Hospital

—…огнестрельное ранение… большая кровопотеря… Вам лучше, сэр? — Где я? — мужчина с трудом приподнял голову, оглядел светлые стены, кровати. От неловкого движения левый бок обожгло болью. — В госпитале Сент-Натан, сэр. Вас ранили. «Я вижу, глупая курица!» — Дюрер начал злиться. Жаль, что он не видел, кто в него стрелял. Это мог быть и рядовой преступник, и недавно освободившийся заключенный… Далеко не всем удалось свести с ним счеты там, в тюрьме, нет, так просто его не возьмешь… черт! — Лежите спокойно, иначе рана будет кровоточить, — медсестра закрыла больничный журнал и вышла в коридор. — Эй, ты закончил? За тобой еще две палаты. — Да, мэм! — что-то в этом голосе показалось Дюреру странно знакомым. Повернувшись к двери, он увидел вошедшего. Темноволосый парень ловко перехватил швабру, собираясь смести ей побольше, и мельком взглянул на нового пациента, пока единственного в палате. Улыбка застыла у него на губах. — Ч-черт… — прошипел Дюрер, когда швабра с глухим деревянным стуком упала на пол, а дверь за подручным захлопнулась. Где-то в глубине коридора он услышал: — Гайз, ты сам согласился на эту работу! Или тебе не нужны деньги? Видимо, деньги паршивцу были необходимы, потому что спустя несколько минут дверь снова скрипнула. Отвернувшись к стене, бывший надзиратель стиснул зубы — как так могло случиться, чтобы судьба, в которую он никогда не верил, свела его с мальчишкой именно тогда, когда он, Дюрер, даже встать не может?! Быстро, несколько раз мазнув щеткой по полу, Гайз подмел палату и вышел. Но по звуку шагов было похоже, что он задержался в дверях. Дюрер дорого бы дал, чтобы знать, как смотрит на него бывший пленник — со страхом или злорадством. Проклятая рана… Дюрер чувствовал себя совершенно разбитым, особенно сейчас, когда во рту так пересохло. Где-то должна быть вода. Он обвел взглядом комнату и наконец обнаружил графин на общем столе. Надзиратель по-прежнему был в палате один, что до этого момента его вполне устраивало. Приподнявшись, он попытался сесть, но тут же рухнул на подушку: боль от раны можно было терпеть, но голова страшно кружилась, а тело практически отказывалось повиноваться. — Эй, сестра… — крикнул Дюрер, но из саднящего горла вырвался только глухой хрип. Так его никто не услышит. — Сестра! Шагов за дверью пришлось ждать мучительно долго. Когда же она наконец открылась, Дюрер беззвучно выругался — это была не медсестра, а то ли присланный ею, то ли просто шедший мимо Гайз. Перехватив взгляд надзирателя, метнувшийся к графину, парень подошел к столу, но воду наливать не торопился. «Ждет, что я буду его упрашивать, дрянь такая…» — зло подумал Дюрер, сглатывая слюну. Этот мальчишка — лишь подручный, прислуга, если он не будет выполнять требования, его вышвырнут отсюда без гроша! — Подай мне воду, — он произнес это настолько жестко, насколько позволяли жажда и слабость. Чуть нахмурившись, Гайз протянул руку, наполнил стакан. Что он сделает дальше? Выпьет сам, плюнет в воду или выплеснет ее за окно, чтобы отомстить ему? Но, к удивлению Дюрера, мальчишка просто подошел к кровати и поставил стакан на тумбочку. Надзиратель едва удержался, чтобы не выхватить его из рук и не выпить залпом. Гайз молча наблюдал, как Дюрер жадно глотает воду, а когда стакан опустел, перенес кувшин поближе к кровати. «Я этого не просил. Он что, жалеет меня?!» — Дюрер поджал губы, демонстративно не обращая внимания на эту услугу. — Не стоит благодарности, — это были первые слова, которые Гайз произнес в его присутствии. — Ведь это всего лишь вода. Не лимонад и не горячий шоколад. За следующие несколько дней Гайз появлялся в палате только для уборки и по приказу старшей медсестры. Все свои обязанности он выполнял одинаково, что для Дюрера, что для других больных, переведенных в ту же палату. — Такой внимательный юноша, — как-то добродушно заметил пожилой сосед с больной спиной. — Мы заперты в этом госпитале как в тюрьме, а он нас так поддерживает, словно сам испытал нечто подобное. Хотя мальчик выглядит здоровым, не думаю, что он когда-то долго лежал в лазарете. — Пожалуй. Не знаю, — отмахнулся Дюрер. Самая простая помощь Гайза раздражала его, особенно когда он вспоминал, как издевался над мальчишкой. Она заставляла чувствовать что-то вроде… вины. Эта лихорадка просто убивает. От нее стынут кости, а тело горит огнем. Дюрер закрыл глаза, чувствуя, как пульсирует рана. Плохой признак… Медсестра сделала компресс и ушла. Достаточно давно, чтобы ткань, мерзко пахнущая уксусом, нагрелась и пропиталась потом. Мужчина с трудом поднял руку и стряхнул компресс на пол. Стало прохладнее, но ненадолго. «Проклятье… пережить заключение, пулю… и сдохнуть от горячки?» — Дюрер обессилено откинул голову на подушку, не открывая глаз. Мокрое, ледяное полотенце коснулось его лба, и надзиратель вздрогнул от неожиданности. Сестра была довольно грузной женщиной… неужели ему настолько плохо, что он не услышал ее шагов? — Не сдыхай, сволочь, — голос Гайза сердитый, но тихий: все больные уже давно спят. Похоже, он не догадывается, что Дюрер его слышит. — Ненавижу тебя за то, что ты делал со мной. И с Валлевидой тоже… Если бы это я стрелял тогда, ты бы получил пулю не в живот, а между глаз. Но сейчас ты валяешься в горячке. И я помогаю тебе, потому что мстить слабому может только трус и подлец. А я ненавижу тебя. Но не боюсь. Полотенце выкручивают — слышно, как капли падают в миску — и возвращают на лоб. Жар постепенно уходит. — Ты кто? — Джейк, сэр, — рыжий, конопатый мальчишка старательно возит шваброй по полу. — А где твой сменщик? — Взял расчет, сэр. Он устроился разносчиком в площадную лавку, — Джейк вдруг смущается, словно вспоминает, что его просили о чем-то не рассказывать. Бывший надзиратель хмуро кивает. Гайз сделал то, что считал нужным, и не собирается быть для него сестрой милосердия. Но и сам Дюрер не ошибется. Город большой, поэтому ему не составит труда никогда не заходить ни в одну лавку на площади.