — Она улыбается, словно радуясь своему достижению, и распадается на неисчислимое множество фрагментов. Дальнейшее — молчанье. — Чокнутая, — бормочет он. Несколько наносекунд спустя он смотрит на голубое лицо, отраженное в гладкой поверхности скалы, и пытается понять, что же такого его безумная сестра находила в них обоих. Затем он опускается на землю и принимается отрабатывать улыбку Боба. "Могла ли ты сделать то, что сделала? Несомненно, могла. Но я никогда не мог даже предположить, что ты сделаешь это со мной".