the Future never dies

Мы лежим рядом в полной темноте. На город давно опустилась ночь, но мы не включаем свет. Потому что у нас нет света. Его отключили две недели назад за неуплату. Мы не разговариваем, потому что нам нечего сказать друг другу. Мы оба чувствуем, что это конец. И эта ссора два часа назад была нашей последней ссорой. Когда мы сбегали, безработный художник и бедный гитарист, мы думали, что все будет по-другому. Что мы оба найдем свое место, что мои картины будут продаваться, что он сколотит свою группу, что все будет хорошо. И вот мы лежим на старом грязном диване, в комнате без отопления, с ободранными обоями и отваливающейся штукатуркой, в засаленной одежде и между нами потрепанное дырявое одеяло и целая пропасть. Мы смотрим в потолок и не смотрим друг на друга. Мы чужие. Я думаю об институте, в который должен был поступать. О том, как после нескольких лет изнурительной учебы, должен был вставать каждое утро на работу, которую бы я ненавидел. Я думаю о квартире, которая бы у меня была, чистая и светлая, со светом, газом, горячей водой, вкусной едой и чистой одеждой. О жене, которую бы я вряд ли полюбил, о детях, которые бы у меня были. О моих родителях и обществе, которые были бы очень довольны мной. Потом я думаю о том, что у меня есть сейчас. Мольберт, заканчивающиеся краски, две последние пачки быстрозавариваемой лапши, окна без занавесок, холодная вода из-под крана и бедный гитарист. И больше ничего. Я спрашиваю себя что лучше? Я смотрю в потолок с грязными желтыми разводами и спрашиваю себя что лучше? Пружина в старом диване больно упирает мне в бок, а я спрашиваю себя что лучше? Я знаю, что лучше. Я протягиваю руку и осторожно касаюсь его холодных пальцев. И я чувствую, как он сжимает мою ладонь в своей.