Настоящая любовь

Длинный стол из красного сандала покрывала скатерть солнечного света. Дерево нагрелось и блестело тёплым глянцем, отражавшим чинную обеденную сервировку. Несколько лучей случайно угодили в колокол бокала и теперь метались в хрустале, который вспыхивал, разбрасывая по столу мозаику бликов. Скрипнуло отодвигаемое кресло, и к бокалу наклонилось горлышко бутылки. Светлое игристое вино добавило в январский воздух еле слышимые нотки винограда и лимона. — Семьдесят девятый пункт, второе примечание. Бутылка замерла. Второй бокал облагородила одна-единственная капля. — Да? А что с ним? — интонация вопроса с точностью передала движение бровей, нахмурившихся, а мгновение спустя взлетевших вверх. Рука, державшая бутылку, наклонилась, и второй бокал наполнился вином. — Опять попался, Румпельштильцхен, — Белль свернула свиток так, что между двух рулонов оставался небольшой абзац, и показала магу. В пункте значилось, что подписавший обязуется раз в месяц выбивать гардины в красном зале. В примечаниях же было… — Румпельштильцхен наклонился над столом, сощурившись, но прочитать похожую на муравьиную тропинку вязь не смог. Пожав плечами, он вернул вино на стол и сел обратно в кресло. — Знаешь что, придумай что-нибудь сама. Пока я буду вспоминать, обед остынет. По тому, как весело блеснули девичьи глаза, он понял, что озвученное предложение пришлось по вкусу. — Хорошо, — она свернула свиток и с наигранной серьёзностью поджала губы. То же мимолетное движение, которым женщины заканчивают ритуал румян и пудры, только очень медленное. Всякий раз, когда она так делала, он ненадолго замирал. Как паучок, которого застал врасплох луч света. — Каждый раз, когда я поднимусь снимать гардины, ты обяжешься стоять внизу и страховать меня… — Согласен, — перебил очнувшийся от наважденья Румпельштильцхен. В это же мгновенье неразборчивые строчки превратились в чётко сформулированный пункт. — Готово. — Значит, с семьдесят девятым мы закончили, — такой довольной Белль не выглядела с пятьдесят второго, где он обязался каждый день будить её любовным поцелуем. При условии, что сам проснётся первым — это было небольшой уступкой, на которую она пошла лишь потому, что Румпельштильцхен спал не больше часа в сутки. — Итого осталось, — быстро подсчитав в уме, он поднял свой бокал, — проверить двести восемьдесят шесть позиций. — К осени управимся. Чем меньше оставалось пунктов, тем волнительнее становилась эта мысль, тем ярче проступал румянец. Над столом вальсировали золотистые пылинки, делавшие льющийся из окон свет похожим на фату невесты. Осенью она наденет платье цвета солнца, и в тот день он наречёт её женой. Согласие уже получено, осталось утрясти детали, в частности, составить брачный договор. Живя в безлюдном замке, Белль по доброй воле продолжала выполнять обязанности экономки. Удовольствие пройтись по носу Румпельштильцхена пушистой перьевой метёлкой окупало все её труды. Когда он принимался куртуазничать, она дразнила его рыцарем и принцем. С первым он категорически не соглашался, на второе — фыркал и дарил ей розу. Красные бутоны говорили то, что не озвучивалось вслух, а если их губам случалось встретиться, бледнеющая позолота подтверждала искренность признания, произнесённого на языке цветов. Слетала маска, рыцарь поднимал забрало, и она могла увидеть ласковые тёмные глаза. Прижавшись, девушка шептала: «Поцелуй ещё». Вот так и вышло, что они не дождались до брачной ночи, и однажды вечером он подарил ей самый долгий, самый сладкий поцелуй. …Они всё чаще появлялись вместе; сплетники распространяли слух о новой ученице Тёмного, о новой Королеве, но одновременно с тем плыла молва о доброте и смелости, с которой та противоречила учителю. Довольно скоро люди поняли, что, если рядом с Тёмным Белль, беды не будет. В городе он следовал за ней безмолвным стражем, словно подтверждал свой титул. Поначалу жители отшатывались в страхе, но потом привыкли и к приветливой улыбке, и к угрюмому эскорту Белль. К назначенному времени пришли дожди. В октябрьское небо взмыли стаи. Птицы направлялись с севера на юг, в погоню за покинувшим холмистый край июлем. Клёны облачились в пламя, на рябинах вызрели рубины, воздух напитался запахом сырой земли. На договоре высыхали свежие чернила. Наступил тот самый день. — Сегодня, — он взял руку в золотой перчатке и сомкнул её в ладонях, — я, Румпельштильцхен, Тёмный Страж, говорю тебе, Белль, что ты — та, с кем я хотел бы прожить свою жизнь. Твоя красота, сердце и ум вдохновляют меня быть лучшим человеком, чем я могу быть. Я обещаю любить тебя вечно, уважать тебя, быть с тобой честным и верным тебе. Это моя торжественная клятва. Их свидетелями были небо и земля, ручей и лес, благоговейно обступивший полустёршиеся камни древнего костёла. Поднеся вторую руку, Белль накрыла его пальцы шёлком. — В этот день я, Белль, беру тебя, Румпельштильцхен, Тёмный Страж, в законные супруги и клянусь быть с тобой и в горе, и в радости, в хорошие времена и в плохие и любить тебя всегда. Я обещаю тебе это от всего моего сердца. …Эта клятва, принесённая в октябрьский день под сенью леса, стала окончанием одной главы и начала другую, где судьба вела их по совсем другим дорогам…