Улыбка

Штейн сидел перед компьютером, до крови прикусив губу и стиснув кулаки. Мари уже давно пошла спать, а он…он боялся идти к ней, боялся, что в этот раз не сдержит себя. Его жизнь как-то очень незаметно и естественно стала светлее, лучше, с приходом Мари. Штейн не мог бы сказать, когда именно он неожиданно понял, что уже давно безумие в нем молчало, мир больше не расплывался перед глазами карикатурными образами. Точно также он не мог сказать, когда их отношения стали неожиданно более теплыми, близкими. Черт, он никогда не был ни нежным, ни добрым, никогда не умел выражать свои эмоции. Его голос был слишком хриплым для мягких интонаций, его пальцы не подходили для того, чтобы гладить нежно и ласково, и, уж конечно, объятия его рук не могло обещать безопасность. Но казалось, что Мари это совсем не волновало. Он с трудом верил в это, но, похоже, она действительно была счастлива с ним. Эта идиллия рухнула в тот холодный осенний день, когда Штейн поздно вернулся из Академии. Еще на пороге лаборатории его встретила счастливая и немного смущенная Мари. Он немного удивился, хотя уже привык к подобным всплескам настроения у своей напарницы. Но необычное даже для нее сияние души немного насторожило профессора. А после ужина она сказала ему, что он станет отцом… В тот день ему удалось выдавить из себя слабую улыбку, которая вполне устроила счастливую Мари. Она долго щебетала, представляла себе их первенца, а Штейн лишь молча смотрел на нее и понимал, что спокойной жизни пришел конец. В ту же ночь, ему приснился первый за долгое время кошмар – в нем он нашел Мари мертвой на полу их спальни, в ее животе зияла огромная дыра, из которой ему ехидно подмигивали сотни глаз. Он снова начал чувствовать непонятный шум в голове, все чаще его губы растягивались в пугающий оскал маньяка. Снова вернулась Медуза, которая мурлыкала ему похвалы, ведь его эксперимент прошел очень удачно – ребенок может быть Оружием, и Штейн не сомневался, что его ребенок унаследует безумие отца. Похоже, он нашел еще один способ создать Кишина. Все чаще он ловил себя на мысли, что начинает ненавидеть Мари, что ему хочется взять скальпель в руки, подойти к Мьеллнир, схватить ее за горло и уверенными движениями перерезать ей горло. Или же вспороть ей живот, избавиться от этого чудовища, засевшего внутри. Порой Штейн даже представлял себе, как будет течь ее кровь между пальцами, какими удивленными испуганными глазами она посмотрит на него и как тихо сорвется в последний раз его имя с ее обескровленных губ. В такие минуты его душил безумный смех. Но глаза широко раскрывались от ужаса, и он прятал искаженное лицо в руках. Нет, нельзя! Это же она, это Мари, его Мари, его спасение от безумия. Она верит ему, каждую ночь она засыпает рядом с ним. Он не может, не может, не может… Штейн все чаще стал задерживаться на работе, стараясь как можно меньше проводить времени рядом с Мари, он придумывал бесконечные эксперименты, стал чаще проводить вскрытия, пытаясь хотя бы так утолить свою жажду. И с каждым днем в нем рос страх - однажды она покинет его или он не сдержится и убьет ее. В любом случае его жизнь погрузится во мрак галлюцинаций. Он вздрогнул, почувствовав на плече мягкую ладонь, от которой так привычно распространилось тепло по всему телу. Мари решительно выключила компьютер. - Ты слишком много работаешь, Штейн. - В ночной рубашке, обтягивающей уже довольно большой живот, с сонными глазами и встрепанными волосами, Мьеллнир выглядела так по-домашнему уютно, так не вязалась с его мрачными мыслями. Он действительно псих, раз ее образ вызывает у него такую панику и страх. – Пошли спать. Штейн позволил отвести себя в спальню и уложить на кровать. Когда Мари легла рядом, он неожиданно притянул ее в крепкое объятие. Черт побери, он же сильнейший Повелитель, неужели он не сможет защитить свою семью? Эта мысль вызвала у него улыбку – обычную, человеческую улыбку.