Акварель.

Стекло под ладонью холодное. Через него отлично всё видно: большое и белое помещение. Комната, обитая мягкой белой тканью. Голая, куцая, совершенно без мебели. И человек в центре, в мягкой белой тунике. Слишком много белого. И жарко, очень жарко – пот ручьями струится по спине. Гокудера сжимает зубы, стаскивает с плеч пиджак, не обращая внимания на вскрик: «С оружием нельзя!». Недоуменно оглядывается вокруг и только потом понимает – широко распахнутые глаза медсестры направлены на его наплечную кобуру. Пальцы правой руки инстинктивно сжимают рукоятку готового выскользнуть из своих ножен пистолета. Над верхней губой выступает пот. Гокудера медленно слизывает его. В углу зашевелился рослый детина, бритый затылок, рельефное тело. Короткий рукав его униформы позволяет оценить размах и силу его мускулов, литых, бронзовых. Оружие как вторая кожа. Разве можно выйти на улицу без кожи? Поэтому он не сразу понял, о каком оружии говорит медсестра – просто забыл, что его массивный магнум – не самое неприметное явление на земле. Куда приметнее файстара, который можно держать в кармане брюк, правда, с риском отстрелить себе что-нибудь важное – он лишён предохранителя. Гокудера усмехается, медленно расстёгивает кожаные ремешки и роняет пистолет в услужливо подставленную корзину. Женщина смотрит на него подозрительно, а верзила шарит глазами как сканером. Конечно. Они не верят что это всего лишь один его пистолет. И отчасти Хаято их понимает. Осмотр заканчивается тем, что при Гокудере оставляют только безобидную акварельную краску и пару кисточек с мягким, беличьим ворсом. Ну, и злосчастный файстар как всегда, незамеченный никем. Нелепость прятать опасное даже в бездействии оружие в кармане брюк, но все последние десять лет жизни у Гокудера одна сплошная нелепость. Он не жалуется – просто привык. Но всё равно у Хаято такое ощущение, будто с него содрали кожу. Духота сменяется прохладным ветерком – наконец-то заработали кондиционеры. Возможно, это было влияние белой комнаты. Замерев на пороге, Гокудера как никогда почувствовал себя неловким, ни на что не способным – впервые на его пути появилась преграда, которую он не мог преодолеть. Задача, которую не мог решить, не смотря на свой интеллект. -Здравствуй, Гокудера-кун. В груди тяжело грохнуло – как будто там образовалась чёрная дыра. Слепая зона. -Джудайме, - выдохнул, громко сглотнув, Хаято, чувствуя, как дрожат коленки – мелкой, моросящей тряской. Десятый Вонгола поворачивается к нему всем корпусом – маленький и хрупкий в складках длинной белой рубашки. Лицо у него при этом измождённое, под глазами синяки, на губах – серая, безвольная улыбка человека, которому давно и прочно плевать. -Ты пришёл, - в сухом шелестящем голосе крошечная долька укора, - зачем? Гокудера сокрушённо молчит: минуту, вторую… Время тянется как карамельная нить меж пальцев ребёнка – липкая, приторно-сладкая. Про себя Хаято отмечает, что глаза у джудайме всё такие же тёплые, только доверчивости в них ноль целых, ноль процента. -Гокудера-кун. Ты мне что-то принёс? – нарушает молчание, ставшее тягостным, Тсунаёши. Получается заинтересовано и почти игриво. Десятый одного с ним возраста, но когда он поднимается с колен и смотрит на своего хранителя снизу вверх, он выглядит как подросток – угловатый, нескладный и тощий. Неловко Хаято пихает в подставленные руки купленную в магазине живописи краску и кисти. Савада бережно сжимает подарок и тут же отскакивает от белых пальцев, потянувшихся заправить выбившуюся прядь за ухо. В глазах Неба Вонголы пузырится страх, как недавний ожог на чёрном зрачке – выжженный и пустой тёмный круг. Он не верит даже ему – официально своей правой руке. Впрочем, - с горечью думает Ураган, - по официальной версии Дечимо сейчас в оздоровительном санатории, а не в закрытой клинике для умалишённых. Гокудера бессильно опускает застывшую в воздухе руку. Мгновение смотрит на узкую сильную ладонь, мозолистую от привычки держать оружие и улыбается, отравленной ядовитой улыбкой. Прячет руки в карманы, принимая вид беззаботный и почти безразличный. -Я забыл принести вам листов, десятый. Тсуна медленно кивает, всё ещё пугливо озираясь по сторонам. И вдруг улыбается. Почти как раньше – уверенный в правильности принятого решения. Гокудера смотрит на эту улыбку как медсестричка на магнум в кобуре – с суеверным восхищением и чуть-чуть страхом. Болезненной, агонизирующей надеждой наполняется жадный до малейших проявлений выздоровления босса мозг Хаято. -Я буду рисовать акварелью на стенах, Гокудера-кун. Они заменят мне полотно.