Под звёздным небом Новой Зеландии

Очередной вечер съёмок подошёл к концу. Наконец-то можно было выйти из комнаты, где он, облепленный датчиками со всех сторон, должен был усиленно кривляться, изображая дракона. Тяжело, душно, жарко. Такой контраст с тем, что на улице – нежный ветерок, колышущаяся на нём ярко-зелёная трава, в лунном свете – всех оттенков сочного синего цвета. Бенедикт поднял к небу взгляд и улыбнулся изрядно похудевшей луне, как бы одобряя её метаморфозу. Сейчас он бы улыбнулся чему угодно на свете. - - - Мартин ждал его на холме неподалёку, надёжно скрытом кустарниками. - Я думал, ты не придёшь, - робко улыбнулся Фриман, глядя, как Бенедикт садится рядом, и взял его за руку. – Я соскучился. - Всего лишь одиннадцать часов разлуки, - хмыкнул брюнет, - а что же будет, когда съёмки закончатся? Мартин нахмурился и чуть сильнее сжал его руку, отворачиваясь. Молча. - Джон? Это «Джон» осталось у них со времён съёмок Шерлока. Второе имя Мартина нравилось Бенедикту гораздо больше, чем первое, как, в принципе, и самому Мартину. Поэтому в узком кругу друзей или вот так, как сейчас, - наедине Бенедикт звал его именно так. Лёгкая улыбка тронула губы Фримана – как же он скучал по этому сверкающему мириадами оттенков всегда обращению – Бен всегда мог одной лишь интонацией его имени передать и своё настроение, и необходимые эмоции – по ситуации. Но при Аманде он никогда не говорил его имени так – будто Мартин для него значит гораздо больше, чем целый мир. - Да, Бен? – он не сдержал восхищённого вздоха, повернувшись лицом к Камбербэтчу – друг в лунном свете сиял каким-то совершенно неземным сиянием, как сошедший с экрана кинотеатра Хан – прекрасный, недосягаемый, покоряющий сердца одним лишь взглядом. Одним словом – особенный. И сейчас его глаза сияли, соперничая со звёздами. Хотя нет – они были намного лучше звёзд, потому что в отличие от них они были сейчас здесь, прямо напротив Мартина. - Я подумал… - Бенедикт замялся, и Фриман счёл это дурным знаком. Друг никогда не лез за словом в карман. Особенно с ним – они могли говорить обо всём на свете часами, не обременяя себя какими-то ограничениями. Тем временем Бен тряхнул чёлкой – он не мог отказаться от неё со времён съёмок Стартрека – и продолжил, нервно теребя руку друга в своих ладонях, что было вовсе на него не похожим: - Я подумал… Быть может, я… Ну… В общем, я хотел сказать, что я люблю тебя. Мартин потерял дар речи. Дело было в том, что он давно это знал, более того, они встречались тайком ото всех, и, конечно, знали друг друга как никто другой. Они не раз спали в одной постели (а чаще всего – НЕ спали), но эти три слова – я люблю тебя – висели между ними, непроизнесённые, хотя и очевидные. Однако Фриман всё равно считал, что, пока они не сказаны, их отношения недостаточно серьёзны, чтоб стать полной альтернативой их умершему не-браку с Амандой. Дети подрастали, ходили в школу и всё равно больше общались с наёмным персоналом, чем с родителями, скитающимися по миру актёрами, гонимыми ветрами съёмок. Секс постепенно сошёл на нет, оставив после себя лишь дружеское уважение, и Мартин сам не понимал, за что пытался удержаться. Бенедикт же всегда успевал выкраивать между съёмками хоть пару дней, чтоб тайно встретиться и возместить со всей присущей ему щедростью всё то, что они потеряли за время разлуки. Когда-то давно так было с Амандой, но тогда инициатором выступал он сам. Всё было за то, чтобы они предали отношения огласке, сделали их официальными, чтоб больше не прятаться, но Мартин не делал первых шагов, а Бенедикт молчал, из чего Фриман сделал вид, что его всё устраивает. Это было не так. - Что? – Озадаченно переспросил он. – Что ты только что сказал? - Что я тебя люблю, Джон, только и всего, - ответил тихо Бен, подсаживаясь ближе и наклоняясь к его губам. – Только и всего. И, не успел Мартин и шевельнуться, как Бенедикт, сверкнув глазами на его рот, поцеловал его, как поцеловал бы на их свадьбе – нежно, любяще, выражая всю свою преданность. Восхитительно. Едва Фриман уговорил себя немного оттолкнуть Бена, как тот спросил: - Я никогда тебя не спрашивал об этом, не говорил этих слов… Это сильно влияло на наши отношения, да? – И, получив ответный кивок, продолжил: - Так вот, если ты сможешь, то и я готов. Готов послать к чертям Голливуд, если он меня не примет таким, какой я есть, если он сделает меня изгнанником из-за моей ориентации. Им же хуже. Я готов сказать всему миру о том, что я люблю тебя, Джон. Я слишком долго думал, а жизнь так… Толчок в грудь не дал ему закончить. Мартин не любил этих прозрачных намёков на возраст. Он, чёрт побери, знал, сколько ему лет и не собирался рефлексировать по этому поводу. Да и какой повод? У каждого свой срок, а он много сделал в своей жизни. Да и Бен был немолод и научен жизнью прятать себя. Его четырёхлетний сын, Хэмиш, сейчас жил с гувернанткой из-за невозможности для Бена сейчас обеспечить ему семью. О Хэмише знало ограниченное количество людей, однако каст «Шерлока» был в курсе. Единственное, чего никто не знал, – так это того, что генетический материал, составлявший ДНК Хэмиша, принадлежал не только безымянной суррогатной матери и известному актёру. Бенедикт сердито вздохнул и продолжил: - Я хотел бы, чтоб наш сын стал наконец официально нашим. Ты согласен? Мартин повёл плечами и отвернулся от Бена, мгновенно меняя его настроение на встревоженно-подозрительное – что случилось? Он что-то не так сказал? - Я тоже люблю тебя, Бен. – Сказал Джон, не оборачиваясь. – Но я хочу кое-что сообщить тебе. Сердце Бенедикта остановилось. Он похолодел в ожидании того, что Мартин может сейчас сказать. А что он может сказать? «Я тебя бросаю»? «Моё согласие на Хэмиша было ошибкой, я признаю его своим сыном, а ты сам по себе»? - Я всё решил, Бен. Я всё рассказал Аманде. – Мартин заёрзал, что-то делая правой рукой, закрытой от взгляда Бенедикта, но он уже не смотрел. Он думал, как быстрей уйти отсюда, чтоб можно было зализать эту рану. Звёзды насмешливо мигали сверху. Мартин обернулся и брюнет поймал себя на мысли, что не хочет слышать этих слов. Он просто зажмурился в ожидании… - Ты выйдешь за меня? Как гром среди ясного неба. Камбербэтч потрясённо распахнул глаза. На ладони смущённо улыбающегося Фримана лежало изящное золотое кольцо со знакомой вязью на внешней стороне. Нет, когда-нибудь этот идиот до инфаркта его доведёт. Бенедикт облегчённо засмеялся. - Это, конечно, не кольцо Всевластия, но тебе должно пойти, - хихикнул Мартин, приподнимая ладонь Бена и надевая на его палец золотой ободок. «Я люблю тебя, Бенедикт. Навеки твой Джон». Он тоже. - Да, - просто ответил Бен и потянулся за поцелуем. Звёзды с неба снова улыбались бескрайним синим просторам, освещаемым луной, и уже не соперничали с глазами самого красивого на свете человека для Мартина Фримана. Потому что он стал для него его миром. Теперь уже – навсегда.