Ключевые слова.

Уже давно все пошло не так. Уже давно были слишком ощутимы и неотвратимы перемены. Хрупкий, трепетно оберегаемый мир, созданный, когда было пройдено столько испытаний и решено столько проблем, все больше трескался; мелкие трещины перерастали в разломы, пока, в конечном счете, все просто не обрушилось им на голову. Так с самого начала было нельзя. Но кто бы что не говорил, они всегда были слишком упрямы, чтобы слушать, и слишком горды, чтобы считаться с чужим мнением. Людям, созерцающим чужое горе, всегда кажется, что их оно коснуться не может. Когда все хорошо, никто не думает о своих чувствах, когда плохо. Но когда сердце ломает ребра, пытаясь выбраться из грудной клетки и завершить страдания его владельца, в голову только и лезут воспоминания о том, как раньше было хорошо. Будто намеренно усиляя горечь, разум подкидывает все больше цветных радужных картинок, заставляя Керкленда чувствовать себя чуть ли не мазохистом. Хотя, что уж, раз он вообще соглашался, то здесь уместнее будет просто "сумасшедший". То, что испытывал Джонс, и то, что начинало теплиться внутри у Артура, - не сопоставимые чувства. Альфред - юный, горячий на голову юноша, даже по меркам стран вполне способный еще считаться ребенком, сгусток эмоций, чьи поступки диктуются велением элементарного максимализма. Ослепленный вспышкой влюбленности, он не замечал преград на своем пути. А если случайно и натыкался на них, то так же незаметно ломал, пробираясь сквозь личные тернии к звездам. Артур позволил себе скупую усмешку. А ведь звезды, к которым Джонс так стремился, давно погасли. Горячий чай обжег горло, но эта боль показалась Англии приятной. Он точно мазохист. Это легко объяснит и внешнюю расслабленность, маскирующую внимательный, прикованный к телефону взгляд. Артур никогда не признается себе, что ждет звонка. Хотя бы одного чертого сообщения. Зачем ждет? А незачем, по привычке. Раньше Джонс писал и звонил ему по поводу и без, желая рассказать обо всем на свете. Посвящая Англию в каждую частичку своей жизни, заставляя Керкленда и самого чувствовать себя ее неотъемлемой частью... И когда все это перешло в раздел "раньше"? Что заполнило раздел "теперь"?.. Это был лучший выход из ситуации. По крайней мере, Артур так думал. Он давно перестал считать себя мальчиком или даже юношей, чтобы переживать затмевающую молодую влюбленность. Его чувства были скупы и зрелы, являлись результатом конечного анализа собственных ощущений и мыслей. И если ему пришлось бы пожертвовать чем-то - он спокойно отдал бы дань этой необходимости. Но Англия забыл, что Джонс всегда был исключением из правил. С самого появления в жизни Артура он доказывал это, а Керкленд без устали забывал, пока эти исключения не перерастали в нечто такое, чего уже невозможно не замечать. Так было в детстве, так вышло и сейчас. Пить не хотелось. Залить можно какие-то чувства, а пустоту алкоголь только разъест сильнее, это Керкленд знал не понаслышке. Он еще не ощущал полноценной боли, но чувствовал, как свежая рана наполняется кровью. Больно, конечно, будет. Но чуть позже, когда прозвучат ключевые слова. Скандал за скандалом убивали все нервные клетки, а терпение медленно, но верно сходило на нет. Говорят, любовь окрыляет людей и делает счастливыми. Но глядя на синяки под глазами, помятость, неизгладимую печать усталости и ловя чужой непривычно тяжелый взгляд, Артур в очередной раз понимал, что это не так. Он и сам раньше частенько прикладывался к бутылке, не напиваясь, но создавая в голове заглушающий дурман в попытке расслабиться и не думать. "Не думать..." Артур так не умел, да и Джонс, каким бы дураком не притворялся на публике, Англия знал - тоже. Они абсолютно не понимали друга, а строившиеся мостики казались слишком хлипкими. Их постоянно укрепляли, но это не мешало вновь и вновь чему-то ломаться, давать слабину там, куда не было обращено пристальное внимание. Постоянный контроль над собой и внутреннее, доводящее до истощения, не уходящее напряжение - вот главная основа их отношений. Крепкая? Нет. Скорее болезненно стягивающая горло одного и грудь другого, но все же державшая их вместе. А теперь Англия все же решился разорвать цепь и освободиться от бремени. Джонс предлагал тысячи вариантов изменить положение, убеждал, что все наладится, но Керкленд элементарно устал. Слишком много проблем и дрязг свалилось на его голову и без их с Америкой разборок. Да и Альфред сам, будучи обычно жизнерадостным непоседой, все же не раз срывался, мучаясь от надуманной ревности и исключительно своих параной. И если раньше Артур позволял себе мягко успокаивать и убеждать Америку в неправоте, гладя по светлым волосам, слово маленького ребенка, то теперь он молча уходил из их общей квартиры, лишь хлопком двери отмечая тихую ярость и обиду. Как можно иметь отношения с тем, кто тебе не доверяет? А ведь дело было вовсе не в этом: Англии стоило заглянуть чуть глубже, увидеть второе дно в чужой душе, и он понял бы, что недоверие не к нему, а к самому себе и своим чувствам гложет Альфреда. Да, молод, да, пылок, но кроме того неопытен и имеет след ожога. Эта девушка, Вьетнам. Мало кто знал, что происходило между странами на самом деле. Да и они сами вряд ли сейчас могут точно сказать, что испытывали по отношению друг к другу и перешли ли эти чувства грань обоюдной ненависти… как известно, ненависть горит хорошо, да недолго, в конечном счете лишь опаляя все внутри и оставляя в памяти и душе уродливый шрам. А рана еще свежая: под слоем масок не видно, но случайно заденешь это место – оно отдаст головокружительной болью. И когда Джонс оставался один, не имея какой-либо занимающей мысли деятельности, шрам становился заметнее, будто требовал к себе внимания и напоминал об ошибке. Тогда сомнения с новой силой накатывали и заставляли думать, думать, паранойить и метаться из угла в угол, словно загнанному в ловушку комнаты зверю, которого смогла задеть пуля умелого охотника. А Артур не видел, не мог увидеть этих творящихся с Америкой пыток, реагируя на отдаление смутным беспокойством и принятием новых границ их отношений. Ведь границы расширялись, отдаляя их друг от друга все дальше… И вот расстояние стало недосягаемым. Они сами сделали его таким. Вдох-выдох. Артур закрыл глаза и сделал глоток уже остывшего чая. Холодная жидкость потеряла прежний вкус, но все еще отдавала успокаивающим ароматом трав и ноткой земляники. Джонс давно просил купить себе что-нибудь ягодное. Какая ирония, что вспомнил и принял его слова всерьез Керкленд только теперь. Так и не дождавшись звонка в запланированные десять минут, Англия отставил чашку и потянулся за телефоном. Последние сомнения оказались развеяны голосом здравого рассудка. Больно, конечно, будет. Но чуть позже, когда прозвучат ключевые слова. Которые он сам же озвучит. Англия нажал кнопку быстрого набора и приложил трубку к уху, ожидая гудков. Прошло не более трех, когда знакомый голос ответил. - Hallo? - Здравствуй, Альфред. - А, Арти? Рад тебя слышать, я тут как раз… - Меня не интересует твоя очередная глупость. Я звоню лишь подтвердить то, что назревало в течение долгого времени. Нам пора расстаться. - Стой, подожди, что ты… - Нечего ждать и больше не о чем думать. Удачи, Джонс, не забудь про собрание во вторник. - Арту!.. Договорить Америка не успел – Артур уже бросил трубку. Внутри что-то сжалось в тугой комок, а глаза внезапно защипало. Вот теперь стало по-настоящему больно.

***

Прохожие удивленно оглядывались на застывшего прямо посреди улицы юношу. Он стоял, оперевшись локтем о холодную витрину магазина, и пустым взглядом смотрел на последние входящие вызовы. На земле у его ног валялся пышный букет роз, из которого неловко выпала цветная открытка с единственным, уже не имеющим смысла словом - «прости».