no milk today

Холодный кухонный пол вовсе не то место, где стоит находиться в без пяти шесть утра, думает про себя Чанёль, но сну так трудно прийти, когда ощущаешь биение израненного сердца и скребущую по нему вину. Или же, когда ощущаешь неутолимое желание отведать сахарных глазированных хлопьев. Он ставит молоко на край стола и щурится в его сторону всё ещё сонными от слишком раннего пробуждения глазами. Бутылка почти полная, и останется таковой по крайней мере до завтра. В любом случае, здесь нет никого, кто может выпить это молоко, и потому, помимо хлопьев, парень добавляет каплю в свой утренний кофе. Бэкхён был единственным, кому нравился кофе с молоком, Чанёль же предпочитал почти чёрный. Это всегда будет его некой отличительной чертой, всегда. Бэкхён добавлял в свой кофе чуть ли не половину бутылки цельного молока, а Чанёль рисовал на образовавшемся белом слое, каждый раз протягивая чашку с одними и теми же словами. — Эй, хочешь кофе с молоком? И каждый раз получал один и тот же ответ, следующий за закатанными глазами. — Тише ты. И Бэкхён каждый раз смеялся, даже если делал это лишь для того, чтобы дать Чанёлю почувствовать себя уверенней из-за своей предсказуемости. Глупые милые шутки всегда были особенностью Чанёля. Вглядываясь в стеклянную упаковку молока, Чанёль замечает следы губ на горлышке, как и обычно. Бэкхён, вероятно, снова пил прямо из бутылки. Что ж, может быть, это больше и не будет проблемой, думает Чанёль, выпивая оставшееся молоко также из бутылки. Обычно Чанёль никогда не пьёт из неё, но сегодня не совсем обычный день, так что он может себе это позволить. Бэкхён всегда пытался оправдываться из-за своей дурацкой привычки со словами: «Ну, подумаешь, немного слюны. Меня вот это не смущает», но на Чанёля такие убеждения не действовали. Честно говоря, Чанёль не совсем понимает, почему так делает... Но может это из-за того, что Бэкхёна нет рядом, чтобы накричать за эту его эгоистичность, ведь даже мельчайшая незначительная часть Бэкхёна напоминает о нём, пусть это и всего лишь след его ДНК от губ на бутылке с молоком. Насколько же глупым это могло бы показаться нормальному человеку. Стараясь мысленно подготовить себя к худшему, Чанёль пытается найти хотя бы что-то положительное из всей этой печальной ситуации. У Бэкхёна целая коллекция раздражающих Чанёля привычек, таких как склонность разговаривать во сне и постоянно перетягивать на себя всё одеяло, или оставлять пустые рулоны туалетной бумаги вместо того, чтобы заменить их. Однако то, что сейчас его одежда разбросана по всему полу их спальни, — та, что Бэк не успел закинуть в чемодан, прежде чем убежать из дома, — возможно, даже хорошо, хотя Чанёль не совсем в этом уверен. Он даже ничего толком не сказал, когда Бён ушёл, хлопнув дверью, чуть не снеся её с петель. Чанёль споласкивает пустую бутылку, замечая, что оставшаяся ещё с прошлой ночи грязная посуда Бэкхёна всё ещё валяется в раковине. Для Чанёля всегда было проще вымыть всю посуду самому как за себя, так и за Бёна: во всяком случае, это проще, чем заставить старшего встать у раковины. Более того, если уж хочешь сделать что-то нормально, лучше это сделать самостоятельно. Но что-то упрямо удерживает его от мытья посуды прямо сейчас. Что-то, чего он не может внятно объяснить. Не то чтобы Бэкхён был эгоистичным, нет, он просто рассеянный, эмоционально-чувствительный и, пожалуй, немного непостоянный. Но он довольно остроумный парень и бесконечно таинственный. Одна лишь его улыбка могла рассказывать тысячи историй и в то же время скрывать за собой тысячи обид. Чанёлю потребовалось несколько лет, чтобы научиться отличать счастливую улыбку от обманчивой. От обеих всегда перехватывало дыхание, однако стоит лишь взглянуть в глаза, и станет ясным абсолютно всё. А если бы Чанёлю нужно было описать себя, то он бы использовал бесцветные прилагательные вроде «спокойный», «уравновешенный», эдакая машина, выполняющая всё по инструкции и принимающая вещи как они есть. Но когда он действительно выходит из себя, то это даже мощнее, чем взрыв того вулкана с пищевой содой, уксусом и красным пищевым красителем, который он сделал для научной ярмарки в шестом классе. Да, взрыв его вулкана был более, чем впечатляющим. Чанёль думает, что каждый имеет право взорваться, дать волю эмоциям, ведь, в конце концов, держа их постоянно в себе, вообще с ума сойдёшь. Однако, проблема Чанёля в том, что если уж он даст себе эту волю, то потом не остановится и наговорит множество вещей, о которых впоследствии будет жалеть. А сегодня как раз один из таких случаев. И, кажется, последующие несколько дней не предвещают ему освобождения от давящей вины. Чанёль не может собрать мысли воедино. Ещё не прошло и двенадцати часов, однако волнение нарастает с каждой минутой. Вообще, это даже странно, ведь ещё одна привычка Бэкхёна — это уходить из дома даже после незначительной ссоры, хотя разногласия прошлой ночи вовсе не казались незначительными. Но, несмотря на всё, он всегда возвращается. Он всегда возвращается. ...Так почему же его до сих пор нет? Чанёль опускает голову, кидая взгляд на часы, и вздыхает. Пятнадцать минут седьмого. Скоро должен прийти молочник. Он небрежно царапает на листке бумаги «Сегодня молока не нужно» и подкладывает записку под входной дверью, при этом думая, что нужно вернуться в постель и позволить себе заснуть хотя бы на ещё один час. ~ ~ Еле передвигая ногами, Чанёль проходит в дом, уставший и промокший насквозь от дождя (брать с собой зонт он и не думал: Чан не верит прогнозам погоды), всё так же замечая, что Бэкхён ещё не вернулся. Он бросает портфель у двери и скидывает с себя сырой пиджак, чувствуя, как холодеющее сердце сползает куда-то к животу. Это был долгий день, и он счастлив оказаться, наконец, дома. Их небольшой дом может казаться довольно скромным с виду, однако они словно смогли вдохнуть в него новую жизнь, по кусочкам, словно мозаику, собирая его в прекрасную картину. И теперь половина этой картины, кажется, исчезает. Он тихо проходит от одной комнаты в другую и замечает, что почти каждая вещь в доме обращает к воспоминаниям — воспоминаниям, связанным с Бэкхёном. В спальне — их старая кровать, скрипящая от малейшего движения, мешающая сну, а также превращая любые проделки в настоящее развлечение. В углу — такое же старое, облезлое по краям фортепиано Бэкхёна. Оно определённо видело и лучшие времена, да и места в комнате совсем для него недостаточно. Но скорее бы Ад замёрз, чем Бэк его выбросил: Чанёль уже давно бросил затею избавиться от него. И даже странно, что Бён не выкатил фортепиано из дома, когда уходил. Их ванна, с ножками, похожими на чьи-то лапы, с прохудившимся недавно краном — одно из памятных мест; они часто любили посидеть в ней вместе, обнимая друг друга, отдыхая от каких-либо забот. Старые высокие часы из красного дерева с большим маятником, стоящие в зале, всегда пугали Бэкхёна, когда громко пробивали время, хотя тот должен был давно привыкнуть к этому. И кто бы мог забыть их настенную вешалку у входной двери, в которую они вечно врезались, приходя домой одурманенные выпитым вином, увлечённые откровенными поцелуями, старающиеся не поскользнуться на веренице раскиданной одежды, ведущей в спальню. Чанёль входит в зал несколько раз, загоревшимися от надежды глазами всматриваясь в чёрный бакелитовый телефон, стоящий на столе рядом с часами. Он продолжает думать, что слышал, как тот звонил, однако воображение — сильная вещь, особенно когда желание вперемешку с надежой управляют разумом. Его сердце почти выпрыгивает из груди, когда телефон, наконец, действительно звонит, но когда он снимает трубку, на проводе слышится голос кого-то другого. Конечно же, это кто-то другой. Следует короткий разговор о чём-то совсем несущественном, что Чанёль выбрасывает из головы, как только кладёт трубку обратно в её колыбель. Он стоит здесь ещё какое-то мгновение, смотря вниз в полнейшей тишине, после чего вставляет указательный палец в крошечные дырочки диска, набирая номер наугад. Но у него нет абсолютно никакого номера. Он даже не знает, где сейчас Бэкхён. Уже через мгновение Чанёль отвлекается, вспоминая, как Бэкхён случайно опрокинул на палец ноги этот тяжеловесный аппарат и сломал его. Палец, не телефон. После этого он вовсе перестал ходить по дому босиком. Чанёль хихикает себе под нос и возвращается в гостиную, неспешно опускаясь на старый диван, и слышится лишь негромкое потрескивание пластинки с песней Фрэнка Синатры, который единственный здесь, кто составляет Паку компанию. Это их с Бэкхёном любимая песня, под которую они могли танцевать, отодвинув подальше мебель, после какого-нибудь вечера. Иногда, совсем расслабляясь, Чанёль мог кружить Бэкхёна, держа за руки, пока тот не начинал испытывать головокружение вперемешку с неугасаемым смехом, угрожая костюму Чанёля получить обратно всё съеденное за вечером. Было время, когда они, совсем сойдя с ума, уронили напольную лампу и керамическую вазу на паркет, продолжая смеяться, убирая разбросанные повсюду битые осколки. В эту же ночь они поцарапали и пластинку Синатры, и теперь та всегда пропускала или заедала на лучшем моменте любимой песни Чанёля. Их любимой песни. But each time that I do, just the thought of you makes me stop-stop-stop-stop-stop-stop-stop-stop... «...before I begin...» — бормочет про себя Чанёль, заканчивая строчку. Однажды он купит новую пластинку, но сейчас в голове рождается угрызающая, совсем неуклюжая мысль о том, что нужно бы для начала найти того, с кем он сможет танцевать под эту песню. Он продолжает сидеть на диване, листая книгу в мягкой обложке с загнувшимися уголками и слушая дождь, мысленно надеясь, что, где бы сейчас ни был Бэкхён, он хотя бы в тепле и безопасности. И лишь это приносит комфорт, хотя и вовсе немного. Слишком увлечённый книгой и своими мыслями, Чанёль не замечает, как в двери поворачивается ключ. Он поднимает голову лишь тогда, когда замечает забавно испачканную каплями грязи фигуру, стоящую в дверном проёме, сбрасывающую с себя пальто и стряхивающую дождевые капли с волос. Чанёль украдкой укоризненно смотрит на обувь Бэкхёна, когда тот проходит в комнату, и поправляет свои очки для чтения в роговой оправе, когда те начинают сползать вниз. — Почему ты всё ещё в уличной обуви? Бэкхён кладёт сумку на журнальный столик и смотрит на Чанёля усталым, раздражённым взглядом. — И тебе привет, — ворчит парень, возвращаясь обратно в прихожую и снимая с себя влажную обувь. — Извини. На самом деле, я хотел сказать «привет», да, — отвечает Чанёль. — Почему ты не вернулся домой прошлой ночью? В какой точке Земли ты был? Чанёль улавливает шорох чужих стоп по полу, и Бэкхён снова появляется перед ним, сделав взгляд чуть мягче. — У своей матери, — тихо произносит Бён, прикусывая губу. — Почему тогда не позвонил? Я волновался... Бэкхён садится на диван рядом с Чаном. — Не знаю. Я был зол, и мне нужно было некоторое время, чтобы успокоиться. Это немного затянулось, но сейчас я снова здесь и даже купил китайской еды в знак примирения, — Бэкхён кивает на сумку на журнальном столике, — хотя это ты должен быть тем, кто будет извиняться, если уж на то пошло. — Я знаю, — тихо произносит Чанёль. — Прости меня. Пожалуйста. Бэкхён качает головой и едва заметно улыбается. — Всё нормально. Что было, то было. Пойдём есть?.. — Если хочешь, мы можем поесть прямо здесь, — пожимает плечами Пак. — Ты всегда недоволен, когда я ем где угодно, только не на кухне, — хмурится старший. — Думаю, сегодня можно сделать исключение, — отвечает Чанёль, подходя к чужой сумке. Он протягивает Бэкхёну его коробочку с едой и пару деревянных палочек для еды, дожидаясь, пока тот начнёт есть первым. Бэкхён немного чавкает и иногда перестаёт жевать, чтобы облизать соус со своих губ, и Чанёль понимает, что ему никогда не приходило в голову то, что он упускал за ним все эти мелочи. Бэкхён подозрительно замирает, когда ловит на себе чужой взгляд. — Что? — Да ничего, — лишь улыбается Пак и немного качает головой. Но Чанёль так и продолжает украдкой поглядывать на своего парня, когда тот отводит взгляд. Когда приходит время для сна и Бэкхён стоит у постели, развязывая свой галстук, Чанёль продолжает смотреть на него. Он просто не может перестать любоваться им. Они не были вместе всего около двадцати четырёх часов, но для Чанёля словно бы прошла непоколебимая вечность. И теперь, когда Бэкхён снова рядом, Чанёль испивает его подобно человеку, пробывшему долгое время в пустыне без воды. — Что-то не так? — спрашивает Бён, встречаясь с взглядом Чана в зеркале их комода. — Иди сюда, — негромко отвечает Чанёль, похлопывая место на постели рядом с собой. Бэкхён вешает галстук на стул возле туалетного столика и делает несмелый шаг ближе к Чанёлю. — Ну, я здесь, — с толикой опаски усмехается он. Его голос звучит немного застенчиво, и Чанёлю это нравится. Такой голос как раз подходит Бэкхёну. — Не хочешь поцеловать меня? Бэкхён осторожно опускается к нему, чтобы едва уловимо коснуться своими губами чужих губ, и вновь отстраняется, но Чанёль обвивает руками любимую талию прежде, чем парень успевает отойти. — Стой, не уходи... Не сейчас... — Я не собираюсь уходить, Чанёль, — с крупицей раздражения произносит Бэк, — я всего лишь хочу в душ... Чанёль тянет его ближе к себе, чтобы усадить на колени, и начинает крутить между пальцами тонкие кружочки пуговиц на белой рубашке, всё ещё немного влажной от дождя. — Останься здесь, — шепчет он, — пожалуйста... — Но я ещё не принял душ, — скулит старший, но Чанёль слишком увлечён поцелуями, оставляющими влажные следы на мягкой, бледной коже плоского живота, чтобы уделить таким просьбам внимание. — Мне всё равно, — тихо произносит Пак, — мне действительно всё равно, — и Бэкхён сдаётся, откидывая голову назад и спуская с губ тонкое постанывание от удовольствия, зарываясь пальцами в чужих волосах. Чанёль стягивает с парня рубашку и приподнимает его с колен, осторожно укладывая на постель. Та снова скрипит под их телами, и Чанёль мысленно проклинает её за это, желая, наконец, показать Бэкхёну свои настоящие чувства, без всяких смешков во время занятия любовью. Но Бэкхён смотрит на него пленяющим взглядом с чуть прикрытыми веками и влажными губами, совсем не думая о неловких скрипах постели, вдыхая начинающий пылать воздух, от чего его грудь вздымается и опускается быстрее. Чанёль даёт Бэкхёну то, чего тот так хочет, стараясь растягивать время настолько, насколько он может. И даже безумные скрипы кровати совсем не имеют сейчас никакого значения, ведь Бэкхён вернулся, и он здесь, в объятиях Чанёля, смеющийся сквозь поцелуи. И Чанёль тоже начинает смеяться, пока они не достигают той точки, когда больше не остаётся сил, и кажется, ещё немного, и Чанёль мог бы вовсе позабыть, как дышать. — Больше никогда не уходи, пожалуйста, — шепчет Чанёль, вдыхая аромат чужих приоткрытых губ. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, и даже представить не могу, что буду делать, если ты исчезнешь... Ему всегда трудно произносить такие вещи, но от того любящего взгляда, что дарит ему его парень, становится проще. Бэкхён всегда умел справляться с неловкими словами Чанёля, легко распутывая комок их смысла, — обычно против его же воли, но Пак с лёгкостью попрощался с этой волей, когда Бэкхён пришёл в его жизнь. В его красоте столько яркости, изящества и реальности, что она способна разрушить любые препятствия, открыть каждый уголок разума Чанёля, всё, что тот пытается утаить от него. И любые слова Бэкхёна, сгорающие ещё до того, как он успевал произнести их, порой вовсе не были нужны, и достаточно лишь взглянуть на него — с любовью и желанием, пылающих в его глазах, — и этот взгляд способен выразить всё гораздо лучше любых слов. Чанёль понимает всё. Они рвано втягивают воздух, и за каждым вдохом следует новый мягкий толчок, отдаваясь приятным томлением внутри тела, сердце Чанёля учащает свой ритм, всё громче ударяясь о грудь, и ему кажется, что Бэкхён тоже может его почувствовать. — Эта чёртова кровать, — ловя ртом воздух, смеётся Бэкхён, — такая громкая. Соседи снова будут косо на нас смотреть. Чанёль улыбается и целует его. Ох уж эта смежная стена. — Даже бутылка вина теперь не сгладит ситуацию. ~ ~ Чанёль постепенно расслабляется, засыпая, убаюканный мягким сопением Бэкхёна, вздыхающим от чего-то во сне, как вдруг короткая мысль снова тянет его в реальность, прогоняя сон. Он бесшумно скатывается с постели, словно шпион из фильма, и крадётся на кухню. Пак раскрывает шкафчик над раковиной, вытаскивает две пустых бутылки для молока и тщательно промывает их струёй воды. Едва ступая по холодному полу, парень подкрадывается к столешнице и вырывает один листок из блокнота, набрасывая почти вслепую несколько слов уже иступившимся карандашом. Две пинты, пожалуйста. Чанёль улыбается сам себе, пока сворачивает листок и засовывает его в горлышко одной из бутылок. Он тихо ставит их на пороге дома и закрывает за собой дверь. ~ ~ — Эй, хочешь кофе с молоком? — Тише ты.