Still believe you

Lzn02 - The Cloverfield

Не знаю, когда это произошло. Может быть, в моем далеком прошлом. Может быть, в нашем далеком будущем... Я был совсем ребенком, когда ты пришел в мой мир. Ты был совсем взрослым, когда я встретил тебя. Мы были друг для друга никем и целым миром. Я был твоим лучом света, а ты моим примером для подражания... Мы постоянно были вместе. Ты обещал покупать мне бабл-ти за успехи. Когда я начал танцевать, ты поддерживал меня больше, чем кто-либо в этом мире. Ты хвалил и гордился. Ты был лучшим, Лухан. Я старался стать таким же. Когда мне было двенадцать лет, ты сказал, что хочешь для меня большего. Именно из-за тебя я стал тренироваться еще усерднее, я превозмогал боль и трудности, оттачивал свои навыки и мечтал прославиться. Но не из-за самой славы... А из-за того, что ты мечтал увидеть мои победы. Я падал и вставал. Я ни разу не сказал, что не хочу чего-то делать, потому что даже тогда понимал, что это делает счастливым тебя. Кем ты был? Кто ты? Призрак, помогающий мне? Мираж? Ты был настоящим. Самым настоящим из всех, кого я знал. Тебе было двадцать семь... Тринадцать лет. Мое первое крупное выступление. Я представлял уже не школу, а целый район. Стал лучшим, чтобы показать себя, чтобы ты смотрел на меня с восхищением. Я видел его в твоих глазах. Ты был в первом ряду. Единственный, кто пришел. Нет, я не был расстроен, потому что ты был единственным, кого я хотел видеть. Я был самым счастливым на свете, когда видел слезы в твоих глазах, когда видел, как ты нервно сжимаешь кулаки и шепчешь пересохшими губами, что-то, понятное только нам. Моя победа. Ты кричал громче всех, подпрыгивал выше. Радовался больше меня, а я смотрел на тебя и понимал, что умру за твою улыбку. Четырнадцать лет. Я год не выходил на сцену. После школы я уходил на тренировки. Маме я говорил, что занимаюсь с учителем по математике. Маме было плевать, лишь бы бесплатно. Не помню даже, когда она интересовалась моей жизнью. Наверно никогда, с того момента, как умер отец. Ее будто не стало в моей жизни. В холодильнике была еда, а в шкафу одежда и обувь. А ее не было... Я смирился. У меня было что-то большее. Более нужное мне, чем ее любовь... Ты встречал меня, широко раскинув руки для объятий. Я был уже довольно большим, но ты продолжал поднимать меня на руки и кружить, произнося свое вечное: "Сехун-а, я ждал". Ты всегда ждал меня, хен. Ты всегда меня любил. Пятнадцать лет. Моя первая травма. Неудачный поворот на непригодной для выступления сцене. Перелом ноги. Для меня это звучало, как приговор. Ты убеждал меня, что я поправлюсь, что через два месяца я уже смогу танцевать. В более щадящем режиме, но смогу. Я верил. Всегда верил только тебе... В тот год я познакомился с моим будущим противником. Его звали Кай. Лучший из лучших. Я понял, чего хочу достигнуть, но для этого мне необходима была реабилитация. Пока я лежал в больнице, ты наверняка там и ночевал. За это время мама приходила дважды. В основном она передавала все через врача. Я догадывался, что ей не до меня. Я не обижался на это, слишком привык. Шестнадцать лет. Первое соревнование в Сеуле. Сам не понимаю, как мама не узнала о нем, масштаб был впечатляющим. Снимало телевидение. Но я снова был не расстроен. Зато ты был рядом. Ты настраивал меня, оказывал всю посильную поддержку. Крепко стискивал в объятиях и прижимался губами к моему виску. Тогда я еще был ниже тебя. Я до сих пор вспоминаю горячее прикосновение к своей холодной голове. Но я не справился. Оказался хуже этого Кая, который оказался всего-то Чонином. Я не был зол. Я нервничал, что ты разочаруешься во мне. Но ты улыбался так же ярко, как всегда, и по моим венам расходилось чувство эйфории. Ты - лучшее, что было в моей жизни... Празднование моего поражения - самое странное, что мы делали, ну мне так казалось, хоть я и ошибаюсь, скорее всего. Ты заказал много еды и неизменный бабл-ти. Всю ночь мы находились на крыше твоего дома, там, где нас никто не мог бы найти. Было прохладно, но я очень четко ощущал, какое горячее у тебя тело. Я прижимался к твоей груди спиной, сидя между разведенных ног и легонько поглаживал твои руки, замком сцепленные у меня поперек груди. Я был не просто счастлив. Я хотел, чтобы этот момент длился вечно... Наш первый поцелуй был смазанным. Ну, тут уже только из-за тебя! Смешно, я был таким неопытным. Решительности-то мне хватило, только ты очень удивился. Твои, и без того большие, глаза стали похожи на два блюдца. Но я всегда отличался настойчивостью, я все же добился своего. Ты сдался мне, со стоном прикрывая глаза и бережно, но крепко, прижимая меня к себе. Я давно понимал, что это не братская любовь, я всегда любил тебя больше, чем мог. Чем могли выдержать наши сердца... Секс на крыше, в предрассветные часы - самое великолепное, что случалось со мной. Я с трудом помню, что видел, потому что был слишком сосредоточен на чувствах. Два взмокших обнаженных тела, переплетающихся между собой. Мои ноги то у тебя на плечах, то на бедрах. Твои пальцы, зарывающиеся в мои мокрые волосы, твои губы, впивающиеся в мои, мягко ласкающие кожу шеи и груди. Наши стоны, движения в едином темпе, бешеный стук сердец. Я терял себя, а ты помогал мне найтись. Это был момент моей полной свободы, один из многих, что были потом... Уже после всего, мы лежали в обнимку. Ты смотрел в небо, улыбаясь немного безумно, но тепло. Так, что в уголках твоих глаз собирались морщинки. Тогда я понял, что ошибался. Потому что я готов был убить за твою улыбку. Мама умерла, когда мне было семнадцать. Наверно от тоски. Я плохо помню ее лицо, когда ее увозила скорая. Врач боялся сказать мне все, долго топтался на месте, уходил, возвращался и говорил, что они пытаются ее спасти. Но тогда я уже осознал, что он лжет... Я не плакал. Почти не плакал. Нет, я очень ее любил, потому что она, несмотря ни на что, была моей мамой. Но слез у меня было мало. Я и сам не знаю, почему. Наверно я слишком плохо ее знал. Настолько, что, похоронив ее, понял: друзей у нее не было... Год ушел на бумажную волокиту. Квартира и все небольшое имущество было теперь моим. Никто не заявил на него прав, и я впервые почувствовал, что больше никому не нужен. Что про меня никто не знает... Я усердно учился, много тренировался и часто виделся с Каем на небольших батлах. За этот год мы даже перестали вести вражду. Не стали друзьями, но терпимо относились к обществу друг друга. Здоровались все чаще, порой даже жали друг другу руки. Ты работал очень много, но денег нам едва хватало, поэтому я переехал к тебе окончательно, а квартиру стал сдавать. Самое волшебное - наши дни в разговорах, танцах, прогулках на природе и ночи без сна. Я плавился от удовольствия, сгорал и, как Феникс, рождался заново. Ты шутил, что с возрастом перестанешь быть таким активным, не сможешь физически, что, еще немного, и я избалуюсь и буду думать лишь о сексе. Неправда. Я буду думать лишь о любви. Твоей и моей, нашей... Мое совершеннолетие. Наша первая, официально разрешенная для меня, пьянка. Кажется, тебе было веселее, чем мне. Ты нормально реагировал на алкоголь, а я, за неимением опыта, напился изрядно. Весело тебе было, и когда я проснулся утром с головной болью. Я всегда знал, что ты любишь издеваться надо мной, но тогда мне было совсем не смешно. Я тихо матерился, стараясь терпеть твои подколы, а потом обманным маневром заставил тебя подойти ко мне поближе и завалил на пол. Тогда я уже был выше тебя. Это был первый и единственный раз, когда ты позволил себя взять. "В качестве извинения", как ты пошутил позже. Мне было достаточно. Я и не думал, что так привыкну, что ты всегда ведешь активную роль. Настолько, что потом попрошу себя трахнуть и буду наслаждаться этим чувством. Потому что именно такой я на самом деле. Такой я настоящий. Весь следующий год я всегда считал и продолжаю считать, самым неудачным. Я стал много общаться с Чонином, из-за чего мы с тобой начали ссориться. Я раньше и представить себе не мог нашу ссору. А она оказалась столь же эмоциональной, как и секс. Однако и примирение было тоже бурным. Не знаю, почему я не слушал тебя и продолжал дружить с Каем, как ты его называл. Только так, по имени - никогда. Может потому, что я был таким же упрямым, как и раньше. Чонин иногда спрашивал о тебе. Я рассказывал мало и не особо важные вещи. Он кивал, показывая, что спросил для проформы, но иногда я видел тоску в его взгляде. Я и не задумывался об этом раньше. Я не стал говорить тебе о том, что собираюсь на прослушивание в агентство. Долго волновался, стараясь не показывать тебе этого. В тот день, когда я выложился по-настоящему и вернулся домой, чтобы, наконец, рассказать обо всем, тебя дома не было. Только записка, что ты работаешь, и что пока тебя беспокоить не стоит. Я всегда верил тебе... Весь день я прослонялся по городу. Было невообразимо скучно, я порывался позвонить тебе, но твой голос в голове твердил: "Я же попросил Сехун-а, я ждал тебя, и ты меня подожди". И я покорно убирал телефон в карман, кивая себе и продолжая бесцельно бродить по улицам. Я вернулся домой поздно вечером и заснул с телефоном в руке, все ожидая звонка от тебя, но ты так и не позвонил. Я еще подумал, что ты, видимо, очень занят и мысленно пожелал тебе удачи, уповая на нашу внутреннюю связь. Но утром тебя все еще не было, и в обед. И ближе к вечеру. Тогда я позвонил тебе, игнорируя твой голос у себя в голове. Позвонил и понял, что телефон выключен. Я, вероятно, сошел с ума тогда. Поехал к тебе на работу, где узнал, что ты взял больничный. В тихой истерике позвонил в несколько больниц. Стараясь не поддаваться панике, позвонил даже в один морг, но отбросил от себя эту идею и не стал обзванивать дальше. Твой голос продолжал повторять мне, чтобы я успокоился. Я даже тогда все еще верил... На следующее утро меня разбудил звонок. Я подскочил и, не глядя на экран, быстро ответил. Но это звонили из агентства. Мне сообщили, что я прошел первый этап и приглашен на следующий, предупредив, что надо уточнить дату. В то утро я готов был заплакать. Я вдруг ощутил себя маленьким и никому не нужным. Даже хорошие новости воспринимались плохо. Мне было плевать. Впервые в жизни мне было плевать на то, к чему ты так старательно прививал любовь. Через несколько часов позвонил Чонин. Я не хотел с ним разговаривать, мне было сейчас не до него, но как только в его речи прозвучало твое имя, я вздрогнул. Честно? Наверно я знал, что так будет. Наверно я догадывался, почему ты говорил мне всегда быть сильным. Почему говорил, что когда-то я смогу подняться и без тебя. Жить без тебя... Кай передал мне конверт. Его руки слегка подрагивали, он попросил прощения за все и ушел. Это было твое письмо. Я даже знал заранее, как оно будет начинаться: "Сехун-а, я ведь всегда ждал тебя, помнишь?" Потом куча приятных фраз о том, какой я был молодец всегда. Как ты гордился мной. Все больше и больше изо дня в день... Но было кое-что, чего я никак не ожидал прочесть. Ты сказал, что ты болен. Я ведь не замечал этого. Даже подумать не мог, что это реально. И Кая ты знал с детства, потому что был другом его семьи. Ты сказал, что это ты начал заниматься с ним танцами, но его родители были против, и сказали, чтобы он даже не думал пойти на такое. Они хотели сына бизнесмена, а никак не танцора. И ты отступил, нашел меня, причем и сам был удивлен, как меня послала тебе судьба... В этом письме была вся твоя душа. Все наизнанку, передо мной. "Чонин очень хороший. Не закрывайся от него, пожалуйста, и ты поймешь, что он - второй я. Он просто обязан быть твоим другом до конца. Я уверен, вас ждет счастливое будущее. Сехун-а, ты ведь понимаешь, что ты - лучшее, что было в моей жизни. Береги себя, пожалуйста. Помни о том, что я говорил тебе. Помни, что я останусь с тобой навсегда. Я живу в тебе, ты и сам прекрасно знаешь, что в любую минуту я дам тебе совет, ты знаешь, что я никогда тебя не брошу. Я всегда буду верить в тебя, Сехун-а"... Сейчас, спустя годы, я все еще люблю танцевать. Я все еще слышу твой голос. После выступлений, когда мы оказываемся с Чонином наедине, мы часто говорим о тебе. Я вижу в его глазах отблески твоей души. Ты был прав, вы похожи. Он такой же добрый и любящий. Но он друг. И мне этого достаточно. Только знаешь, я ведь больше не рождаюсь заново. Не схожу с ума от переполняющих меня эмоций. Я перестал чувствовать себя так же беззаботно. Безмятежно, как в твоих объятиях. Я стал серьезным и перестал мечтать. Просто я однажды вырос, а ты... А ты умер.