Оплаты не нужно

В какой-то момент идущему по Пикадилли Джону кажется, что его зовут по имени. Это ненадолго выдергивает его из мутного болота собственных мыслей, но все же «Джон» — имя распространенное. Он снова опускает голову и не останавливается. В наши дни слишком сложно собраться с силами, чтобы снова пойти вперед. К тому моменту, как он разбирается со всеми делами, ногу уже режет, будто крученой шрапнелью, а правое плечо горит огнем. Проклятая трость. И конечно же, ни одно такси не считает нужным притормозить. После примерно десяти минут бесплодных попыток Джон решает сыграть на сочувствии и взмахивает тростью, чтобы остановить машину. Возможно, жалость окажется лучшим стимулом там, где потерпели поражение не особо вдохновляющие материальные перспективы от обладателя куртки из секонд-хенда. Всего минуту спустя возле него припарковывается машина, и Джон подавляет порыв оставить на капоте вмятину этой самой тростью. Ему не нужна жалость. Он, черт подери, не слабый. Он словил пулю и выжил. Он сильнее, чем был когда-либо. Просто сейчас он стеснен в средствах к существованию. Но при этом Джон все еще не может пройти и кварталом больше, поэтому он сдается. — Двадцать два по Гантерстон-роуд, пожалуйста. Таксист что-то понимающе мычит и отъезжает от бордюра. Джон упирается подбородком в кулак и наблюдает за проносящимся за окном миром. — Скверная же у вас хромота, — спустя какое-то время говорит водитель, при этом с таким идеальным кокни-акцентом, что Джон начинает его подозревать в специальном оттачивании такового для туристов. — Боевое ранение? Джон поднимает голову, чтобы посмотреть на водителя. — С чего вы это взяли? — Он чувствует, как горит лицо. Боже милосердный, даже таксист понял? Насколько же он очевиден? Неужели весь мир видит его таким: ковыляющим по улицам, словно убогим каким, завернувшимся в лохмотья собственной гордости? — О, всего лишь удачная догадка, сэр. При такой работе много чего повидаешь, — весело отвечает таксист. Признаться честно, Джону кажется, будто его подвозит оживший стереотип. Акцент, водительская кепка, лицо как у хорька — этот парень себе образ по историческим фильмам подбирал? — Вот только от вас прямо исходит военная аура. И ровный загар, которым вы щеголяете. Здесь вы бы им точно не обзавелись. — Он негромко смеется, словно предлагая Джону тоже восхититься остроумной отсылкой в сторону лондонской погоды. Джону совсем не хочется вымучивать улыбку. — Ага. Хорошая догадка. — Проницательная даже. Джону всегда нравилось встречать умных людей в неожиданных местах. Умнейшая из встреченных им женщин работала баристой. Но сейчас все не так, как обычно — искорки нет. Да и откуда, когда все, что ждет в будущем, это ровные волны сплошной серости. Он снова утыкается подбородком в кулак, но таксисту неймется. — Возвращение домой получилось совсем не таким, как вы ожидали, да? Джон резко выпрямляется. — Что? Мужчина извинительно пожимает плечами, явно заметив, что влез на деликатную территорию. — Кажетесь поиздержавшимся, вот и все, сэр. Я слышал, с компенсациями все не так гладко. Это не та тема, на которую Джону хотелось бы поговорить, и уж тем более с абсолютно незнакомым человечком. — Благодарю за беспокойство, — бормочет он, не особо заботясь о том, слышит ли его водитель. — Мне все покрыли. Джон подчеркнуто отворачивается к окну, но, очевидно, этот парень намеков не понимает. — А вы не думали о том, чтобы сделать что-нибудь… неблагоразумное, а, сэр? Джон резко поворачивает голову. — Прошу прощения? — Таксист его только что в попытках самоубийства обвинил? Бросив взгляд на приборную панель, Джон видит бейджик с именем и собирается с мыслями, чтобы разозлиться. — Послушайте, мистер… Хоуп, это совсем не ваше дело, и я буду благодарен, если мы оставим эту тему. Когда кто-то говорит, что предпочел бы не разговаривать, обычно это убивает любую беседу на корню. Казалось бы. Когда водитель снова набирает воздуха, чтобы что-то сказать, Джон с недоверием смотрит на него. — Видите ли, у меня есть причина спрашивать. Джон сжимает зубы. Боже, помоги. Если этот водитель такси намылился признаваться в порывах членовредительства, Джон просто выпрыгнет к чертям из этой машины. Но водитель лишь бросает взгляд через плечо с легкой самодовольной усмешкой, причин которой пока не наблюдается. — Не думайте, что я хоть раз играл в эту игру с человеком, желающим смерти. Все инстинкты Джона кричат об опасности, и это... он резко оборачивается, наконец-то обращая внимание на проплывающие мимо здания… это точно не дорога к обшарпанному отелишке Джона на Гантерстон-роуд. Таксист, спокойный, словно вечерний снегопад, поворачивает за угол и тормозит на убогой площадке между пустыми коммерческими зданиями. Джон снова поворачивается к таксисту и буравит его тяжелым взглядом. — Какого черта?.. Ему в лицо смотрит дуло пистолета. Таксист, будто извиняясь, качает головой. — Выходите из машины, если не возражаете. Джон щурится. — Это ограбление? — Он чувствует, как учащается сердцебиение. Мозг начинает работать в такт, подмечая все варианты и пути побега. Джон тянется к дверной ручке. Хоуп улыбается и выходит из машины одновременно с Джоном, продолжая держать его на мушке. — Смотрите новости? Нет-нет, трость оставьте здесь, пожалуйста. Джон переводит взгляд на трость, которую держит в руке. Возле двери слишком мало места, чтобы размахнуться. Он раскрывает ладонь и позволяет трости упасть на асфальт, а потом покорно хромает в сторону указанной таксистом облупленной, размалеванной граффити двери. Бежать смысла нет, учитывая состояние его ноги. Хоуп его совершенно точно просчитал. Кроме того, если уж Джону быть до конца честным с самим собой, на данный момент он в любом случае предпочел бы «смертоносный интерес» «обшарпанной комнатушке». — Я читаю газеты. — Припоминаете что-нибудь насчет «серийных самоубийств»? Даже если бы и не припоминал, насмешливый подтекст последних двух слов сказал бы Джону все, что ему необходимо знать. — Да, помню. Это был ты, я понял. — Слишком много для «самоубийств». Это было идиотское нагнетающее страх выражение прессы. Ему нужно только справиться с этой дверью, а потом… — Ох, чтоб меня. Лестница? Серьезно? — Боже милосердный, в этом здании как минимум пять этажей. Сколько же ему придется карабкаться? Но пистолет нетерпеливо взмахивает, и Джон начинает подниматься, отирая рукавом облупившуюся краску и щепки, когда опирается на обшарпанные перила, чтобы не свалиться. Ему даже нравится идея упасть на этого мудака. Получил бы по заслугам. В пустой комнате — на самом верхнем этаже, чтоб этому гаду пусто было — Джон останавливается и поворачивается к своему похитителю. — Ну? Что теперь? — Он разводит руки. — Собираешься меня пристрелить? Это довольно очевидно. Хоуп качает головой. — Так и было бы, да. Но у меня для вас другой вариант, который, полагаю, такому рисковому человеку, как вы, должен понравиться. — Он вынимает из кармана два пузырька и поднимает их на уровень глаз. Джон разглядывает лежащие внутри них пилюли. — Яд? О, хорошо. Умереть от пули это так неоригинально. Яд же куда интереснее. — Ему и в самом деле вряд ли могло бы быть менее безразлично, оскорбится ли его тоном этот маньяк. Да что за хрень с его жизнью? Он словил пулю, потерял все, вернулся домой, чтобы сгнить в Лондоне, и когда с ним наконец-то хоть что-то случается, этим чем-то становится похищение серийным убийцей. Этого почти достаточно, чтобы заставить Джона поверить в бога, а еще в то, что у бога откровенно дерьмовое чувство юмора. Хоуп кривовато усмехается. — Я узнаю человека в депрессии, как только увижу. Сам был на том же месте. Ты же спрашивал себя, а стоит ли оно того? Не будет ли лучше просто избавить себя от мучений. Так что, думаю, это даже может стать моей тебе услугой. Видишь, ничто так хорошо не показывает, что действительно хочешь жить, как встреча лицом к лицу со смертью. — Раздается тоненькое звяканье, когда он ставит пузырьки на подоконник рядом с собой. — Видишь? Это игра. В одном из них яд. В другом — нет. Каждый из нас возьмет по одной пилюле, и один из нас умрет, а другой — нет. Джон разглядывает похитителя. Он словно чувствует смутное разочарование из-за того, что все обставлено не слишком театрально. Жуткая музычка. Крюки на стенах. Что-нибудь еще, кроме старика с монологом, который он почти наверняка сплагиатил из какого-нибудь фильма о пиратах. — Это самое идиотское предложение, что я когда-либо слышал. С чего мне вообще на это соглашаться? Хоуп помахивает пистолетом. — Лучше так, чем пуля в голове, разве нет? Какое-то время Джону кажется, будто его парализовало. Он рассматривает человека, пистолет, пилюли… а потом запрокидывает голову назад и хохочет. — Отлично. Показывай, как играть в эту игру. Губы Хоупа изгибаются. Джон не поручился бы, весело или раздраженно. — О, все просто. — Хоуп берет один пузырек и ставит его на подоконник поближе к Джону. — Итак, как по-твоему, я принадлежу к тем людям, которые поставили бы яд ближе к себе, или к тем, кто сделал бы наоборот? — Джон приподнимает брови, и таксист взмахивает рукой, жуткие голубые глаза блестят. — Вот, видишь? Ничто так хорошо не показывает, что действительно хочешь жить, как встреча лицом к лицу со смертью. Он прав. Джон понимает, что Хоуп видит на его лице, потому что и сам это чувствует. В этот самый момент мир не раскрашен оттенками серого. Джону всецело наплевать на будущее. Важно одно: пережить это и выйти за дверь. Он так по этому скучал, и он в полной заднице, потому что нет ничего, даже в Лондоне, что смогло бы обеспечить его такой встряской на регулярной основе. Судя по всему, Хоуп тоже это понимает, потому что он улыбается. — И вот, быть может, ты не хочешь уходить. И от этого все происходящее становится особенно интересным. Время вышло, бери пузырек. Джон кивает и тянется за стоящей рядом с ним склянкой — рука, как он замечает, не дрожит. Джон ждет, пока Хоуп возьмет свою пилюлю. А потом Джон швыряет пузырек в лицо Хоупу, двумя шагами сокращает расстояние между ними, чтобы выкрутить пистолет из руки этого козла и врезать ему рукоятью. Прочно стоя на обеих ногах, Джон ждет, пока лежащий на полу Хоуп проморгается и придет в себя, а потом нацеливает пистолет ему в голову и нажимает на курок. Ни один из них даже не вздрагивает. — Я хренов ветеран, — говорит Джон. — Ты что, думаешь, я не знаю, как выглядит настоящее оружие? — Он задувает небольшой огонек, вырывающийся из дула необычной сигаретной зажигалки. — Кроме того, это Глок. Даже если бы он был настоящим… с твоими слабыми запястьями? Спусковой механизм на этих штуковинах настолько тугой, что ты бы и в стену не попал. — Джон вытаскивает из кармана телефон и набирает экстренный номер. — А теперь сиди смирно, пока не приедет полиция, или я тебе брови спалю. *** Когда прибывает полиция, все превращается в сумасшедший дом. Джон досконально подчиняется всем их словам, позволяет забрать себя под стражу с Хоупом за компанию, рассказывает всю историю появившемуся на месте преступления детективу, а потом снова — в участке, а потом снова — настырному парню, завернутому в слишком дорогостоящее для зарплаты любого полицейского пальто. После третьего оскорбления от высокого хрена, Джон прерывается, чтобы повернуться к седому детективу. — Простите. — Он показывает на несправедливо скуластого козла. — Это кто такой? Он с вами? Хотя я практически уверен, что никогда не видел полицейского с такой нелепой прической. Эта история уже начинает мне наскучивать. Детектив давится кофе. А высокий хрен хмурится. — Афганистан или Ирак? Джон пялится на него. Ох, господи, только не снова. — Афганистан. Я был врачом в МСАВБ, меня подстрелили в плечо, но именно нога отказывается работать, за исключением смертельно опасных ситуаций. И если из твоего рта вылетит еще хоть одно оскорбление, эта ситуация станет именно такой. Детектив в самом деле, буквально, падает с кресла от хохота, расплескав кофе по всему своему серому пиджаку. Высокий хрен, непонятно почему, усмехается, словно Джон только что отвесил ему самый лучший в его жизни комплимент. — А еще ты ищешь, с кем бы снять квартиру.