Дар

Странности начали твориться со мной со дня моего двадцатидвухлетия. Началось все со снов дурацких, тревожных, непонятных. Просыпался в холодном поту, отдышаться не мог и вспомнить, что снилось, тоже. Пока не приснился мне Игорь Александрович, начальник мой. Как он из офиса выходит, в машину садится, а та на воздух взлетает. И я точно знаю, что таймер на бомбе на определенное время выставлен, и что те, кто на тот свет шефа отправить вздумали, точно знают, в какое время и куда он отправится. Проснулся – будто из омута вынырнул, голова кружится, дыхание сбивается. Потом вроде успокоился – ну, приснилось и приснилось, шутки подсознания. И на работе все нормально было, пока Игорь Александрович ко мне в кабинет не зашел -велел с документами разобраться и сообщил, что он на встречу едет и через два часа вернется. А у меня в висках стучит набатом: «Не пускай!» и я будто бы знаю, что дальше произойдет. Знаю, как шеф по коридору пройдет, знаю, что с уборщицей поздоровается, знаю, что дверь ногой откроет… Перехватил я его возле машины. Понял, что объяснять замучаюсь, а времени мало и просто навалился на него, падая и телом его своим закрывая. Бабахнуло знатно, а что дальше было – не знаю. Очнулся уже в больнице, с перевязанной головой и обожженной спиной. Возле кровати не мать, не отец, Игорь Александрович сидит. «Ты, - говорит, - мне жизнь спас!» Ну, я тогда не соображал ещё, в голове все плыло, перед глазами точки красные пляшут… На следующий день из полиции пришли, выяснять начали и чуть ли не обвинение предъявлять – мол, откуда я знал, что бомба в машине была? Не иначе, как сам ее установил, а шефа собою закрыл из-за совести внезапно проснувшейся или на то и рассчитывал, чтобы потом героем прослыть. Версия их шита была белыми нитками, да и Игорь Александрович на них вызверился почище зверя какого, сразу отбив охоту меня подозревать. Сам он, конечно, тоже полюбопытствовал, а я врать ему не стал, сказал, приснилось. А он поверил сразу, смеяться не стал: «Веришь, уже в который раз меня чужие сны с того света вытаскивают! Сначала бабушка моя несчастья во сне видела, теперь вот ты…». Да если б я только его несчастья видел! Чем дальше в лес – тем больше странностей. Чувствую, чертовщина со мной творится какая-то. Когда самочувствие улучшилось, я в коридор стал выходить, вроде как на прогулку. Первый раз когда вышел, увидел женщину… на вид здоровая, бодрая, смеется чему-то, а я в голове у нее пятно черное вижу, будто рентгеном просвечиваю. Потом только узнал, что у нее рак головного мозга обнаружили… Честно говоря, я и выходить стал бояться, как не выйду – обязательно кого-нибудь насквозь увижу – у того печень барахлит, у этого проблемы с почками, а этому недолго осталось… И страх я ощущал почти физически, столько его в больнице было! Страх, одиночество, боль… Если бы меня под ответственность Игоря – он так себя называть попросил, - не выписали, точно свихнулся бы. Он и в самом деле ответственность на себя взял. В свою квартиру меня отвез, сиделку нанял. В другой раз я бы не согласился ни за что, постыдился бы, а тут в таком состоянии был, что всё равно, куда меня везут и что со мной делают. Игорь поначалу беспокоился, расшевелить меня пытался, а потом – я знал это точно – списал все на сотрясение и лезть перестал. Его я, слава Богу, насквозь не видел. Но иногда точно знал, о чем он думает, и что у него на работе случилось. Сиделкой оказалась женщина лет сорока пяти, ещё не утратившая былой красоты и удивительно добрая для того, кто всю жизнь в своей профессии. В душу ко мне она не лезла, вопросов лишних не задавала, просто делала свое дело. Просвечивать я ее не просвечивал, но точно знал, что у нее суставы болят и сердце пошаливает, ей сильно волноваться нельзя. А ещё за дочку свою она переживает сильно, я сначала не понял, почему, а потом все разъяснилось. Она укол мне поставила, а я, сам от себя того не ожидая, сказал: - Дочери позвоните, родила она. И скажите, пусть Дмитрием назовет, как деда, он так хочет, и внука оберегать будет. Светлана Дмитриевна без лишних слов из комнаты вышла и только через полчаса вернулась, глаза на мокром месте. Сказала, что внука Димой назвали, и отпросилась пораньше, чтобы к дочери съездить. А я знал, что она не вернется. Не сможет, побоится. Оно, может, и к лучшему. Понятия не имею, как все объяснять бы стал. Игорь из-за сиделки расстроился не на шутку, но я убедил его, что переживать не стоит, а уколы он мне и сам сделать может. «Ага, да я твою задницу аппетитную увижу, и мозги сразу отключатся, и так третий месяц с ума схожу, а теперь вдвойне стыдно будет, если не сдержусь…» - у меня в голове будто прямую трансляцию его мыслей включили и я с удивлением обнаружил, что начальник уже довольно длительное время на меня облизывается, а подойти страшно, потому что обидеть боится. А ещё у меня глаза красивые, цвета неба перед грозой и ямочки на щеках, когда я улыбаюсь, ему нравятся. И характер у меня замечательный, где ещё только таких делают: добрый, бескорыстный, справедливый и слово с делом не расходится. - Ну ни хрена себе! – не сдержался я. - Что? – не понял Игорь. - Если вы… боитесь… укол ставить, можно из больницы медсестру вызвать. - Да-да, так будет намного лучше, - с облегчением выдохнул Игорь, старательно отводя от меня взгляд. – Но кто будет присматривать за тобой? - Мне уже намного лучше, голова не так кружится, я вообще мог бы уже обходиться самостоятельно и съехать… - Ни в коем случае! «Я не могу упустить случая побыть с тобой наедине!» - Ну, может быть, мне пока действительно рано, мало ли, - пошел на попятную я, с удивлением обнаруживая, что мне приятно нравиться Игорю. И что он, кажется, тоже нравится мне. Всю следующую неделю Игорь не отходил от меня ни на шаг, с работы даже специально пораньше приходил, чтобы со мной подольше быть. Разрешил называть себя Гором, рассказывал мне обо всем – о работе, о своей семье, о себе. Всю эту неделю я ощущал себя почти нормальным человеком – мыслей его не слышал, насквозь не просвечивал да и сны мне снились самые обыкновенные. Единственное, что заживало на мне, как на собаке – на спине даже шрамика не осталось. К концу недели вызванный из больницы врач, не без удивления констатировал, что я полностью здоров и в уходе больше не нуждаюсь. Мыслей Игоря я не читал, но по лицу его – напряженному, бесстрастному – понял, что он расстроился. Мне и самому уходить от него не хотелось – привязался сильно, да и не страшно мне с ним – в его присутствии меня будто пологом защитным накрывает – не вижу ничего, не просвечиваю, мыслей не читаю и сплю нормально. Вернулся я в тот же день, когда и ушел от него. Вернулся с сумкой, нарочито виноватым видом и словами: «А меня из квартиры за неуплату выгнали, можно, я у тебя переночую?». Обрадовавшийся Игорь тут же заявил, чтобы я ерунды себе не придумывал, и оставался у него столько, сколько понадобится. - А если насовсем понадобится? – спросил я, в глаза ему заглядывая. - Значит, я самый удачливый засранец на свете! - сказал он и поцеловал меня. Нежно и осторожно, обхватив ладонями лицо. После, я прижался к нему и стоял так минут десять, слушая стук его сердца и наслаждаясь запахом тела. *** Через месяц я рассказал Гору про свои способности. Он не удивился ни сколько, только поцеловал меня – вот такой он, чуть что – сразу целоваться лезет, ласковый. «Я, - говорит, - всегда знал, что ты особенный». Отвез он меня к бабке своей, а та все мои догадки подтвердила. Сказала, что дар мне по наследству достался, а стихийно всё, потому как молод я ещё и не обучен, а коли обучусь, так и управлять им будет проще. А Гор – он и вправду для меня пологом служит, потому как бабка защиту на него наложила, когда он ещё маленький был, а ещё потому, что он судьбой мне предначертан. Сказала, что удача это великая, когда пара такая – один с даром, а другой – полог для первого. Ну, в удаче своей я и не сомневаюсь. В конце концов, мой парень «самый удачливый засранец на свете». А удача, она говорят, передается. В нашем случае – половым путём.