Форма

Я открываю глаза. Огромные красные цифры напротив моих, наверняка сейчас таких же красных, глаз, возвещают о времени. Одна четвёрка и три нуля. Я просыпаюсь от того, что мне холодно. В разгаре цветение сирени, но я всё равно просыпаюсь в четыре утра от того, что мне холодно. Через четыре часа выставленный мною будильник поднимет тех, кого сейчас так успешно скрывает плотная завеса темноты. Крошечный огонёк тлеющего фильтра – единственное маленькое солнце в этой комнате. Белесый дым – облака. Я пробираюсь сквозь ворох одежды, своей и не очень, я пробираюсь к окну. Привычным жестом вытаскиваю ключ от главного здания университета, выуживая связку из «тайника» на столе вахтёра. Студенческий городок более всего сейчас напоминает кладбище после Хэллоуина. Мертвецы и бесы вдоволь напраздновались, и теперь вновь скрываются под могильными плитами, чтобы уснуть вечным сном длиною в год. Кабинет искусства находится на третьем этаже. Я не включаю свет. Я по-прежнему несу с собой своё маленькое солнце, плотно сжимая его губами. На поиски необходимого уходит около получаса. Я сосредоточенно выставляю на столешнице перед собой пакетики с мягкой глиной, пакетики с каолином, гончарный круг, явно переживший не один десяток пар рук. Тёплая глина струится между моих пальцев, почти забытое ощущение. Гончарный круг методично ворочается вокруг своей оси. Сгусток глиняной субстанции принимает обтекаемую форму, вытягивается, от него отдаёт почти живым теплом. Я пытаюсь вспомнить твои руки. Запястья, выпирающую костяшку у кисти, пожелтевшие от чрезмерного количества никотина пальцы. Честно, я пытаюсь. Безымянная ладонь идеально белого оттенка, покрытая лёгкими трещинами, медленно вращается передо мной. Я аккуратно касаюсь подушечками пальцев того места, где должны быть сухожилия. Вены. Кровь. Жизнь. Я улыбаюсь. Ладонь всё ещё тёплая. Прикрывая глаза, я опускаю голову на деревянную поверхность, сжимая безжизненную глину. Твои руки всегда были холодными. А я остаюсь в форме себя. Ровно так, как ты меня оставил. Я закрываю глаза.