Честность

      Фай тихо вышел из своей комнаты и беззвучной тенью скользнул на крышу. В том, чтобы быть вампиром есть некоторые преимущества. Легко проскользнуть незамеченным мимо комнат со спящими друзьями-попутчиками. Фай даже слишком легко привык к своим новым возможностям, возможно, потому что многое стало ему безразличным. Должно стать безразличным.       Он сел на черепицу и вытянул длинные ноги. Убывающая луна висела, словно криво приколоченная к дырявой черной тряпке, убогая и ущербная, как и сам Фай. Вампир вытащил флягу с вином и отсалютовал ночному светилу.       - Тебя вот тоже потрепало. Но ты возродишься в новолуние. Не знаешь, у вампиров новолуние бывает? – Фай отхлебнул из фляги. – Вот и я не знаю. То есть знаю, но только получится ли?       Сделав еще глоток, он прислушался. Теперь слух стал гораздо острей. Он достаточно острый, чтобы услышать легкие шаги Курогане, слишком легкие для такого большого тела. Тело легко поднялось на крышу и село недалеко от Фая, но и не рядом.       - Тоже не спишь?       - Вампирам не надо спать так много.       Курогане поморщился. Можно подумать у него был выбор? Надо было спасать эту тощую задницу. И не потому, что изворотливый сукин сын был полезен. Не только Фай подпустил к себе других слишком близко….       - Можешь злиться, если тебе так легче, - буркнул Курогане.       - Не легче, - Фай обхватил колено руками и пристроил на них подбородок.       Японец фыркнул и отвернулся. Нет, он не рассчитывал на прощение, но неожиданная искренность обычно скрытного до раздражения мага немного… обрадовала? Пожалуй. Безразличный Фай, который не дразнится и не дурачится, заставлял сердце болезненно сжиматься, хотя Курогане не чувствовал себя виноватым. Он все сделал правильно, и точка.       - Выпьешь? – Перед носом Курогане появилась фляга.       - Ага.       Было странно сидеть на крыше и молча пить из фляги мага по очереди. Словно вернулись прежние времена, ну, если не считать молчаливость Фая.       - Извиняться не буду, – буркнул Курогане.       - Я знаю.       Вот и весь разговор.       Два изгнанника пили на крыше под луной. Когда фляга опустела, мужчины еще долго молча сидели рядом.

***

      Они играли в чертовы шахматы. Раз за разом побеждали противников, а потом шли в свои комнаты. Принцесса избегала Шаорана, а Фай все больше сближался с нею. Вот только страдали все по-прежнему. Это было глупо. Чертовски глупо. Они через столько прошли вместе, столько раз спасали друг друга, но чем дальше, тем болезненнее становилось сближение. И вот настало это проклятое время, когда боль заставила их всех отдаляться друг от друга. Глупо. Чертовски глупо.       Курогане налил себе виски. Саке было бы лучше, но, как говорится, чем богаты. Мужчина опустился в кресло. Тихо. В последнее время всегда тихо. Разговоры с чёртовым магом были пусты и коротки. Тощая зараза говорил ровно столько, чтобы его было невозможно обвинить в игнорировании. И сегодня его снова придется заставлять пить кровь. Врезать бы! Да только сейчас это мозги чёртовому магу не вправит. А жаль. Очень жаль.       Фай тихо вошел.       - Принцесса уснула.       - Хорошо.       Разговор глохнет. Продолжить? Но в единственном глазу мага очень убедительное предупреждение. А ну его! Курогане молча достает нож и заворачивает рукав. К его удивлению тонкая рука Фая ложится на обнажившееся запястье. Решил не оттягивать? Смирился? Или не хочет дразнить неизвестных, но навязчивых наблюдателей?       Пока Курогане думал, Фай опустился на колени и прижался губами к синей жилке. На коже выделялись тонкие рубцы недавних порезов. Фай не спешил кусать и лишь скользил губами и языком по линиям шрамов.       - Хочешь поиграть?       - Поиграть? Это можно, - Фай смотрит снизу вверх, и желтый глаз сияет. – Давай поиграем, Курогане.       Тонкие руки тянутся к сложным застежкам игрового костюма. Курогане с удивлением смотрит на спокойные и уверенные движения этих рук. С тех пор, как Фай лишился глаза, они ни разу не были близки. Курогане правильно понял новоиспеченного вампира, когда тот сказал: «Доброе утро, Курогане». Что тут понимать? Чёртов маг сразу показал границу, которую проложил между ними, так почему сейчас он так спокойно раздевает виновного в своём состоянии? Спросить? А толку. Не ответит же. Можно принять, можно отказаться, но не спрашивать.       Курогане откинул голову на спинку и прикрыл глаза. Пусть делает что хочет. Дыхание вампира опалило живот, и Курогане шумно втянул воздух. Хотелось прикоснуться к мягкому золоту волос. Ну так зачем отказывать себе? Курогане нравились волосы Фая, такие золотистые, тонкие и мягкие. Большая рука зарылась в эту роскошь. Маг лишь хмыкнул и коснулся губами твёрдого и смуглого живота. Губы были такими же мягкими и теплыми, какими их помнил японец. Столько изменилось, они сами изменились, но кое-что оставалось прежним.       Курогане вздернул Фая вверх и прижался губами к удивленно распахнувшемуся рту. К черту! Губы Фая, его прикосновения не изменились, так зачем менять то, что было? Тонкое тело завозилось, устраиваясь поудобней, а поцелуй все длился.       На какой-то миг Курогане вспомнил о соглядатаях, но послав этот факт подальше, крепче стиснул узкие бедра. Пусть смотрят!       Выпутывать тощую заразу из всей этой сбруи можно до скончания веков, поэтому Курогане оставил в покое верхнюю часть этого издевательства, а брюки просто порвал. Фай лишь хмыкнул, но не стал хихикать и дразнить японца за нетерпеливость. Тонкие пальцы сжали плечи до приятной и острой боли. Вот так, Фай. Сожми сильнее, боль – это то, что объединяет обоих. Боль, которую разделят сегодня вместе с наслаждением и горечью. Ты же любишь странные и изысканные коктейли. Выпей же эту ночь до дна.       У Фая чувствительная шея и позвоночник, и Курогане целует эту шею, гладит шероховатыми ладонями узкую спину, забравшись под темную ткань. Вампир откидывает светлую голову и выгибается в сильных руках. Едва слышный стон дрожит на зацелованных губах. Сладкий. Все такой же сладкий, как и в былые дни. Не вернуть те дни, не вернуть отношения, но можно вернуть этот стон, эти ласковые и чуткие руки, эти теплые губы. И Курогане тянется к губам, рукам, тонкому и сильному телу. Фай стонет громче и выпускает когти. Курогане нравится эта боль. Это самое честное, что может дать Фай, и мужчина принимает эту боль.       Губы Фая теплые, а внутри он раскаленный. Горячий и шёлково-нежный. И честный. В постели Фай всегда честный. Он стонет и царапается, прижимается всем телом, а в уголке единственного глаза скапливаются слезы.       - Горячий, - шепчет Курогане в точеное ухо.       И Фай мгновенно наказывает за болтливость. Острые клыки вампира вонзаются в шею. Боль пронизывает позвоночник и перекрывает дыхание. А потом растворяется в странном тягучем удовольствии. В удовольствии более жарком, чем тело Фая. Курогане тонет в нём. Тонет медленно и верно. И даже белая вспышка оргазма не прекращает погружения в темную пучину.       Когда Курогане пришел в себя, Фая рядом не было. Зато на шее стягивал кожу медицинский пластырь. Заботливый мерзавец.       Добровольная жертва медленно поднялась. Голова не кружилась. Хорошо. Застегнув штаны, Курогане прихватил бутылку и направился на крышу. Он не сомневался, что сытый вампир сейчас распивал свое любимое вино в компании полной луны.