Не бойся вечности

В нос ударил резкий запах лимона и приторно-сладкого чая, значит, соседи уже встали, значит, скоро они будут пить свой гребаный чай. Сделать вид, что я еще сплю? Я перевернулась на другой бок и лениво распахнула глаза. В телефоне мигает средняя кнопочка, означающая очередное сообщение от тебя. «Я уже жду», - читаю я на циферблате сквозь приспущенные ресницы. Сколько таких подобных сообщений я получила за последние сутки? Открываю папку входящие и вижу 58 сообщений, 57 из которых от тебя и 1 от него. Улыбаюсь экрану и нажимаю на блокировку, однако телефон явно капризничает и не желает погасать. Я смотрю в упор на него и вижу твои ярко-зеленые глаза, в которые так хотелось закутаться, как в теплый свитер, который бабушка подарила мне на 15 лет. Такой же зеленый, мягкий и теплый, как твои глаза. Мои любимые глаза. Вспоминаю тот день, когда ты отвез меня на вокзал и пожелал удачи, ссылаясь на дурацкие дела и на то, что ты вовсе по нему не скучаешь. Я всего лишь фыркнула тебе в ответ, определенно догадываясь, что ты нагло врешь. Но ты всего лишь улыбнулся и начал качать головой в такт песне, которая звучала у тебя в машине – такая же странная, как и ты сам, в этот не менее странный день. Тогда мне даже показалось, что я сплю, потому что в тот день ты был именно тем, кого я рисовала в своих девичьих и глупых мечтах. Прогнав глупые мысли, я стряхнула прядь своих выгоревших на солнце волос и уткнулась лицом в окно, будто мне интересно, что происходило на улице. Мне было даже не важно, что не смытая тушь размазалась под глазами, что волосы спутались в одну большую паутину, а под глазами были темные круги от бессонных ночей, потому что ты говорил, что не хочешь меня отпускать к нему. В тот день ты совсем выбил меня из колеи, так же, как и я тебя, ошарашив своим «Я уеду на пару недель. Уеду туда, куда ты меня точно не отпустишь». Морщинка между твоими бровями стала излишне заметной, и я старалась не смотреть на тебя, но больше пяти минут не видеть твои темные кудряшки я элементарно не смогла. Потому я совсем забросила книгу, и все утро только и делала, что смотрела на тебя, пока ты беспрестанно ходил по комнате и качал своей головой в такт музыке, причем, которую слушал в наушниках. Интересно, что же ты слушал? А потом ты так резко развернулся ко мне лицом, что я даже не успела сделать вид, что вовсе не смотрю на тебя. Наверное, ты почувствовал мой пристальный и полный интереса, взгляд. И ты начал говорить какой-то бред, я тебе противоречила, мы ругались, швыряли мягкие подушки, а затем мы говорили обо всем, что только можно представить. Весь наш день пролетел, как час, вот только ты часто ходил на кухню за ананасовым соком и почему-то этот запах ананаса неровной дымкой преследовал тебя всегда. На вокзале я попросила тебя достать свою сумку из багажника, я ведь должна была пройти на перрон через 15 минут. Дождливое утро совсем не ждало меня, а я не ждала расставания с тобой. Ты улыбнулся, сказал: "Да, конечно, нет проблем" и тут же отдал мне сумку, набитую всякими вещами и горячими пончиками. Мне не хотелось расставаться но я всего лишь я тихонько обняла тебя, вдыхая напоследок твой ананасовый запах и, ни сказав больше ни слова, направилась в сторону своего поезда, чувствуя, как твой предательский взгляд разрывает мою хрупкую спину. В этот момент зазвенел будильник. Господи, сколько же времени? Я соскакиваю на своей второй полке и чуть ли не ударяюсь головой об маленькую полку выше. Судорожно ищу телефон под подушкой, а он оказывается у меня под простынкой. На часах было 8:20. Меня бросает в жар, когда я вижу, как галерея за окном сменяется новыми картинками; в испуге смотрю на полку рядом и вижу, что там лежит другой человек. Открываю папку входящие и вижу одно сообщение от сотового оператора. Значит, мне это все опять приснилось. Глубоко вздохнув, я набираю сообщение «Я скоро приеду», а в ответ получаю милый смайлик от тебя примерно через полсекунды. Иногда меня просто убивает, что ты не расстаешься со своим телефоном. Весь оставшийся путь я думала, как же мы с тобой встретимся. Ты постоянно звонил мне и ни разу не сказал, что скучаешь, а я редко звонила сама и всегда говорила, что хочу к тебе. - Девушка, вам помочь? – предлагает мне улыбчивый парень, что лежал на второй полке рядом, указывая пальцем на мою сумку. – Вы такая маленькая, что наверняка не достанете. Я киваю головой и прошу его достать мою сумку с верхней полки. Он вновь улыбается, отвечая «Да, конечно». Я переминаюсь на месте и тоже улыбаюсь, и в этот момент мне лишь остается добавить скромное «Нет проблем». Когда поезд останавливается, я поправляю волосы и очки на голове, а они вновь падают на глаза – настырные, как и ты сам. Все твои вещи как и ты сам. И вот это раздражает, Стайлс, ох, как же это раздражает. - Хорошего дня! – желает мне контролер в ярко-синей форме, я киваю головой, и мне тут же становится невыносимо жаль его – в такой солнечный день и в такой форме, точно ты едешь на самый север. - Ах, простите, может… послушайте.. – меня отвлекает вновь этот парень, случайно дотрагиваясь до моей руки, а затем резко отдергивая ее. – Послушайте, может, вам нужно такси… мы могли бы… могли бы вместе заказать такси и…. - О, нет, нет. – отрицаю я, чувствуя, как подрагивают мои влажные от нервов руки. – Меня, вообще-то встречают. Парень поражается моему странному тону и недоверчиво щурится. Мы идем с ним практически в одну ногу; парень не знает, какое слово вставить, а я ругаюсь на свой чемодан, уж больно тяжелый. - Встречают? – переспрашивает он. На его глазах затемненные очки, но через них легко можно было различить удивление в его глазах. - Еще как встречают. – неожиданно раздается позади хриплый голос, от которого этот проклятый чемодан летит из моих рук прямо на землю и пластмассовая ручка от него мгновенно отпрыгивает в сторону. - Черт, дерьмо, как неловко! – ругаюсь я в полголоса, принимаясь бегать вокруг своего чемодана, не зная, с какой стороны подойти. - Ах, ну, тогда… - парень вновь мнется где-то рядом и я умоляю его свалить отсюда побыстрее, потому что у него действительно могут быть проблемы. - Тогда хорошего дня и продуктивной недели. – усмехается Стайлс, и своим кивком головы в сторону метро посылает незнакомца не в самое удачное место. Я ощущаю, как земля проваливается из-под ног, я чувствую, как щеки наливаются румянцем, понимаю, что неплохо было бы создать затемненные очки на все лицо и, наконец, ловлю себя на мысли, что это полный бред и мне пора думать о том, о чем в принципе не нужно думать никому. Проклятье. - Давай помогу. – Гарри смеется, а затем резко поднимает мой чемодан одной рукой и закидывает его на плечо. Отлично. Я тащила его в обеих руках пол своей жизни, а он так просто взял его на руку, как какую-то мягкую игрушку. Просто зашибись. - Вообще-то я могла и сама. – я покушаюсь на смелость, но затем резко забываю все слова, потому что Гарри вообще-то смотрит на меня как на не особо нормального человека, да и я сама понимаю это, о черт. - Я скучал. – тихо говорит он, и меня опять бросает в жар. Сколько градусов на улице? Тридцать? Сорок? Ну и отвратительное же лето в этом году! - Там печенье вкусное, с шоколадом. – я показываю пальцем на чемодан, заикаюсь, боюсь смотреть Гарри в глаза и вообще не понимаю, что происходит. Стайлс останавливается около своей машины и смотрит на меня своими предательски-зелеными глазами, ради которых мне хочется сдохнуть миллион раз. - Дейвидсон, я скучал. – каждое его словечко как ножом по запечённой ранке – щекотно и больно одновременно. Я сглатываю надоедливый комок поперек горла, и не нахожу ничего лучше, чем накинуться на него и обхватить руками его торс – вот херня, его торс такой накаченный и плотный, как… Рикка, ты опять за свое. - Я тоже скучала, Гарри. – тихо говорю я и утыкаюсь носом в его грудь, которая так чудесно пахнет мятой и… ананасами. Гарри утыкается носом мне в макушку и вдыхает полной грудью, от этого его плечи принимают еще более широкий вид, и я практически теряю сознание от того, насколько же он хорош. Плечи принимают более широкий вид. Меня зовут Рикка, у меня едет крыша, и снова здравствуйте. В машине Стайлс рассказывает о том, насколько же идиотское лето в этом году. Он говорит, что помогал моей маме в саду за домом, а я говорю, что в Греции еще жарче. Там вечное солнце и у людей куча веснушек. - Только приехала, а уже о своем Найле. – Гарри настырно усмехается и совсем не смотрит на меня, хотя его рука на моем колене как-то подозрительно дергается. - Ты опять за свое. – ледяной тон. Недавно я научилась ледяному тону. - А ты и не заканчивала об этом «своем». – издевка и откровенный сарказм. Я выхожу из машины и громко хлопаю дверью, раздраженно не подпуская Стайлса к себе, хотя он вовсе и не пытался подойти ближе, чем на вытянутую руку. Это был Гарри и он нисколько не менялся. Как только я зашла в дом, в нос тут же ударил запах чего-то запеченного. От этого запаха буквально закружилась голова, потому что сытнее фруктов и йогуртов за прошедшие 2 недели я не ела ничего. Если Стайлс узнает, догадываетесь, что со мной будет? - Я приготовил крылышки с ананасами в духовке. – Гарри занес чемодан в дом и швырнул его на пол, снимая с глаз свои темные очки. Он впивается в меня своим взглядом, проворачивает изнутри целую американскую горку, а потом запускает ее, вовлекая в игру мои внутренности. Все перемешивается, в глазах темнеет, тошнота подкатывает к горлу – вот к чему приводит разлука весом в две недели. Ты просто отвыкаешь от того, чем жил, а затем это обваливается на тебя и дышать становится уж совсем трудно. - Мне не хочется. – я пожимаю плечами, не желая быть навязчивой. - Тебе очень хочется. – перебивает меня Стайлс и снимает с себя белую футболку, закидывая ее на ходу прямо в корзину для белья. Я тяжело выдыхаю и медленно плетусь за ним на кухню, которая буквально сверкает от чистоты. На барной стойке недопитый стакан ананасового (о, как неожиданно) сока, а на столе уже красуются две тарелки с сочными крылышками и золотой картошкой, видимо, прямо из духовки. - Но мне правда не хочется. – пытаюсь возразить я, за что тут же подвергаюсь самому наглому нападению в мире – Гарри чуть ли не набрасывается на меня с разбегу, впиваясь в мои сухие от соленого моря губы. Воздух перестает существовать для меня, я задыхаюсь толи от собственных мыслей, толи от горячего дыхания своего нападающего, в любом случае, все это проворачивается так ловко, как в рулетке, и я даже не успеваю вздохнуть, как в очередной раз поток сладких, безумно сладких эмоций вновь рушится на меня и я так рада распахнуть руки ему навстречу, лишь бы не упустить ни одного драгоценного мгновения. - Садись и ешь. – Гарри совершенно спокойно отрывается от меня и невозмутимо садится на свое место, как будто то, что он сейчас проделал своим языком, было в порядке вещей после двухнедельного расставания. Я, словно зомби, сажусь за стол, наверняка мои глаза напоминают что-то из области круглых монеток, но я не поддаюсь искушению и беру в руки вилку, принимаясь размазывать сырный соус по тарелке. - Дейвидсон. - Да, Гарри, я уже, я… Мысли действительно путаются в паутинку и мне уже становится смешно от самой себя.

* * *

- И что, он теперь счастлив до глубины души? – Стайлс смеется, но в его смехе столько издевки, что мне хочется залепить ему по голове. - Прекрати себя так вести. – ставлю я его на свое место, но все равно улыбаюсь. Просто невозможно не улыбаться, когда он рядом. – Это должно было случиться. Когда-нибудь должно было. Я с интересом рассказывала Гарри о Греции, о чайных плантациях, которыми владеют Хораны и о том, как мой нос сгорел в первый день пребывания на солнце. Стайлс ругает меня за то, что я не носила кепку, а я кладу свою голову ему на плечо и говорю, что очень сильно люблю. Но все дело было в том, что Найл обзавелся симпатичной девушкой. Ее зовут Жасмин и она – местный житель Крита. Обзавелся – не самое удачное слово, потому что блондин трещал о своей пассии часа полтора, не меньше, особенно в первый день моего прибытия к нему в гости. Зато тогда, когда Жасмин появилась на плантации, Хоран вежливо заткнулся и не произнес ни слова, постоянно краснея и что-то бубня себе под нос. - Я же говорил, у него не будет никаких шансов на тебя. – Стайлс выражает свою ревность настолько открыто, что я громко смеюсь и нисколько не стесняюсь его реакции. – Он просто слишком мал для тебя, он же дитя! - Замолчи. – я сдерживаю глупые смешки и затыкаю Гарри своей ладонью, а ему в свою очередь ничего не доставляет такого огромного удовольствия, как перебороть мою руку и не завалить меня на подушку, накидываясь с такими поцелуями, от которых кружит голову во все стороны. В его сторону. Ближе к полудню к нам заявляются нежданные гости – Эмили придерживает Зейна за руку, а тот прихрамывает с такой болью, что мне невольно хочется броситься ему навстречу и пришить другую ногу. - Боже, Зейн, что… - Его футбольная карьера началась вчера. – сообщает Эмили и помогает парню разуться, наклоняясь и развязывая его шнурки. - Вчера началась, вчера и закончилась. – Стайлс откровенно язвит и смеется во весь голос, в то время, как Зейн махается руками, пытаясь врезать Гарри, но проскальзывает и чуть не валится не на пол, если бы не Эмили, которая ловко хватает его за руку, а потом отчитывает за слишком буйное поведение. Затем Зейн еле как ползет сзади по стенке, потому что Эмили ссылается на головную боль и тошноту, полностью отказываясь тащить его на себе. - Я надеюсь, это не… - слова пропадают на моем языке, потому что Саммерс медленно кивает головой и закусывает верхнюю губу нижними зубами – идиотская привычка, - немного краснея, а потом тут же бледнея. - Ну надейся. – с какой-то остринкой говорит она, но я чувствую, как в душе у нее распускаются весенние цветочки от достаточно… необычных ощущений. - И давно? – на моем языке по-прежнему нет слов, но они каким-то образом слетают с него. Я подаю Эмили стакан с этим чертовым ананасовым соком, предварительно кинув туда пару кубиков льда. - Месяца два. – отвечает она и отпивает большой глоток, с наслаждением облокачиваясь спиной об мягкий диванчик. Я не знаю что сказать, слишком много мыслей. Я смотрю на подругу и думаю, что она определенно счастливый человек, потому что у нее есть Зейн, а он был для нее всем, в чем она так сильно нуждалась. - Да еще и этот проклятый футбол! – Эмили ругается, специально повысив голос и повернув голову в сторону гостиной, в которой разместились парни. – Чтоб он провалился, гребаный спортсмен! - Ну Эмили! - раздается голос Малика из соседней комнаты, и я приоткрываю рот, чтобы вставить свое слово, но Эмили тут же прерывает меня. - Замолчите, пожалуйста, уважаемый мистер «Я играю в футбол лучше всех вас вместе взятых!» - лицо девушки становится ярко-бардового цвета, и мне становится действительно смешно, потому что это было слишком… слишком мило, для этих двоих. Когда Эмили рассказывает мне все, как произошло то, чего она не ждала совершенно, все, что ей теперь предстоит пережить и все, к чему она так стремится, мне не осталось ничего, кроме как обнять ее. - Ты ведь сильная. – говорю я и еле заметно улыбаюсь, ловя на себе взгляд повзрослевшей девушки. – Ты справишься. Эмили кивает головой и тоже улыбается. Клянусь, за эту улыбку можно было отдать весь мир.

Avril Lavigne – When You're Gone

- Так и думал! Вот я так и думал! Что-то падает из рук Гарри, и я вновь хохочу во весь голос. Странный сегодня день, я смеюсь слишком много, а Гарри в свою очередь радуется этому как малолетний ребенок. - Черт, как я теперь поднимусь наверх? – я крадусь чуть ли не на четвереньках по комнате, в которой не было видно ничего, даже моих рук. Свет в нашем районе отключали слишком часто, особенно на ночь. Гарри радовался, а вот я не очень. Я поднималась по лесенкам точно шла по огню, это было слишком… опасно? Да, это было больше, чем просто опасно, гораздо больше. Треснувшись головой об дверь, я радостно захлопала в ладоши, потому что это означало то, что я наконец-таки добралась до спальни. До моей, черт побери, любимой спальни. Не знаю, каким способом мне удалось это сделать и не споткнуться, но я практически с разбегу рухнула на ледяную кровать, и вдохнула полной грудью тот запах, ради которого можно было умереть. Клянусь, умереть, причем самой что ни на есть мучительной смертью. Гарри. Орех и молоко. Ананас и апельсин. Мята и корица. Каждый день по-разному, каждый день по-новому. Если бы мне пришлось сдать по нему экзамен, я получила бы высший бал. Он гордился бы мной до конца своей жизни. Две недели в Крите сказались сердечной болью и постоянными ночными кошмарами. Я просыпалась в одиночестве и прижимала телефон к себе поближе, читая вечное «Я с тобой, спи сладко». Все катилось к черту, когда я вскакивала вновь и вновь, вытирая прохладный пот со лба, в ужасе понимая, что он совсем не со мной, а сладких снов без него вовсе не существует. Я настолько привыкла быть рядом с ним, что его малейшее отсутствие подвергало во мне проснуться моим душевным стареньким вулканчикам и позволить им разгореться, причем разгореться дотла. Это было… тяжело. Да, это было тяжело. И расстояние, то самое расстояние в который раз убедило меня, что больше не надо. Не надо, Рикка, оставлять его. Он ведь сможет, а ты? - Я, кажется, потерял свой носок по пути. – Гарри хрипло шепчет в комнате свои недовольства, думая, что я сплю крепким сном младенца. Ни в одном словаре синонимов нет столько слов, которые могли бы описать, как сильно я нуждалась в нем. Каждая минута казалось бесконечностью, каждая секунда растягивалась в тонкую полосу ожидания. Я так сильно ждала. И я дождалась. Когда Гарри ложится рядом, мое сердце трепещет и словно заново рождается. Оно просыпается и расцветает в сумерках, как ночная фиалка – такая душистая и такая сочная. - Я скучала. – тихо говорю я и провожу рукой по его предплечью, останавливаясь на выпирающей ключице. Гарри улыбается, я чувствую улыбку даже в самой страшной темноте. - Дейвидсон, ты знаешь, что такое любовь к богу? – неожиданно спрашивает меня Гарри, хотя мне вовсе не хочется говорить о религии. - Нет. - Во всех теистических религиях, будь то политические или монотеистические религии, бог означает высшую добродетель, самое желанное благо. – говорит Гарри заученным текстом. - Следовательно, специфическое значение бога зависит от того, что составляет наиболее желанное благо для человека. - Это не говорит о любви к богу, Стайлс. – я смеюсь, поражаясь его детской наивности. - Ничего смешного. Ты даже не знаешь, что такое объекты любви. – кривляется тот и прижимает меня к себе так крепко, что я ловлю себя на мысли, что мне становится нечем дышать. - Ну и что же это? - Если я действительно люблю какого-то человека, я люблю всех людей, я люблю мир, я люблю жизнь. Если я могу сказать кому-то «я люблю тебя», я должен быть способен сказать «я люблю в тебе все», «я люблю благодаря тебе весь мир, я люблю в тебе самого себя». – говорит он тихим голосом, а затем замирает. Я молчу, не понимая, к чему он клонит. - Ты читал философию, когда меня не было? – догадываюсь я и говорю, что он абсолютно ненормальный. - Я выучил все «Искусство любить», Рикка. – в голосе особая гордость. – Я могу рассказать тебе любую строчку. - Хорошо, расскажи. Гарри молчит. Молчит долго и мучительно. Я хочу сказать ему, что ему не идет тишина, но он точно читает не книгу, а меня наизусть, поэтому он просто накрывает мои губы своими и я вновь ощущаю, как голова предательски покидает меня. Жизнь с ним напоминает бумеранг. Я отдавала ему себя, а он в свою очередь дарил мне себя в ответ. Я скучала по нему, как звезды скучают по небу в дневной день, я хотела его, как не хотел никто другой. Он в свою очередь писал мне так много нужного и ненужного, но каким-то образом все ненужное становилось гораздо большим, чем просто необходимым. Он был моим без остатка, и мне больше ничего не хотелось, кроме как знать об этом. Всегда. А еще я хотела жить. Я хотела жить с ним, и снова всегда. Вот чего я действительно хотела. Каждый день был ничтожным, когда я не видела его глаза, которые говорили бы больше, чем он сам. В них отражалось все. Я любила их. Я любила его. - Всё жжёт и жжёт самое беззащитное место между лопаток, и только когда ты обнимаешь меня сзади и я прижимаюсь спиной к твоей груди, я чувствую себя спасённой, Гарри. – я неохотно отрываюсь от него. Его глаза блестят так ярко, что мне хочется зажмуриться, но я лишь сильнее открываю глаза, лишь бы не пропустить ни одного момента. - Рикка, послушай меня. – Гарри приподнимается на локте и мне становится страшно, что он уйдет. - Я вот с первого же дня понял, что и стариком буду тебя любить. Именно так я осознал, что хочу жить с тобой, потому что даже мизерная мысль о старости рядом с тобой делает меня счастливым. Я впервые в жизни не испугался вечности. - Не бойся вечности, Гарри. – говорю я так быстро, что сердце не понимает суть происходящего и начинает долбить как ненормальное. – Ничего не бойся. - Я не боюсь вечности. – он снова улыбается, черт, как же я люблю, когда он улыбается так. Откровенно-естественно. - А времени? – шепчу я и умоляю его лечь обратно. Мне тяжело. Мне тяжело, когда его голова не на моей подушке. - И времени тоже. Я тяжело вздыхаю. Это не так просто, как может показаться. Два человека любят друг друга со страшной силой, это может довести любого до сумасшествия. Любовь до сумасшествия и ненависть до убийства – вот что царило между нами. Любой бы испугался, но только не я, когда он был рядом. В этом и заключалась вся суть нашей непростой, но такой истинной любви: «Я люблю в тебе самого себя; Я люблю благодаря тебе весь мир».