В чужой коже

Мой попечитель был отвратителен: одутловатое серое лицо, пивной живот и тонкие, по сравнению с выдающимся пузом, ноги. Физиономия все время сложена в брезгливую мину, во всяком случае, он оглядывался с таким видом, будто его силой сюда затащили и демонстрируют какую-то гадость, а ему вежливость не позволяет сразу уйти. Мне он не понравился. Святые угодники, а если он потребует от меня… ну, чего-нибудь? Ведь не откажешь! Надо всего полгода потерпеть, а потом обвинение снимут. Но пока, по решению суда, придется жить у чужого дяди. Дядя, кажется, тоже был не в восторге от того, что ему подсовывают одного из невзрачных зашуганных студентиков. Блин, вот «повезло» с родней! Ведь десятая вода на киселе, какая-то там кузина, а вляпалась в терр. ячейку и теперь всю нашу немаленькую семью трясут на допросах. Папе с мамой еще подфартило: они работают в отдаленном городе и потому их эта история почти не коснулась, иначе же – не избежать ареста. Мне впаяли неблагонадежность, постановили найти попечителя в срок не более десяти дней и отпустили с миром. Неприятный мужик был уже третьей возможностью, время утекало, и я начал потихоньку паниковать. Если не успею к сроку – либо назначат общественного, либо загребут на полгода на общественные работы, и я вылечу из института. Когда дядька в очередной раз всмотрелся в наши молодые, пышущие раздолбайством лица, я тщательно растянул губы в бледном подобии улыбки, совершенно не веря, что этот оскал поможет. Но поди ж ты! Мужик несколько оживился, заказал со мной беседу, при личном общении я даже немного воспрял духом. Говорил мужчина, представившийся Павлом Михайловичем, связно, спокойно, руками не лапал и сразу перечислил, что потребует за попечительство и проживание: - Мне нужен компаньон. Я… не совсем здоров, потому хочу, чтобы кто-нибудь взял на себя домашние хлопоты. У меня болит спина и отекают ноги – их необходимо массировать. Диета… специфическая, не удивляйся странным продуктам. Конечно, обо всем этом ты не должен болтать, мне слухи и сплетни ни к чему. Уж извини, но никаких девочек, друзей и тому подобного, если нужно поговорить, существуют кафе и парки. «Нет» громкой музыке. Я появляюсь дома после девяти, не раньше, ты должен быть к тому моменту уже в квартире, чтобы помочь мне: повесить одежду, ну, и так далее. Я выслушал вполне умеренные требования и со всем согласился: побыть полгода домохозяйкой, обслуживая полуживого мужика, это не так уж страшно. *** Было небольшое опасение, что договоренность, существовавшая лишь на словах, в реальности превратится в нечто другое. Попечитель почти полностью управляет жизнью опекаемого, якобы для его же блага. На деле же бедолаги, подобные мне – это дешевая рабочая сила. Те, кому позволяет статус, набирают себе побольше таких гавриков и… тут уж как фантазия позволит: можно картошку на даче сажать, а можно и швейное производство открыть. Не смертельно, но работать за еду – обидно. И никакой личной жизни. Пал Михалыч ничего сверх оговоренного не требовал. Конечно, было немного тоскливо, особенно в первые дни пребывания в незнакомой квартире – вообще выть хотелось. Но я строго велел себе не раскисать. Ничего же плохого не происходит? Все могло быть гораздо неприятнее, чем больной мужик, пусть и неприятно пахнущий. Физически попечитель был неприятен, почти омерзителен, но разговаривать мне с ним нравилось. Он был интересным человеком, много разного знал и знаниями делился не скупясь. После работы мужчина приходил невероятно уставшим, серым, глубокие синяки пролегали под глазами. Я помогал ему снять легкую куртку, он садился на пуф, стоящий в прихожей, я расшнуровывал и стягивал ботинки, при этом Пал Михалыч так пыхтел и задыхался, будто делал это сам. Лодыжки его безбожно отекали, я торопливо, еле сдерживая гримасу отвращения, освобождал ноги от мокрых носков. Меня выворачивало от запаха, но я старался, чтобы даже тень эмоций не отразилась на лице. Это же невежливо! В меня с детства вколачивали правила поведения, потом, уже во взрослом состоянии, часть из них была безжалостно отринута и теперь получилась эдакая эклектичная смесь. Я матерился и при дамах, и при детях, нисколько не стесняясь, выражал свою мысль прямо, иногда и грубо, однако же казалось совершенно немыслимым намекнуть человеку, пусть даже и выражением лица, что мне противно до него дотрагиваться. Он же не виноват, что болен и самый запах его кожи содержит тончайшую сладковатую нотку тлена, от которой меня мутит в буквальном смысле? Отвратительно влажные предметы относились мною в корзину, я страстно мечтал о тонких латексных перчатках, до того гадко было до них дотрагиваться. Попечитель тем временем с видимым усилием поднимался и шествовал в ванну, я приносил медленно раздевающемуся мужчине полотенце и халат, помогал забраться в ванну, придерживая за руку, чтобы не навернулся, тер жесткой мочалкой желтоватую, усеянную родинками, спину и с облегчением исчезал. Потом он звал меня, я помогал вытереться, подавал халат, протягивал руку, и мы шли ужинать. Точнее, ужинал только он, так как я просто не мог есть одновременно с ним. Еда, действительно, поначалу несколько шокировала. Он потреблял какую-то бурую, остро пахнущую массу, говорил, что это – водоросли, особым образом обработанные. Ну, на чуку не походило ни в малейшей степени, но запах не был противным, а вот щупальца осьминога, кальмара и мидии мне никогда не нравились. Редкостная дрянь, на мой взгляд. Я не ел, просто пил чай и смотрел, как исчезает с тарелки гадость, прописанная бедному Пал Михалычу врачами. Насытившись, мужчина спрашивал, как прошел мой день. В первые дни я отвечал неохотно, формально, чувствовал себя уязвимым и зависимым, как никогда. Но потом, видя неподдельный, спокойный интерес, столь редкий в собеседнике, начал рассказывать подробно. Сам не заметил, как с течением дней совершенно расслабился, улыбался его шуткам, даже стал ждать прихода в квартиру, ибо сокурсники меня начисто игнорировали. После того, как надо мной нависло обвинение в неблагонадежности, число тех, кто решался не просто переброситься парой фраз, а, скажем, посидеть в кафе, резко снизилось. Потом слухи о том, что к теракту причастна моя родня, просочились в массы, и меня практически перестали замечать. Никто, конечно, не пытался меня задирать – раз я все еще на свободе, значит - не виновен, но общаться перестали. Близких друзей и не было, а то, что Танька больше не садилась рядом, а Вован не зазывал «на пивко», я решил, что переживу. Отношения выяснять даже и не пытался. Смешно оправдываться за то, к чему не имеешь и малейшего касательства. Если эти… бараны не понимают простых вещей… ну их на фиг! Если боятся каким-то образом запятнать свою идеальную репутацию… тем более! Но обидно, конечно, было, не скрою. Попечитель заметил мое подавленное настроение и даже прогулялся вместе со мною в парке «для поднятия настроения». Настроение действительно несколько улучшилось. По крайней мере, хоть этот мужик чувствует ко мне симпатию. *** Постепенно я начал воспринимать Пал Михалыча не как навязанного государством попечителя, от которого завишу, а, скорее, как старшего товарища. Мужчина был совершенно одинок, семьи не наблюдалось, как и друзей, с коллегами он предпочитал поддерживать исключительно деловые отношения, а потому все его свободное время и внимание доставалось мне. Даже иногда проскальзывала мыслишка, что если бы не отталкивающий внешний вид… Мне нравился этот зрелый, умный мужчина. Нравилась его манера неторопливо и внимательно меня расспрашивать, не для проформы, а потому что интересно. Иногда я задавался вопросом: чем же его заинтересовал обычный в общем-то юноша, ничем не блистающий? Пришел к выводу, что все дело в одиночестве. Самого же Пал Михалыча ординарным назвать было нельзя: всесторонне развитый, эрудированный, остроумный, язвительный. Его даже сравнить было нельзя с моими сверстниками, с их грубыми, пошлыми шутками и ограниченностью. Мне было по душе проводить с ним вечера, хотя уже через несколько недель я ощутил некоторые… неудобства. В связи со всеобщим игнором, «физиологических» номеров в моем телефоне не осталось. Раньше проблем с «потрахаться» не было. Звонишь какой-нибудь не замутненной излишком скромности сокурснице, ведешь в «капе», или клубешник, а вечером у тебя есть секс. С парнями я связываться не любил: были неприятные инциденты. Проще девочку выгулять. А теперь вот: ни девочек, ни мальчиков… хоть к проституткам иди! Но на них нужны деньги. Раньше я брался за подработки и лавэ водились, теперь все пришлось бросить. Ведь я же «домохозяйка»! Раздражает, но когда припекает и я начинаю злиться и жалеть «несчастную жертву системы», напоминаю себе, что все могло быть гораздо хуже. Гораздо. Потому, вздыхаю и принимаюсь за «ручную работу». *** Сегодня Пал Михалыч пришел позже обычного. Пальцы на ногах выглядят хуже. Они… посинели? Запах вот уже несколько дней, как усилился. Я старался не обращать внимание: мало ли что, но, кажется, дело плохо. Растерянно застыл с носками в руках. Потер ступню, помассировал пальцы… желтоватый ноготь задрался вверх и беззвучно отколупнулся. Я испытал нечто вроде шока: мужчина даже не дернулся, продолжил совершенно спокойно сидеть, смотреть на стену, о чем-то размышлять. В каком-то ступоре я нажал на следующий ноготь. Потом еще. Они отслаивались один за другим. Поднял голову, посмотрел на попечителя… что-то было неладно. Черты его лица начали сминаться, как лист бумаги, поехали в сторону. Жидкая шевелюра оказалась на щеке, рот раскрылся и переполз на место носа, затем кожа начала рваться, из-под нее полезли отростки, беспокойно зашевелился живот… одежда трещала… Тело на пуфике, бывшее некогда Пал Михалычем, зашевелилось, я с приглушенным криком вскочил на ноги, рванув в сторону ванной. Оглянувшись у самой двери, увидел, что плоть уже слезла с головы, обнажив НЕЧТО. Всхлипнув, я влетел в помещение, хлопнул дверью и опустился на кафельный пол. К горлу подкатила паника. Дело было даже не в том, что хорошо знакомый, симпатичный мне человек, внезапно умер (хотя и в этом тоже), а я оказался заперт с чудовищем. Проблема в том, что я понял: мой мир разрушился. С детства все мы четко знаем, как устроен мир. Я – материалист и в жизни не верил во всякую мистическую чушь. Я еще мог признать, что, скорее всего, есть какой-то высший разум. Наверное. Но все это казалось… не слишком существенным. Все эти тонкие материи, вроде души и ангелов и… демонов. Истории о привидениях казались бредом помутившегося сознания, Лохнесское чудовище и Бермудский треугольник – чушью или мистификацией. И все это вместе взятое - никогда, ни при каких условиях не могло вторгнуться в мою жизнь. У меня слишком много обычных, бытовых проблем, вроде того же подозрения в неблагонадежности, или хвостов по матану и недописанного реферата по философии. Меня никогда не волновали отвлеченные вопросы: есть ли жизнь на других планетах? Существуют ли параллельные миры? Сможет ли человечество покорить космос? Почему это должно было случиться именно со мной? Сегодня я взглянул в серое лицо неизведанного. И запаниковал. Я впервые не мог разложить ситуацию на составляющие, мыслить четко, вычленить элементы и проанализировать их. Мои руки дрожали, ноги подогнулись, и я хлопнулся на холодный кафель, бездумно рассматривая ровные темные полосы затирки. В черепе звенело и все, что приходило в голову: «не может быть!» Просто сидел и гонял это «не может быть», как горошину по тарелке. Слова шелестели бессмыслицей звуков. - Артем, выходи, - произнес спокойный, знакомый голос из-за двери. Я панически вжался в твердый бок чугунной ванны, и замотал головой, хотя говоривший никак не мог меня увидеть. Или мог? Кто знает, какими способностями оно обладает? - Артем, я даю тебе еще пять минут, если ты не откроешь дверь, зайду сам, - голос холоден и размерен. Рассудителен, как обычно. В нем – ни грана раздражения или злости, только констатация фактов. Этот голос – обманщик. Он принадлежит человеку, которого я знал, а теперь исторгается из горла непонятной мерзости, состоящей из усиков и бог знает, чего еще. - Нет, - прохрипел я единственно возможный ответ. - Молодой человек, это хлипкое сооружение, называемое дверью лишь по недоразумению, не сможет послужить мне препятствием! Немедленно выходи! Меня аж мурашками продрало, до того манера речи походила на Павла Михайловича. - Если не препятствие, чего же не заходишь, чудовище? – пробормотал я себе в колени. - Артем, что за выражения! – ненатурально возмутились за дверью, я начал истерично подхихикивать от этого фарса. На что оно надеется? Что я забудусь и отопру дверь? Послышалось шебуршание, вздох, затем голос Павла Михайловича произнес: - Я бы давно уже взломал мнимую защиту, но опасаюсь твоей реакции. Я этого… инцидента не планировал. Ты вообще не должен был увидеть меня в таком виде. О. Оно заботится о моей реакции. У меня в голове звон и руки трясутся. Мне нужна бутылка водки, чтобы это пережить. - Зачем ты его убил? - Кого? – помедлив спросил изумленно голос. – Артем, ты что: думаешь, что все это время жил с человеком, по имени Павел Михайлович? Не-е-ет, милый мальчик. Ты жил со мной. А это старое, неопрятное тело мне выдали по прибытии на вашу планету. Кажется, он говорил что-то еще, но я закрыл уши руками, в голове стоял тонкий писк, мешающий думать. Я лихорадочно обдумывал сказанные слова. Самое важное: это не мистическая херь, а всего лишь инопланетянин. Всего лишь? Да. С этим смириться проще. Это вписывается в уже устоявшуюся модель мира, лишь расширяя ее, но не разрушая вдребезги. Далее: он здесь не один. Сказал же «выдали», значит, у них уже наработанная метода. Прилетели, шебуршат тут чего-то, с аборигенами общаются. В новостях же про инопланетян ничего не было? Нет, я бы заметил… Наверное, скрываются… и тут выплывает самое важное: я нарушаю стройность системы, искривляю. Узнал то, чего не должен был. Убьет? Мог бы и сразу. Чего тянуть? Может быть, он… ну, как обычный человек – не привык лишать жизни? Вот сейчас опоит меня чем-нибудь, вызовет соответствующую службу и… чтобы не своими руками. Я сижу, а время меж тем уходит. Кинув настороженный взгляд на дверь, подумал, что вряд ли она - не самая дорогая и подозрительно легкая - сделана из массива. Значит – действительно не защита. Отнял руки от лица, прислушался. Тихо. Стало еще страшнее. - Эй! – тихонько позвал я. - Я не «эй», - ворчливо донеслось из-за преграды. – На этой планете я – Павел Михайлович. - Ты - не он, это уж точно! – хихикнул я, представив себе, как пью чай с этой образиной, оттопыриваю манерно пальчик и обращаюсь к кошмару по имени-отчеству. - Ладно, наверное, в самом деле глупо на этом настаивать, - согласился голос. – Давай сядем и все обсудим, надоело говорить через дверь. - Я… не могу. - Неужели я настолько отталкивающе выгляжу? – изумился голос. - Не то слово, - буркнул я, внезапно засмущавшись, - еще хуже. Некоторое время сохранялась напряженная тишина: - Дорогой, придется все же взять себя в руки, - сухо произнесло это… усатое. – Мне сейчас нечего надеть, запасного тела я не храню, да это и не так просто, потребуется помощь специалиста. Артем, прекрати, пожалуйста, вести себя, словно неразумный ребенок. Скоро здесь будут… наверное, наиболее точно их назвать – специалисты по внештатным ситуациям. К их приходу ты должен вести себя… адекватно. - А если нет? - Очень нежелательно. Артем, ситуация серьезная. Неужели тебе настолько не важна собственная жизнь? Мы уже несколько месяцев мирно сосуществуем, это ли не доказательство, что я безопасен? Блядь. Неизвестная пиздоебина убеждает меня поберечь себя. Я же ему массаж делал! И еду подавал! А еще Пал Михалыч любил посадить меня рядом с собой и смотреть сериалы или фильмы, да и тот же футбол. Иногда он брал меня за руку, и я тихо радовался, что мужик болен и… не способен на что-то большее. Хотя… ЧОрд! - Ладно, - я вздохнул, сдаваясь, - наверное, со стороны смотрится глупо… но все-таки лучше, если ты отойдешь от двери. Подальше. Не менее тяжелый вздох донесся из-за двери: - Хорошо. На самом деле, ты отлично держишься. Все. Я отошел в конец коридора. Посидел еще немного. Подумал о том, что я - мужик, потом встал на ноги, отпер громко звякнувшую в тишине щеколду и медленно отворил дверь, высунув наружу только голову. Оно действительно стояло там, где сказало. Я, несколько успокоенный его неподвижностью, торопливо оглядел инопланетянина. Все оказалось не настолько жутко, как мнилось в первый момент: тело вполне антропоморфное, голова овальная. Ну, усики, да. Конечности… больше, чем надо. Теперь понятно, почему было такое огромное, плотное пузо. Ноги тоньше, чем у людей, думаю, мускулы устроены иначе. Но самое главное, это глаза. Занятый своими переживаниями, я и не понял сначала, как расстроился из-за Пал Михалыча. А сейчас, посмотрев во внимательные, умные, совершенно человеческие глаза, внезапно успокоился. Это он. Он не умер. Он просто инопланетянин. Звучит до крайности дико, но именно так я чувствовал. - Артем? Я помялся около двери, готовый в любой момент юркнуть обратно, но пришелец стоял спокойно, не делая попыток подойти. - Послушай, мне надо помыться. Только сейчас я заметил, что тело инопланетянина блестит от слизи, на пол уже натекла лужица, в некоторых местах остались куски плоти. - Может, ты мне поможешь? К горлу подкатила дурнота при мысли, что придется дотронуться до мертвых кусочков человеческого тела, я помотал головой, зажимая рот рукой. Инопланетянин тяжело вздохнул, я тоже. Блять, ну и сопля же я… сожрать не пытается, не нападает, даже не грубит, а я трясусь, как осиновый лист. Нервы ни к черту! - Это же… я правильно понял, что ты был как бы одет в человеческую кожу? В труп? - М… все верно. Но не спеши с выводами. Во-первых, индивид уже был мертв, умер от естественных причин. Во-вторых, ты сейчас, конечно, спросишь, почему нельзя было воспользоваться практически идентичной синтетикой: и гигиеничнее, и этичнее, и казусы, подобные этому, исключены. Отвечу, чтобы не было недомолвок: дело в том, что я действительно страдаю заболеванием. Название тебе ни о чем не скажет. Весьма… неприятная штука. А лечения нет. Точнее: на данный момент известно, что люди, их присутствие, контакт с телом, с кожей, сводят на нет все симптомы. Однако, стоит разорвать контакт, и через несколько стандартных суток все начинается заново. Я… небеден. Даже более чем. Когда узнал об этом сомнительном способе, не раздумывая снял со счета необходимую сумму и отправился на Землю. - Ладно. Насчет тела понятно. А я зачем? - Ну, мне же и впрямь нужна помощь, управляться всего четырьмя конечностями некомфортно, и еще я стал неловким и неповоротливым из-за изменившихся габаритов. Да и присутствие живого человека желательно. На пол шмякнулся кусочек плоти. Из него вверх тянулась тоненькая ниточка. Нет. Не ниточка, скорее проводок. Он поблескивал синими искорками и тихо трещал. Я сглотнул, унимая тошноту. - А… тело было к тебе как-то… ммм… приделано? - Да. Потому-то и остались детали. Я знаю, что у людей есть алогичный страх перед собственным мясом… - Почему это алогичный? – оскорбился я, массируя грудь, в попытке остановить рвущуюся наружу еду, и тихо радуясь тому, что не успел плотно поесть. - Ну, мясо птицы, свинина, говядина – это же тоже умершие существа. Но почему-то их плоть не производит на тебя такого же эффекта, как мясо человека. - Ну, если смотреть с этой точки зрения, да… немного странно. Я… попробую тебе помочь. Только не могу обещать, что меня не стошнит. И еще надену перчатки. Потолще. *** Работы было не слишком много. Я взял хозяйственное ведро, затолкал инопланетянина в ванну и начал снимать с него отвратительные шматы, стараясь не задумываться над тем, чего именно я касаюсь. Молчание казалось мне совершенно невыносимым, потому я спросил: - А по-настоящему тебя как зовут? - Мы используем для речи в основном ультразвуковые волны, сам понимаешь, что ты даже не сможешь услышать мое имя, не то что повторить. Остановимся на Павле? Я нервно хохотнул, оглядывая серое тело пришельца: - Ну уж, нет. Это как-то дико звучит. Только подчеркивает сюр. Может, попытаешься подобрать что-то похожее? - Велор. Наверное. Артем, нам надо обсудить ситуацию. Я молча кивнул. Надо, так надо. - Скоро здесь будет группа быстрого реагирования. Это будут существа, подобные мне. Естественно, они… не будут отличаться от аборигенов… вас, людей. И… Артем, я буду честен – с людьми контакт не налажен. Появление нашего народа на планете всеми силами скрывается. Иначе: паника, угрозы, подозрения… сам понимаешь, это никому не нужно, поэтому секретность поддерживается на высочайшем уровне. Я тебя умоляю, мальчик мой, веди себя разумно… - Слушайся меня? – перебил я… Велора, ехидно выгнув бровь, тот, поизучав меня несколько мгновений, вздохнул. - Ты жить-то хочешь? На язык просилось: «смотря с кем!», но нести ересь ради красного словца я не люблю, потому просто кивнул. Моей кожи коснулась конечность пришельца в легком, совершенно человеческом жесте: - Пожалуйста, будь разумен. Я обещаю, что постараюсь все устроить наиболее благоприятным для тебя образом, но мне нужна твоя помощь.