Ты бы хотела править миром?

Огниво заката замерло на холсте отгоревшего дня. Сумерки, точно сито, рассыпают над городом пепел мглы. Тик-так. Холодные комнаты простужены одиночеством и неприветливой атмосферой. — Ты бы хотела править миром? Тик-так. Тик-так. — Нет. Осколок Луны, косой тропой, заглядывает в гостиную, бросая бледно-золотистые блики на хрупкую гостью, которая сидит в большом кресле за кофейным столиком. Ее усталый взгляд скользит по изящным картинам с подстветками, что развешаны на стенах, являющиеся единственным источником света в комнате; он очерчивает линию скул, касается напряженных взглядов, вырисовывает памятные кресты. — Почему? Тик-так. «Здесь, как в склепе», — метафора режет мысли, напоминая о характере. Она уже не та пятнадцатилетняя девочка, которая боялась всего на свете и не знала, что делать и как быть. Нет. Сейчас перед ним сидела истинная Босс, Королева мафиозного мира. Та, которую боится весь подпольный мир. Та, которой восхищаются. Секундные стрелки отсчитывают удары сердца. На одну секунду один удар. В свете ярко-горящих свечей сверкали платиновые волосы, и притягивали взгляд его странные глаза. Молчание. Тяжелое и звенящее, как небо перед грозой. С металлическим привкусом тревоги. Молчание. Холодное, сухое и горькое, как пепел — молчание давно минувших смертей. Молчание, как шахматная партия: вы двигаетесь в разных углах, переступая с одного квадратного метра на другой, словно примеряетесь к отведенной роли немого, по ходу игры в молчанку, вы становитесь смелее — останавливаетесь посередине, не пересекая чужую границу, но и эта черта имеет свойство стираться — вы снова врываетесь в зону отчуждения. Молчание. Вязкое, вибрирующее, ледяное. Только удары сердца отбивают ритм — глухой и тяжкий. Тишина обволакивала, прокрадывалась в сердце, мысли, душу. Впитывалась в дыхание. Мягким пером скользила по нервам. И это медленно сводило с ума. Пространство звенит, не выдерживая напряжения… И тихий вздох разрезает эту проклятую тишину с металлическим привкусом тревоги. — Потому что мне это не надо. Тонкий палец останавливает стрелку маятника — Луна освещает кольцо Неба на изящной руке. Жгучий взгляд карих глаз скрещивается с фиалковыми. Бьякуран в очередной раз, держа в руках пакет с маршмеллоу, бросил взгляд на ее руку, придерживающую ту несчастную стрелку, и изобразил милую улыбку. Милую улыбку, граничившую с оскалом. Тишина. Два взгляда скрестились, как копья. — Ты так уверена в этом? Его указательный палец подталкивает стрелку в другую сторону, чтобы маятник снова возобновил свое движение. На руке нет кольца Маре. Она делает корректные паузы, потому что подбирает слова. Так же, как подбирает бусинки для браслетов, чтобы цветовая гамма соответствовала. Только нанизывает бусы на леску быстрее, чем слова на предложения. — Конечно. Он замер в кресле. Его накрыло снежной лавиной — оледенел, застыл от удивления. Он не двигался, не дышал. А потом пошли процессы — с электрическим треском побежали разряды по нервным окончаниям, в голове заработали микросхемы… Тик-так.

***

Меня уже спрашивали. Это большая ответственность, которая мне не по силам. Я не стремлюсь к мировому господству. Я просто хочу жить. Понимаешь? Я хочу свободно дышать и не прокручивать в голове свой распределенный по секундам график. А если я буду править миром — он перестанет быть миром, он станет запрограммированной механической системой. Это все надо будет продумать до мелких деталей. Да, ты сейчас скажешь, что я не обязана это делать. Так тогда зачем быть правителем мира, не принося при этом пользы живым существам, а лишь просто наблюдая? Осень, зима, весна и лето пролетают, незаметно сменяя друг друга. Каждый из нас даже не замечает полёт времени, погруженный в трудовую повседневность. Утраченную минуту не может вернуть даже сама вечность. Эта система — ошибочна. Не справедлива. Деспотична. Завтра сегодня станет вчера. Пока мы откладываем жизнь на завтра, она проходит. Никто не принадлежит нам в такой степени, как время; оно — наше. У нас разные взгляды на это. Я не могу распоряжаться чужими жизнями, в то время как ты считаешь, что люди должны тебя веселить. Но ты забываешь, что между удовольствием и болью очень тонкая грань. Две стороны одной медали, они не существуют друг без друга. Если я буду править миром, мне нужно будет продумать все до мелочей. Наперед. На много лет вперед, далеко в будущее и, желательно, с концовкой. Причем, счастливой. А безграничной властью обладает лишь тот, кто в глубине души уверен, что рожден управлять другими... Мне никто не вбивал это в голову. Это зародилось само по себе. Если что-то крупномасштабное, то надо продумать все так, чтобы потом не жалеть. А если жить по графику, это разве можно будет назвать жизнью? Жизнь вообще имеет лишь одно дурное свойство — ограниченность во времени. Разве ты сможешь спокойно вздохнуть, зная, что это надо сделать в данную минуту и ни секундой позже? Ты сможешь просто выйти из четырех стен на улицу, чтобы проветрить свою голову? Нет. Ты не сможешь. Потому что у тебя есть план, по которому ты просто обязан все успеть сделать, чтобы не выбиться из графика. Не будет свободы. А раз не будет свободы, можно ли это назвать миром? Безусловно, можно. Вопрос только в одном: каким?