Сторож брату своему

* Соленые волны накатывают на него; волны и страх. Ужас застревает в горле, когда он видит огромный мерцающий глаз Найфхэда, чувствует фантомную боль в их левой руке — руке, которую кайдзю только что оторвал. Откуда он знал, что мы именно здесь? Они никогда прежде так не делали — никогда не целили в пилотов. Если они знают, что нужно целиться в нас, они могут уничтожить... — Нет, — произносит Райли рядом с ним, следуя за его мыслями. Искры разгораются внутри Йенси — протест, желание защитить, решимость. Он оглядывается на брата. — Райли, слушай! Ты... * Он просыпается, судорожно глотая воздух; Мако крепко держит его за плечи и зовет по имени, пытаясь разбудить. — Йенси, — выговаривает он — и это единственное, что он может сказать, прежде чем ткнуться ей в плечо и замереть, вздрагивая в ее объятиях. Пустота внутри возвращается снова — да она никуда и не девалась, та самая пустота, что вцеплялась в него своими когтями даже под невыносимо тяжелым грузом егеря, давящим на разум. Мако тоже чувствует это, и ее ногти впиваются в его плечи — они покачиваются на волнах фантомного дрифта: ужас гибели Йенси, ее собственное детство, оборвавшееся так мучительно и безвозвратно. Именно потому Райли в конце концов возвращается в реальность — понимая, что так, баюкая свою боль, он заставляет Мако сражаться одновременно с ним и с самой собой. Его Йенси — и ее Токио: они оба — дети, потерявшие тех, кому доверяли, кто должен быть поймать их, если они упадут. Ее спас Пентекост; Райли искал спасение в одиночестве. Они оба исцелились — каждый по-своему — но их пустота никуда не исчезла. Теперь они могут рассчитывать друг на друга — чтобы подхватить и удержать. Райли цепляется за эту мысль, прижимая Мако к себе, выводя их обоих из лабиринта воспоминаний об отчаянии и боли — и наконец дрожь утихает, остается только ровное биение сердец совсем рядом. — Он хотел бы, чтобы ты жил, — шепчет она. — Точно так же, как ты хотел, чтобы я осталась жива — там, в Разломе. — Да, — Райли наклоняет голову, вспоминая — яростное желание защитить, вспыхнувшее в нем тогда: «Падать легко. Кто угодно может упасть...» Мако издает тихий неопределяемый звук; Райли улыбается, все еще касаясь губами ее шеи, и Мако — неожиданно для самой себя — вздрагивает от смеха. Она затихает, когда он чуть сдвигается — задавая безмолвный вопрос и не настаивая на ответе. Вместо ответа она поворачивает голову, заставляя его поднять лицо и осторожно найти губами ее губы. Мако не заполняет пустоту — никто и никогда не сможет заменить Йенси, так же, как Стэкер никогда не заменил бы ее родителей; но она — это нечто иное. Она — то, что невозможно сравнить ни с чем. И она вся — его. Опускаясь на постель и увлекая Мако за собой, Райли снова — в который уже раз — напоминает себе об этом. * Удушье и боль в груди; тьма, туман и огонь. Он увязает в фосфоресцирующей синеве крови кайдзю — липкой, со сладковатым привкусом — которую рассекает смертоносное железо его егеря, разрывают его собственные мысли во время падения. Упасть так легко — кто угодно может это сделать. И убивает вовсе не падение, разве не так? Его затягивает мучительная пустота прерванного дрифта — и Йенси понимает, что для его брата эта черная дыра останется, что ему будет куда больнее после того, как это закончится, после того, как его полет оборвется. — Живи, Райли, — шепчет он в пустоту, падая. — Живи. * «Дрифт — явление куда более сложное, куда более личное и глубокое, чем мы можем себе представить.» Др. Кэйтлин Лайткэп