Наследник

Майк шумно ввалился в комнату и радостно выпалил, сияя, как начищенный медный таз: — Смотри, что есть! – и показал, вытянув руку, самую настоящую, чуть поцарапанную местами, гитару. – Билл нашел на обратном пути, я изъял. Зачем им гитара? Только сломают пьяные. Разведка вернулась за стены позавчера. Последнюю ночь провели в одном из заброшенных городов в пределах павшей стены Марии, как обычно, в пустующих со времен трагедии домах. Хоть мародерство и не одобрялось, случалось всё-таки, что кто-то из солдат прихватывал какие-нибудь брошенные в спешке ценности или просто добротные вещи. Вот сержант Билл гитару зачем-то взял. Наверное, чтоб девчонок очаровывать. Нанаба потянулась, садясь в кровати, только прилегла вздремнуть с полчаса. — А нам она на кой? Многозначительно фыркнув, Майк подтянул поближе стул, устроил на нем свою бесценную командирскую задницу и принялся настраивать инструмент, то и дело подкручивая колки. — Жуть. Она ж и перезимовала там. Но видно не у стены стояла, и дерево хорошее. Инструмент, в самом деле, был неплох, и через время Майк, довольно улыбаясь, даже смог исполнить какую-то незамысловатую мелодию. Нанаба удивленно выгнула бровь, спросив недоверчиво: — Ты правда на гитаре играешь? — Да так, ничего сложного. Давно не было практики. Закатное солнце озорно светило сквозь приоткрытую штору, путаясь в светлых волосах Майка, щекоча его чуткий роскошный нос. Нанаба залюбовалась на мгновение. — Вот уж не подумала бы. Ты никогда не говорил. А Майк, как мальчишка, радостно ей подмигнул и пообещал: — Я и на пенсии найду, чем тебя удивить. — Когда выяснится, что у тебя три семьи и восемь детей? Майк в ответ разочарованно пожал плечом: — А, так ты уже знаешь? И был бит за глупую шутку сырым полотенцем. А ночью Майк почти не спал. Лежал, не ворочаясь, чтобы не разбудить сладко спящую Нанабу, чувствовал, как её дыхание греет между лопатками, как лежит на его боку тонкая рука, которую он накрыл своей, едва-едва сжимая расслабленные пальцы, и думал, проворачивал в голове воспоминания многолетней давности и никак не мог вспомнить: а было ли? На другой день только дурак не заметил, что с майором что-то не так. Он, разделив неотложные дела между своими капитанами, забросил оставшиеся в дальний ящик и ушел на полигон, где тренировались новобранцы. Дети, совсем дети. Настолько молодые, что их родители, если они живы, могут быть ровесниками самого Майка. Да, ведь у него вполне мог бы быть пятнадцатилетний сын или дочь. А может и несколько. С предохранением всегда туго, так – на страх и риск. Им об этом хоть объясняли в кадетском? Вообще Майк всегда считал, что такие лекции нужны, тем более в военном, где мальчики и девочки очень плотно общаются и без родительского надзора. Разве ж инструкторы за всем уследят? Сделал в памяти пометку, что тех, кто попадет в его отряд, надо будет просветить как-нибудь поделикатнее, а то случается всякое, оправдывайся потом перед Смитом, как допустил. От мысли об Ирвине передернуло. У него память лучше, наверняка. Это Майк может забыть, потерять в закоулках памяти что-то неважное, пропустить вовсе, а Ирвин помнит, помнит всё до мелочей. Но чтобы решиться спросить, надо самому вспомнить, хоть что-то, хоть какую-то деталь. А дети тренировались, бегали, отрабатывали маневры под присмотром старшего. Некоторые, завидев у кромки площадки майора, подбирались, старались получше себя показать. Вон как тот мальчик: мелкий и наголо стриженый, оглядывается, косит глазом. Или девчонка с хвостом, Майк уже с ней познакомился, Саша Браус, улыбается, пытаясь скрыть тревогу, очевидно надеясь, что её сейчас не заберут на исправительные работы за утащенную со склада тушенку. Когда-то же и они со Смитом такими были. Вон тот здоровяк-блондин, что тренировался с высоким брюнетом, вполне мог бы при определенном стечении обстоятельств быть Майку сыном. Хотя нет, он в свои пятнадцать по сравнению с этим новобранцем был просто нескладным подростком. А вон тот мальчик… Нет, Смит был другим. Занудой, вечно с книжкой, но развитым, сильным, не таким заморышем. Проходящая мимо Нанаба только внимательно посмотрела в широкую спину командира и в болезненной догадке закусила губу, стискивая пальцы на собственных плечах. Вечер проходил в молчании. Они, впрочем, часто молчали, занимаясь либо работой, либо собственными делами, но то была другая, уютная тишина. Эту же можно было резать спрятанным за голенище Нанабы ножом. Настолько она была тяжелая, густая, вязкая. Но Нанаба сдалась. Обдумала всё до мельчайшей детали, до самого неправдоподобного варианта и проговорила, уставившись в темное окно: — Майк, если тебе есть, что рассказать, не бойся. Он вздрогнул, отрываясь от свежей газеты, которую вот уже час держал раскрытой на той же странице: — Я не боюсь, просто не уверен. — Но это же было давно, - ей очень хотелось верить, что это было так давно, что уже ничего не может значить, но выяснить необходимо до конца, - или недавно? Майк вздохнул, зашуршал газетными листами, и отложил недочитанную прессу: — Давно. Даже очень. — Вот и хорошо, - ведь на самом же деле хорошо, так гораздо проще, Нанабе стало пусть капельку, но спокойнее, - если бы недавно, я бы не поняла. Майку показалось, что он упустил нить разговора ещё до его начала: — Что ты хочешь сказать? Она откинула плед, в который куталась, читая, и подошла поближе, положив ладони на широкие мужские плечи: — Если бы у тебя был маленький ребенок… То есть когда ты уже был со мной… Я бы не простила. А так, раз он уже большой. Схватив её за руки, Майк вскинул глаза, встречаясь с Нанабой взглядом: — Стоп. О чем ты говоришь? У меня нет детей. И никогда не было. Только если ты втайне от меня кого-нибудь не родила. Да он издевается просто! Нанаба дернулась, высвобождая прохладные кисти: — Тогда в чем ты не уверен? Мы разве не о детях говорим? — О детях, но не о моих, - он вскочил со стула, заметался по комнате, - черт, что у тебя в голове? Никогда у меня никаких детей не было, за кого ты меня вообще принимаешь? Я не стал бы от тебя скрывать. Ты думаешь, я родному ребенку никак не помогал бы? — Откуда мне знать? Оба замерли, уставившись друг на друга. Нанаба с облегчением, Майк раздраженно. И смотрели долго, пока она четко, раздельно не произнесла: — Тогда что ты имел в виду? И Майк выдохнул, сел на кровать, уперев локти в колени, и понял, что надо выговориться, необходимо, иначе эта мысль не оставит, а будет тревожить и ковырять сознание при каждом удобном случае. — Сядь, - они устроились поудобнее, прислонившись к противоположным спинкам кровати, и Нанаба, закинув ноги на Майка, приготовилась слушать. – История такая. Шестнадцать лет назад мы со Смитом уже служили в разведке, ну, ты знаешь. Я уже был лейтенантом, Смит тоже, да не важно, в общем. Мы с полгода стояли в Шиганшине, тогда выдался удачный год в плане финансирования, мы с весны по осень много вылазок сделали. Как раз через те ворота, которые потом разрушил Колоссальный. Квартировали в городе, ну и… Не всегда же вылазки и тренировки, было и свободное время. — Да-да. — Понимаешь, я не помню, был ли с нами Смит, - Майк помолчал немного, сделал длинную паузу, а потом продолжил, неуверенно растягивая слова, - вернее, я помню, что он, конечно, был, но ходил ли он с нами. Сделав нетерпеливый жест рукой, Нанаба прервала эти дохлые потуги заговорить о былом времяпровождении: — Короче, ты не помнишь, ходил ли он с тобой по бабам. И? Потерев лицо обеими ладонями, Майк вдохнул, затем медленно выдыхая через рот, и выдал, наконец, главное: — Этот мальчик, из новобранцев, Армин Арлерт, ужасно похож. Короткий смешок прервал эту нервную речь: — Майки, глупый, посмотри вокруг. У тебя пальцев не хватит сосчитать блондинов с голубыми глазами даже в нашем отряде. Возьми хотя бы себя и меня. Меня, между прочим, Ривай однажды со Смитом перепутал. Вот скажи, между нами есть что-то общее? Если бы всё было так просто: — Нет. Он ведь и относится к мальчику иначе. Я же вижу. И внимательнее, и… в целом по-другому. Нет, я всё понимаю, мальчик действительно молодец, я читал отчеты о том, как он всех организовал в Тросте, кадеты только благодаря ему до газа добрались, но всё-таки внимания слишком много. Да, вот ещё и это. Ладно внешность, в конце концов, у ребенка есть ещё и мать, но мозги. Мозги же! Ты не знала Смита в пятнадцать лет. Ты думаешь, он, когда вырос, таким стал? Не-ет. Он такой, сколько я его знаю. — И ты подозреваешь, что этот Армин внебрачный ребенок Ирвина? Солнце уже совсем село, комната погрузилась во мрак: — В целом - да. Главное, это вообще не моё дело, но я не помню, могло ли это быть. Шлялся он там по девкам или книжки свои читал. Столько лет прошло, я не помню. Нанаба встала, распрямляя затекшую спину, и чиркнула спичкой у стола, зажигая лампу. Свет резанул глаза. — А почему бы тебе просто у него не спросить? Майк вытаращил глаза: — Как? — Да просто. Сказать: Ирвин, новобранец Арлерт случайно не твой сын? Зачем ему скрывать это? Он не женат и никогда не был, как это повлияет на его репутацию? — Это невозможно, - Майк покачал головой, зажмурив глаза, - просто немыслимо. — Знаешь, что я об этом думаю? — Что же? – зря он раньше молчал, Нанаба нередко способна помочь простым разговором, хотя бы пониманием. Она взяла осторожно его руку и стала поглаживать: — Не имеет никакого значения, верна твоя догадка или нет. Если тебе так интересно, то достаточно спросить, если же даже ваша дружба не предполагает подобных вопросов, то единственное, что можно сделать – выбросить это из головы. Иногда рождаются такие вот умные голубоглазые блондины, и хорошо, что на смену Ирвину может прийти такой талантливый стратег, как этот малыш. Всё просто, а ты переживаешь так, как будто это ваш со Смитом общий ребенок. Только и оставалось, что согласиться и поцеловать её в лоб: — Спасибо, милая. Что бы я без тебя делал. — Страдал, как старая истеричка, - и, предупреждая возмущение, приложила палец к губам Майка. – Если всё действительно так, как ты думаешь, то мальчику ещё повезло: мозги унаследовал, а брови нет. Майк свалился на кровать. И долго потом подхихикивал, перебирая струны идеально отлаженной гитары.