Связанный смертью.

О боже. Он был залит кровью – не своей. В кои-то веки удалось обойтись без сильных увечий и смерти, но от этого удовлетворение было фальшивым, а работа – не законченной. Но босс доволен – он улыбается, сидя в своём кресле, а за его спиной ослепительно сияет заходящее солнце, окрашивая фигуру в белом костюме золотом и багрянцем. Как грива льва – шелковисто-солнечная мантия власти, а с клыков – кровь загнанной антилопы. Он давно понял это. Инстинкт многое значил для него – выживал благодаря ему, обыгрывая смерть. Красно-белая шахматная доска и парящие над ней чёрные камни для игры в шоги – дикое смешение культуры запада и востока. Совсем как сам он – в деловом костюме с традиционной катаной за спиной в чёрных шероховатых ножнах. Он никогда не умел толком играть в шахматы – по словам Гокудеры, а в шоги его сделала бы даже семилетний племянник, но чудесное везение крепко сидело на его плече, и пока оно было с ним, бояться нечего. Однажды он едва не захлебнулся. В крови. Кому-как, а для него существование всегда оставалось болезненной потребностью - сродни дыханию – не важно, чем пахнет, главное, что есть возможность снова и снова наполнять лёгкие кислородом. Его воздух пах мафией. Большими деньгами, властью и страхом. Пламенем – синим, прозрачным, ярким. Это была его жизнь, которую он, не смотря на все её острые, ломкие, неправильные грани любил и берёг. Сохранял. Его раскрутило, затянуло. Задумываться стало некогда. Игра – весело и легко, так по-детски. С привкусом сладкой ваты на губах, тоске по утерянному шарику, восторгу первого фестиваля, на который вредные взрослые повели его. Как давно он осознал, что мир вокруг не вышибалы – русская рулетка? Тоже, по своему, забавно – калейдоскоп лиц: мёртвых, живых. Всяких – выбирая не хочу. И он выбирал. Снова и снова – живые, знакомые. Надёжные. Лица друзей. Мир перестал быть миром. Он стал войной. У благовоний в палочках необыкновенный горько-сладкий аромат. Как грейпфрут – безобидно жёлтый снаружи, цвета сырого мяса внутри. Под безоблачным, стеклянным небом сочился светом день. Раскинувшийся под холмом, из угольно серого, город становится призрачно-голубым. Дрожащими ладонями он протирает надгробие от пыли, собирает павшие листья и другой мусор. Перед уходом он помолится, как делал это в детстве на могиле матери – с поклоном, закрыв глаза. Беззвучно. Однако... Он не любитель навещать могилы. Честно. Просто он понимает, с отчётливой рассудочностью – однажды на гладком мраморе появится цепь выпуклых иероглифов – Такеши Ямамото. Ему бы хотелось, чтобы, когда это случится, его навещали.