Страх

Украдкой выглянуть в окно и тут же спрятаться, прижаться, едва дыша и дрожа, как осиновый лист на ветру, к гладкой стене, спрятать лицо в ладонях и постараться не разрыдаться – стало таким привычным. Хару слишком устала бояться. Хару слишком устала жить в постоянной суматохе, одно за другим меняя убежища, когда каждая улица родного Наммимори оккупирована странными людьми. Хару слишком устала ничего не понимать. А надежда на самом-то деле штука коварная, обманчивая, ненадежная, словно податливая глина, легко меняет формы в умелых руках. Хару устала даже надеяться. Нелегко покорно день за днем ждать неизвестного чуда, когда знаешь чуть больше, чем ровно ничего. Когда оглушительно-громко звучит условный – три длинных, два коротких – назойливый дверной звонок, девушка рефлекторно боязливо сжимает плечи. Хару устала бояться, потому что страх стал чем-то наподобие привычки – такой же неизменной частью её жизни. Ямамото улыбается с порога, как всегда, задорно-натянуто. Гокудера никогда не улыбается, если рядом нет Цуны. А легкие Хару царапает нервный, истерический смех. Друзья пришли. Не враги. Когда истерика обрывается, также внезапно, как и начинается, девушка облегченно вздыхает и достает аптечку. Это тоже вошло в привычку. Неприятную, тошнотворную, болезненную. Хару мутит от кислого запаха запекшейся крови, и она поспешно оставляет друзей, предоставляя их самим себе, торопится на кухню. Нервно постукивая пальцами по деревянной поверхности стола, изредка вслушивается в доносящуюся из холла ругань. Мимолетно улавливает новости о последних событиях. Такеши вскользь упоминает, что завтра все закончится. И улыбается. Хару не видит, но знает наверняка. И о презрительно-недоверчивом взгляде Хаято тоже знает. Страшно… Воздух пахнет нагретой пластмассой, горло стягивает незримая колючая проволока судороги. Открыть бы форточку, да и это страшно. Вдруг неуловимый враг сейчас смотрит именно в её окна? Туманная тень прошлого все чаще нависает грозовой тучей за спиной и жалит воспоминаниями, беспощадно, неистово, резко, как молния. Ностальгия – единственное спасения в бездонной пропасти сегодняшней реальности, а будущее так и вовсе грозит оборваться, как натянутая до предела нить, каждую секунду. А считать себя мертвой уже заранее – страшно, и еще страшнее осознавать, что это уже как-то рефлекторно-привычно. Ямамото заходит неслышно, неожиданно, рушит хрупкую мозаику счастливого прошлого, как ненадежный карточный замок. Прощается коротко, зачем-то желает удачи и улыбается. Улыбается так понимающе-горько, что хочется лезть на стены, до мяса ломая ногти. Хару разрывают изнутри два противоположных чувства: то ли устало улыбнуться в ответ и сказать, что все хорошо, то ли наброситься с кулаками за неуместную жалость. Хару сильная – её не надо жалеть. Хару выбирает первое. Ямамото уходит, Гокудера остается, чтобы отдохнуть перед завтрашним особо сложным заданием. Хару не знает, но смутно догадывается, что оно напрямую связано с Цуной. Хаято ведет себя как обычно, разве что угрюм и сосредоточен чуть больше, чем всегда. Разговор не клеился… Ночью его начинает лихорадить. Должно быть, последствия недавнего поединка дают о себе знать. Вызвать скорую – нельзя. Опасно. Хару судорожно меняет влажное полотенце и аккуратно прикладывает его к горячему лбу Гокудеры. Не проснулся. Лишь сильнее сжал пальцы в кулаки и поморщился, как от невыносимой боли. Будто предчувствуя беду, тянет охрипшим голосом: «Джудайме...». Страшно. «Слишком зациклен на завтрашней миссии даже во сне», - думает Хару, а на глаза почему-то набегают слезы. Отчего-то обидно. И тоскливо. И совсем уж неуместно - больно. Утро Хару встречает сидя за кухонным столом рядом с остывшей чашкой кофе. Полуденное солнце слепит глаза и нагревает воздух. Сильно пахнет едким сигаретным дымом. Девушка торопиться в холл, но слова возмущения застревают в горле вязким комком, оставаясь невысказанными. Гокудера сидит на полу, автоматически, будто рефлекторно, докуривая сигарету и доставая новую. Зрачки его неестественно расширены, и он невидящим взглядом рассматривает потолок. Губы едва шевелятся, но Хару кажется, что она слышит неизменное «Джудайме». Хотя, вполне может быть, что ей просто показалось. Рядом с противоположной стеной лежат осколки разбитого телефона. Хару впервые видит Гокудеру в таком состоянии, и что-то внутри назойливо твердит о том, что сейчас вмешательство в его личное пространство может закончиться весьма неприятно, но девушка, не обращая внимания на внутренний голос, все равно подходит и кладет руку на плечо Хаято. Гокудера вздрагивает, будто очнувшись, с силой сбрасывает руку девушки и уходит, напоследок пнув жалобно скрипнувший стул. Резкий хлопок двери, и Хару снова одна. Страшно. Больно. И лучше бы ей не узнать впоследствии, что вместо того, чтобы забрать Цуну с совещания, Хаято привезет мертвое тело…