Спустя пятнадцать лет...

       Спустя пятнадцать лет в этом городе немногое изменилось. Казалось, что человечество забыло, что значит слово «развиваться» и, закутавшись в своей уже привычной оболочке, не желает делать и шага в будущее.       Вместе с городом не менялся и я, только пара седых волос появились среди прочих, чёрных и жёстких.        Прошло каких-то пятнадцать лет, но за это время успела измениться Эмили. Она уже совсем взрослая, и нет в ней того былого любопытства и лукавства, лишь изредка они вспыхивают в её темных, доставшихся от матери, глазах. Она вообще страшно похожа на Джессамину. И порой, смотря на Эмили, я вспоминаю именно её. Тот же величественный образ, волевой взгляд, и порой грустное выражение лица. Даже волосы Эмили иногда собирала так, как собирала их мать, отчего на сердце у меня трепетало от радости и грусти одновременно. С одной стороны, я был счастлив видеть её именно такой: прекрасной императрицей, сильной и независимой женщиной, а с другой — я боялся, что с ней произойдёт что-то, что сломает её так же, как сломало её мать, но та даже во время вспышки чумы находила в себе силы улыбаться, потому что рядом с ней была именно она, Эмили.        У неё же теперь никого, кроме меня, не было.        Она часто вспоминала мать и иногда, прячась от лишних глаз на веранде или балкончике — дверь которого была открыта почти всегда, ибо Эмили просто обожала свежий воздух — долго смотрела куда-то вперёд, поджимая и покусывая нижнюю губу почти до крови. В эти моменты я старался её не тревожить, зная, что девочке просто нужно время, чтобы побыть в совершенном одиночестве. Возможно, она просто пыталась поговорить с матерью, верила во что-нибудь своё, а, может, вспоминала события пятнадцатилетней давности, когда она, совсем ещё маленькой десятилетней девочкой, потеряла мать и была похищена дважды.        Эти события отразились не только на ней. Я до сих пор видел во снах Чужого, он говорил мне о мире и свободе, рассказывал о людях и предостерегал от чего-то неясного. Эмили тоже порой видела его. Не так часто, как я, но всё же видела.        Она была такой же заботливой, справедливой и милосердной, как Джессамина, и её уважали и любили все подданные. Все, кто не скрывался в тени, не смотрел презрительно и хладно, собирая конструктор очередного гнусного плана. Всегда есть те, кто не доволен правительством. Мятежники, увы, никогда не вымрут.        С чумой ещё не было покончено, однако смерти прекратились и теперь люди знали, как от неё избавиться. По крайней мере духовные бальзамы и эликсиры Соколова теперь могли предоставить почти каждому. И опять же «почти» — потому что исключения существуют всегда.        Конечно, до конца с чумой ещё не расправились, но я верю, что человечество сможет побороть эту жуткую болезнь.        Эмили для меня всегда была и будет маленькой девочкой, такой же дорогой, как и её мать. Но маленькие девочки имеют способность вырастать. Это случилось и с Эмили, и вскоре она вышла замуж за высокопоставленного лорда Бундера. Какое-то время они были действительно счастливы, и я запомню навсегда, какой улыбчивой была Эмили в те дни, когда нам удавалось нормально поговорить, всё-таки она была очень занята своими императорскими делами, да и мужем, который требовал внимания.        Запомнится и то, как чудно прищуривала она свои глаза с длинными пушистыми ресницами и говорила с придыханием, как влюблена и восхищена свои мужем. Она была уверена, что он поможет ей поднять Дануолл с колен и, хоть и торговля с некоторыми государствами была возобновлена, город не был похож на сказку или предел мечтаний поэта. Всё ещё грязные каналы, местами больные люди, вот-вот превратясь в плакальщиков, те цапли, ходящие на своих ужасно длинных железных ногах. Те речные хрустаки, напиханные особенно в Затопленном Квартале. Людей там почти не осталось, все вымерли, кто-то от болезни, кто-то от попадании кислоты в слишком большом количестве.        Эмили прекрасна знала о таких опасностях, скрытых в её городе. И о волкодавах, и мутировавших людях, и хрустаках, но ничего не могла поделать. У неё было полно и других проблем — А после новости о её беременности — тем более! — с которыми она старалась справиться, как могла.        Да, беременность Эмили стала достаточно громкой новостью, оно и не удивительно, малышка всё-таки императрица. Она устраивала приёмы, разнообразные встречи, на которых я предпочитал спрятаться где-нибудь у стола с различными кушаньями, и не подавать вида, что я вообще тут. Словно статуя, непрестанно следящий за мелькающим силуэтом Эмили в толпе.        Вскоре даже я проникся весёлой атмосферой вокруг. Эмили была просто счастлива, и во время беременности я всё чаще замечал в её глазах те детские искрящиеся весёлые огоньки, которые я всё время замечал, когда смотрел на неё, совсем маленько, когда она слёзно молила научить её парочке приёмов самообороны.        Все ждали её ребёнка с почтенным смирением, ни один не смел приставать к императрице с вопросами, даже её муж, который, кстати, был рад новости меньше всех. Не могу понять даже сейчас, почему же новость его так не обрадовала. Казалось, он любил её безумной любовью, значит, был бы счастлив иметь рядом с собой её непосредственную частичку.        Но всю беременность Эмили, Бундер был молчалив и как-то печален, ходил нахмурившись и поджав губы, и постоянно где-то пропадал, не желая много времени уделять своей жене.        У неё был я, поэтому она чувствовала себя прекрасно, хоть и часто грустила по поводу того, что её мужа не рядом.        Беременность её протекала легко, поэтому для всех нас послужил глубочайшим удивлением тот факт, что её ребёнок умер спустя сутки после родов. Да-да! Он родился здоровым мальчишкой, с нормальным весом и цветом кожи. Я был уверен, что он будущий император, такие мысли он внушал при виде. Я даже успел подержать его на руках, когда мы с Эмили дожидались Бундера. Он должен был появиться, но пока его не было, Эмили предложила мне подержать мальчишку. Она выглядела уставшей и сонной, и я знал, отчего: слишком долго она рожала своего сына, несколько долгих часов, которые всё никак не хотели бежать побыстрее, и нарочито медленно скользили, словно по воде.        Так вот, я взял этого ребёнка в руки и всмотрелся в его румяное лицо. Он был таким маленьким, казался почти несуществующим. Отчего-то тогда на сердце стало хорошо и радостно, надо же, я ведь стал названным дедушкой.        Мальчишка был просто прелестным, правда, кожа была какой-то сморщенной, но это не мешало ему пленить моё сердце, поэтому его смерть далась мне тяжело, но тогда, на тот момент, когда я держал его на руках, почти слыша биение маленького детского сердечка — я был счастлив.        На следующее утро я проснулся от громкого стука в дверь. В дворце Эмили, конечно же, у меня была своя собственная огромная комната. Как телохранитель императрицы я обязан был находится всегда рядом с ней, иногда даже ночью, когда её мучали ночные кошмары. Превращаясь в маленькую девочку, Эмили всегда прибегала и ложилась ко мне в кровать, прижимаясь всем своим телом, мелка дрожа, и шёпотом рассказывая свой страшный сон, моля охранять её, когда она уснёт снова.        Почему-то я вспомнил именно об этих моментах, когда шёл открывать дверь.        Казалось, что я шёл вечность, ужасно медленно, и, когда дошёл, стук повторился, наверное, ещё раз десять.        На пороге стояла Эмили. На ней была длинная ночная рубашка, что свидетельствовало о том, что она только проснулась. Глаза опухшие, по красным щекам размазаны слёзы, а руки сжаты в кулачки и прижаты к груди. — Что ты здесь делаешь? — спросил я не громко, зная, что она может расслышать даже мой шёпот, потому что привыкла меня слушать, и ей это нравится. Она может услышать меня даже тогда, когда я нахожусь в соседней комнате или на улице. — Он… — голос Эмили дрогнул, и она замолчала. Новый поток слёз хлынул из её глаз, — он… Я стоял, молча ожидая продолжения, зная заранее, что она просто не сможет молчать дальше. Сейчас она напоминала ту маленькую беспомощную девочку, совсем разбитую, не знающую, куда девать своё маленькое существо, находящееся в постоянном страхе за собственную жизнь. — Он умер! — наконец, закончила Эмили и голос её, не выдержав нагрузки, взлетел на несколько тонов выше, достигнув истеричного визга.        Она сорвалась с места и кинулась в мои объятия, обхватив обеими руками и заревев навзрыд. Странно, такая взрослая девочка, а ведёт себя совсем как малышка. В прочем, в случае смерти это вполне нормально. Только вот, я привык видеть смелость и терпение на её лице, а не истерическое приклеенное выражение, смешанное со страхом, обидой и неизмеримой болью.        Нужно ли говорить, что сразу стало понятно, о ком она говорит? Был вариант — Бундер, но я сразу откинул его, подумав, что любовь Эмили к нему не могла довести её до такого состояния. Какого-то держащегося на линии между сумасшествием и режущей сердце болью.        Я усадил её на свою кровать и приказал сидеть, не двигаясь, и думать о чём-нибудь более приятном, и хотел было идти в комнату к ребёнку, как вдруг Эмили сжала мою ладонь железной хваткой и начала молить не покидать её. Она так боялась, что и за ней сейчас придёт смерть, так боялась, что просто тряслась.        Успокоив её, я двинулся в комнату к ребёнку, прямо в том, в чём спал, но мне некого было стесняться. Утром в замке никого не было, все ещё спали. На дворе было где-то шесть утра, подъём только через час.        В детской тоже было пусто, но, зайдя внутрь, я сразу почувствовал какой-то подозрительный холод, от которого все волоски на теле разом встали дыбом. Он, этот холод, был знаком до неприятности, но пока я не хотел даже рассматривать пришедшей на ум мысли! Предпочитая двигаться как можно тише, мало ли, кто мог находиться в детской, я достиг кроватки младенца.        При его виде мне стало ещё неприятнее, чем было у входа. От вчерашнего румянца на щёчках младенца ни осталось и следа, теперь на них были лишь кровавые, размазанные маленькими ладошками, слёзы; кожа ужасно бледная, почти белоснежная, по телу рыщут какие-то блошки, а вокруг, надо же, небольшое облачко совсем маленьких мушек. Малыш лежал в луже собственной крови и рвоты, отчего мой желудок стянулся крепчайшим узлом, и вдруг самому захотелось проблеваться, но я, наверное, с таким же бесстрастием на лице, продолжил рассматривать ребёнка.        Создавалось ощущение, что он заразился чумой и дошёл уже до последней стадии этой болезни. Но это невозможно! Все, кто ещё болеет ею, находятся очень далеко, в канализациях, где не был никто из тех, кто находится во дворце, кроме меня, конечно, но это было так давно, что становится ясно: точно не я заразил малыша.        Мне вдруг стало ужасно тоскливо от этого вида: совсем маленький малыш лежит в луже чего-то отвратительного, весь в крови, с насекомыми на теле и вокруг, с пустым помутневшим взглядом тёмных маминых глазок.        Ребёнка похоронили в тот же день. Никто особенно не наряжался, да и людей-то было мало: я, Эмили и Бундер. Каждый из нас — по крайней мере я и Эмили — думал о чуме, которая каким-то образом пробралась во дворец. Каждый, кто населял его, тут же был отправлен на осмотр, и обязан был принять эликсир Соколова. Но я не был против, мне было плевать, что со мною будут делать. Больше меня волновала Эмили, которая совсем сникла, как только я рассказал ей о своих наблюдениях. Конечно, это она обнаружила труп, но сказала, что не стала особо его рассматривать. Оно и правильно: и так было ясно, что ребёнок мёртв.        Спустя три месяца Эмили решилась на второго ребёнка, и то после долгих уговоров своего мужа, который вдруг страстно захотел почувствовать себя отцом. Эмили изменилась после смерти первого своего малыша и боялась, что со вторым случится то же самое. Пару раз она приходила ко мне в спальню и ложилась спать со мной, объясняя своё действие тем, что ей снова снится «человек с тёмными глазами», и ей чудится, что именно он проклял её первого ребёнка, а теперь добирается и до второго. Она призналась, что прикасалась к нему, и тот холод его тела чувствуется на кожи до сих пор. «Этот холод был в ЕГО комнате, » — так она сказала.        Да, у её ребёнка не было имени, потому что она просто не успела его придумать. А говорить «малыш» или «ребёнок» Эмили не хотела — сразу пробивало на слёзы.        Всё снова вернулось в норму, и теперь мы ожидали второго предполагаемого наследника. Однако и тут нас постигло несчастье: ребёнок — девочка — умер спустя два месяца после рождения.        Тогда только-только началась осень, и везде ещё было красиво и тепло. Девочка, получившая имя Ирма, была похоронена рядом со своим братом и бабушкой — Джессаминой. Обнаружена она была также случайно, правда, на этот раз не Эмили, а мной и, прежде чем похоронить её, она была обследована Джеком Рамзи. Тот вынес вполне предполагаемый диагноз — крысиная чума, последняя стадия.        Когда я нашёл её тело, оно было распростёрто в своей кроватке, было также ужасно, как тело первого ребёнка Эмили — такое же бледное лежало в луже крови и рвоты, с заплаканным кровавыми слезами лицом, с неизвестно откуда взявшимися мухами и блохами. Правда, на этот раз доктор обнаружил на её спине крошечный порез с запёкшейся кровью. Он спросил «Откуда он?», но никто ему не ответил, потому что ответа не было; ни я, ни Эмили, ни её муженёк — ничего не знали, а уж няньки и подавно, они никогда ни за чем не следят.        Этот порез ввёл меня в глубокие раздумья. Откуда ему взяться на теле маленького двухмесячного ребёнка? Неужто она так неудачно повернулась в кроватки, что рассекла спину? Как в её возрасте возможно сделать это?        Но мои выводы ничем не помогали. До сих пор не было понятно, как они умирали и почему оказывались сразу на последней стадии болезни.        После смерти Ирмы мне приснился сон, в котором участвовал Чужой. Ничего занимательного, он просто возвышался надо мной, молчаливый и серьёзный, в добавок ко всему — нахмурившийся и какой-то злобный. Из изредка он произносил что-то вроде «Ты сдал обороты, Корво, меня это начинает не устраивать,» или «Люди — странные создания, которые мечтают увидеть появление новой жизни, но никогда не хотят увидеть, как она угасает,». Я же просто молчал, смотря на него, не зная, что я должен делать и зачем он вообще решился на встречу со мной. Всё уже давно кончилось, мне не нужна его дурацкая метка, и его способности мне тоже не нужны. Однако ему на это, кажется, было, совершенно наплевать. «Дай ей последний шанс, Корво, — вот, что он сказал, сверля меня чёрными безднами глаз. — Уговори её, только смотри, чтобы она не разочаровалась. Ты смог меня обдурить, Корво. Не бросился на поиски лекарства, наступил на грабли, не предвидел того, что случилось. Это меня очень расстроило. Постарайся сделать так, чтобы этого не произошло вновь».        После этих слов метка на руке начала жечь, и я проснулся, смотря, как она горит, словно раскалённое железо. Захотелось вдруг оторвать себе руку, отрубить топором, или просто окунуть в холодную воду, но я просто сидел на кровати и смотрел, как она начинает потухать, и в голове всплыли слова Чужого: «…никогда не хотят увидеть, как она угасает». Угасает жизнь, но в моём случае всё было в метке. Возможно, он снова хочет, чтобы я применил те, данные им, способности?        Но у меня совсем не было желания делать это. Эмили была в прескверном состоянии, и я должен был ей помочь. Чужой говорил что-то о ещё одном шансе для «неё», неужели, он имел ввиду именно Эмили и её третьего ребёнка? Но неужели она снова может вынести все те страдания? Она так страшилась потерять второго, что, чтобы отгородить себя от всех этих переживаний и страхов, никогда не согласится на третьего.        Правда, прежде чем завести с ней этот разговор, я решил спросить о сне, в котором участвовал Чужой у неё. В моём он просто держал руки, сложенными на груди, как я и привык видеть, и лишь смотрел на меня, не отрываясь. Но она чувствовала прикосновение, холод, и в связи с этим воспоминанием во мне вдруг проснулось любопытство. Я был уверен: она расскажет мне, если я напомню, тогда она была просто напугана, но прошло уже много времени, и она должна была успеть отойти от впечатлений.        Я чувствовал — время для разговора пришло, и не мог медлить и секунды, но понимал, что среди ночи я не могу броситься к ней в спальню, просто разбудить её и заявить, что мне тоже приснился Чужой, который говорил о шансе для неё. Он всегда знал всё заранее, поэтому, может, стоит ему довериться? Тогда у меня просто не было выбора, теперь же я сам волен решать, что делать.        Но на следующий день, увидев совершенно разбитую, грустную, заплаканную Эмили, я точно решил, что стоит поговорить с ней. Девочке нужен был ребёнок, продолжатель династии, будущий император. Она всегда мечтала о нескольких ребятишках, но, что поделать, раз всех их сжирает неизвестная болезнь, похожая на чуму? Возможно, у неё действительно лишь последний шанс, и я понимал, почему: она сойдёт с ума или покончит жизнь самоубийством, если ещё один её ребёночек вдруг скоропостижно скончается без причины. Просто возьмёт — и исчезнет из жизни, умудрившись оставить после себя кровавый след.        Однажды Эмили вновь пришла ко мне, проснувшись глубокой ночью от ночного кошмара. Она была порядком вымотанная и уставшая, это было легко заметно по тому, как держит она себя, ссутулив плечи и понурив голову. Нет, это была вовсе не та Эмили, что я привык видеть.        Она спокойно поведала о своём кошмаре. В нём, как и во всех остальных, участвовал Чужой, и он снова позволил себе больше, нежели обычно. — Он снова прикасался к тебе, да? Эмили кивнула головой и смахнула слезу с щеки. Выглядела она какой-то жалкой и слабой, наверное, оттого, что уже многое пережила. Потеря двоих детей сильно надавила на психику, наверняка она ещё и Джессамину вспомнила, теперь и грустит от невозможности увидеть её, поговорить, спросить совета. Уверен, она бы непременно знала, что делать. — Никогда больше не пойду на это, — с невыносимой болью в голосе прошептала Эмили, смотря мне прямо в глаза. Её плечи задрожали от подступающей порции слёз, и я, поспешив остановить их, сжал её ладони в своих, и от внезапного контраста температуры чертыхнулся.        Да она была ужасно холодная!        Приказав Эмили сию же минуту залезть под одеяло, я сел рядом и стал смотреть на её спокойное лицо, в котором даже сейчас отражалась печаль и убийственная мука. Но, зная, что должен поговорить с ней по не прямому приказу Чужого, я сказал: — Это конец?        Она подняла на меня свои тёмные глаза и медленно кивнула. Возможно, Эмили сама была не до конца уверена, конец это или нет, однако сейчас склонялась к первому варианту. Возможно, она всё ещё надеялась на благополучный исход её беременности и не могла принять всё то, что случилось с первыми двумя детьми. — Я совсем не знаю, что делать, — вдруг сказала она. — А что, если я не смогу родить наследника? Династия Колдуин оборвётся, вместо меня трон займёт какой-нибудь притворщик, который любит по вечерам напиваться в стельку и снимать грязных девушек на углах. Из-за этого Дануолл исчезнет из-за новой вспышки чумы и неправильного правления императора.        Я поспешил успокоить её, уверив, что все не так плохо, как она себе представляет. Нет, ну ей-Богу, как маленькая девочка, совсем уж наивна, до глупости! Если с ней что-нибудь случится, чисто теоритически, люди смогут выбрать себе правильного императора. Если не с первого, то со второго раза. Конечно, я не рассматривал ни разу эту мысль, но был уверен, что народ справится и Дануолл никогда не самоуничтожится, возможно, через сотню столетий, никак не раньше. — Ничего страшного, если ты не хочешь, — сказал я. — Почему тебя это так волнует? — её вопрос прозвучал очень непривычно и как-то на удивление громко. Я задумался, уставившись в окно. Не хотелось говорить, что я снова принимаю приказы Чужого, просто потому, что чувствую: я должен сделать это. Да и действительно — не важно ли это? Наследник — это тот, кого ждут все подчинённые Эмили. Такого же мудрого и доброго правителя, как сама она и Джессамина.        Я чувствовал себя марионеткой в его игре, а всё из-за этой проклятой метки. Возможно, я мог бы почувствовать себя свободным, если бы не она, если бы не сердце в моей прикроватной тумбочке. Казалось, я могу услышать его даже сейчас, если только постараюсь. — Люди — странные создания, которые мечтают увидеть появление новой жизни, но никогда не хотят увидеть, как она угасает, — сказал я совершенно внезапно.       Эмили молча уставилась на меня, будто пытаясь вычитать на моём лице смысл только что сказанной фразы. Но не найдя ничего, что бы ей помогло, она тихо прошептала со слезами на глазах: — Что же ты предлагаешь? — Относись к жизни по-другому, Эмили, — только и сказал я, и, поцеловав её в лоб, улёгся рядом, мгновенно уснув.        Больше мы на эту тему старались не говорить, но я заметил, как сильно изменились отношения Эмили с её мужем и насколько задумчивее, рассеяннее она стала. Словно всё время думала над смыслом сказанных в ту ночь слов хотя смысла тут особого и не было. Честно сказать, я сам удивился своим словам, словно сам Чужой заставил меня раскрыть рот. Хотя, возможно, так оно и было, но Эмили я об этом не говорил. Не хотел забивать её голову лишними мыслями, она и без того казалась куда более загруженной, чем раньше.        Однако, спустя два месяца, Эмили оповестила всех о — да-да, и так понятно — беременности. Уже не было такой беготни, сюсюканий и прочих ласк, которые предполагаются для беременных — мы просто ожидали ребёнка, а врач постоянно следил за здоровьем Эмили — гораздо чаще, чем полагается — постоянно пичкая её пилюлями и разнообразными настоями, чтобы улучшить иммунитет. Эмили часто кричала и плакала, но не хотела говорить, почему. Её муж говорил, что всё это из-за нервного срыва, всё-таки она пережила смерть двоих детей, но я подозревал, что что-то иное тревожит её. Однажды я попытался с ней об этом поговорить, но был выставлен за дверь с громкими истеричными повизгиванием.        Но, наконец, нашим страданиям пришёл конец, в середине августа на свет появилась третий ребёнок Эмили — девочка, получившая имя Амалия — которого берегли как зеницу ока. Всевозможным проверкам она подвергалась, находилась почти в изоляторе — так страстно матери хотелось сохранить своего ребёнка.        Она никому его не давала, кроме врача, потому что боялась, что кто-то является переносчиком чумы и может заразить ребёнка. Что за ересь! Переносчик чумы, да как можно? «Мы не плакальщики какие, » — это я хотел ей сказать, но передумал, смотря, как дрожащими руками она гладит ребёнка по головке, шепча какие-то ласковые слова, смотря, как плачет она при этом, пытаясь тщательно скрыть вспышку своей печали.        Но мой рассказ не может продолжаться вечно, и все понимают, что что-то должно произойти. Не может Эмили всю жизнь рожать новых детей и смотреть на их смерти. И не могу я всё это описывать, поэтому скажу сразу, без промедлений: ребёнок заболел.        Да, как-то вечером Амалия начала кашлять прямо на руках у Эмили. Она заплакала и потянула свои пухлые ладошки к лицу своей матери, а та лишь расплакалась, приложив ко рту свободную ладонь. Я взял у неё ребёнка и позвал врача, надеясь, что ещё не поздно спасти её.        Я знал, не стоит тянуть и ждать, пока малышка умрёт также, как её брат и сестра, поэтому той же ночью отправился к своему старому другу — Пьеро Джоплину, надеясь, что тот даст мне ответ на интересующий вопрос. Что же, Чужой меня подери, делать.        Кажется, Дануолл действительно находился на грани катастрофы, да-да, я прямо чувствовал, как чума распространяется по улицам поганым чёрным дымом, забираясь в лёгкие стражников и аристократов, и съедая бедняг изнутри. Я буквально слышал голос Чужого в своей голове: «Постарайся сделать так, чтобы этого не произошло вновь». Ребёнок — вот, о ком он говорил! О Амалии, которая тоже неизвестно где и как подхватила чуму, и теперь наверняка лежит и плачет, бесконечно кашляя, а доктор разводит руками, не зная, что делать, смотря на плачущую Эмили, которую всё это уже порядком измучило. Наверняка, потому что вряд ли кто-нибудь смог вытерпеть столько смертей. Я вообще не представляю, как она согласилась попробовать ещё раз. Ребёнок — это, всё-таки, такая ответственность и любовь, с которыми трудно бороться. Скорее всего, она любит даже тех двоих, умерших, с которыми и четырёх месяцев не провела, не считая девяти, когда они были в утробе.        Наверное, ужасно больно такое переживать.        Я тихо прокрался к дому Пьеро и постучал в дверь. Должно быть, он уже спит, всё-таки на улице уже ужасно поздно. Этой ночью было тепло. «Скоро осень,» — подметил я, прислушиваясь к приближающимся шагам за дверью. Скрежет зубов был слышен даже здесь, так его не радовал мой приход. — Чтоб тебя Чужой… какого… — Пьеро раскрыл рот и застыл в дверях, смотря на меня, как на чудо света. — Корво! — наконец, нашёлся он и что-то замямлил невнятно: — неужели, тебя снова разыскивают? Это было бы очень некстати. — Нет-нет, — поспешил я остудить пыл друга. — У меня некоторые проблемы, это да, но они никак не связаны со мной. — Ребёнок Эмили, — догадался Пьеро и, неуклюже отодвинувшись назад, позволил мне войти. — Я слышал, даже духовный бальзам не помогает, — заметил он, запирая дверь.        Я согласно кивнул. — Не знаю, что делать. Возможно, ты сможешь что-то придумать? — Соколов оставлял мне какие-то записи и говорил что-то о них, совсем перед смертью, но я не знаю… — Пьеро замялся, — не знаю, успею ли понять, в чём заключается способ приготовления, какие ингредиенты.        Я готов был умолять его, так я был разбит, однако, к счастью, этого не понадобилось. Пьеро провёл меня на кухню, и я сел, а он, предложив выпить и получив отказ, налил себе немного виски.        Да, попивать он стал часто, говоря, что так лучше работает мозг. Правда, мне не удавалось проверить, правда это или ложь. — Сколько у меня есть времени? — настороженно спросил Пьеро, прожигая меня взглядом. — Боюсь, совсем мало, Амалия уже сегодня стала кашлять. — Амалия? — переспросил он. — Ах да, ребёнок.        Он замолчал, мы долго сидели в тишине. — Наверное, всё-таки я смогу помочь. Как-никак, это её третий ребёнок. Ужасно жаль бедняжку, я бы на её месте не решился. А как лорд Бундер? — Спокоен, как стражник в утреннюю смену, — фыркнул я. — Кажется, его совсем не волнует то, что происходит. — Равнодушный он какой-то, — заметил Пьеро, подымаясь из-за стола. — Я же сегодня совсем не спал, не знаю, смогу ли работать.        Я укоризненно взглянул на него, и он понял, что работа действительно не терпит отлагательств. Если он сейчас просто отправится спать — малышка Амалия может умереть от непонятной болезни. — Вряд ли это всё-таки чума, — словно прочитав мои мысли, заявил Пьеро. — Она не похожа на чуму. Чума так быстро не развивается.        Я кивнул головой. — Особенно, когда носители живут только в канализациях, — добавил изобретатель. — Странно это, Корво, очень странно.        Я снова кивнул. Увы, мне нечего было добавить.        Пока Пьеро работал, я сам не заметил, как уснул на диване в гостиной. Во сне я думал о том, что чума вообще-то болезнь неизлечимая болезнь и, если уж Амалия заболела ей, то придётся сделать с ней то же, что мы сделали с её братом и сестрой — просто захоронить. Но в то же время я понимал, что что-то не чисто в этой истории. Не мог ребёнок подхватить чуму, просто не от кого. Но разбираться в этом не казалось возможным, по крайней мере, мне, поэтому я и обратился к Пьеро.       Наверное, я проспал несколько часов, мне показалось так, когда Пьеро, наконец, закончил и решил вмешаться в мой сон. Он резко сжал моё плечо и стал расталкивать. От этого я и проснулся, уставившись в него затуманенным непонимающим взглядом. — Корво, — начал он, неловко отряхивая плечи своего пиджака, — я расшифровал записи Соколова. Видимо он писал их совсем уж будучи в бреду, потому что разобрать что-то было очень сложно!.. В общем, есть один способ излечить Амалию и, если верить Соколову, то это лекарство ДЕЙСТВИТЕЛЬНО избавляет от чумы.        В нерешительности посмотрев на меня, он продолжил: — Дело в том, что это всего лишь разработки и, возможно, ничего не получится, ты должен знать об этом заранее. — Говори уже! — разозлился я.        Пьеро вздрогнул, словно сзади его кто-то укусил и опустился рядом на диван. — Кошка, — сказал он и сначала я даже не понял, о чём идёт речь, пока он не пояснил: — Это такое животное с четырьмя лапами, как собака, только намного меньше и пушистее. Ещё у них хвосты трубой. В Дануолле всегда их было раз, два и обчёлся, а после вспышке чумы так вообще все исчезли. — Так где же мне искать их? — поинтересовался я.        Конечно, когда-то я слышал об этих животных, однажды даже видел собственными глазами. Ничего примечательного в этих шкурах не было. Маленькие, вёрткие, с огромными прожигающими глазами и стоячими ушами, которые слышат всё за многие мили. Не очень-то мне понравилось сие животное. — Я не знаю, точно не в Гристоле, — Пьеро почесал голову, задумавшись, поправил очки указательным пальцем. Снял их и протёр, снова надел, поёрзал и высказал нежелание сидеть на этом старом диване. После встал, я проследил за ним взглядом, пошёл и плеснул виски в пыльный стакан. — Не знаю, Корво, я не знаю… — прошептал, находясь у тумбы за моей спиной.        Я задумался, действительно, что за глупый ингредиент? Кошка. Скорее всего, понадобится её кровь, наверное, в ней много чего полезного. — Стоит перебраться на соседний остров, — вдруг сказал я. — Я слышал, что в Тивии как-то было найдено несколько кошачьих трупов, распотрошённых одичавшими собаками. Поездка займёт у тебя несколько дней, даже если ты поспешишь. — Я могу отправиться сейчас же, попросить Самуэля посодействовать. — Ты уверен? — поинтересовался Пьеро, смотря на меня. — Нужна лишь одна кошка, но здоровая, не заражённая чумой, иначе точно ничего не получится! Уверен, что ты ни с кем её не перепутаешь?        Я покачал головой и пожал плечами. Возможно, действительно могло случиться так, что я привёз бы обратно вовсе не то, что нужно, но в Тивии, думаю, мне смогут подсказать, что кошка, а что — нет. — Ты должен сделать всё так, чтобы никто не узнал. Кошек сейчас очень мало по всему миру и, наверное, из-за них очень трясутся. — Понял. Лучше скажи, остальное для эликсира есть?        Пьеро кивнул, и мы распрощались. Всю дорогу по пути во дворец я думал о том, когда же лучше стоит отправиться, и пришёл к выводу, что чем скорее — тем лучше. Возможно, я вовсе могу не успеть, чума уничтожила предыдущих наследников за считанные часы. Но Пьеро обещал проследить за Амалией, чтобы с ней всё было в порядке, потому что тогда моё путешествие будет напрасным. Хотя, честно, это было просто увлекательно, отправится куда-то, на край света, ради какого-то глупого животного, которого я и не знаю, как везти обратно.        Эмили сидела на кровати в моей комнате и явно дожидалась моего появление. Сначала это испугало: вдруг ребёнок уже мёртв? Но императрица не выглядела подавленной и чересчур печальной. — Куда ты собрался? — спросила меня она, когда я подошёл к шкафу и, распахнув двери, стал рыться в одежде, пытаясь как-нибудь её убрать. — Постой, я помогу.        Она подошла ко мне и стала вытаскивать костюмы, и складывать их на рядом стоящее кресло. Вскоре в шкафу стало пусто, что помогло мне разглядеть одно продавленное пальцем место. Я опустил в выемку подушечку большого пальцы и стена, скрипнув, соскользнула с петель. Старое изобретение Пьеро, что-то вроде сейфа. — Что ты делаешь, Корво!? — воскликнула Эмили и схватила меня за руку после того, как я убрал заслонку в сторону.        Перед нами открылся тайная комната, где на старой синей подушке лежала давно выполненная маска.        Пятнадцать лет я не держал её в руках, от этой мысли стало как-то неприятно. Не хотелось возвращаться в прошлое с её помощью, но было ясно, что иного выхода нет. Только мой долгих поход может помочь дочери Эмили, если я, конечно, успею.        Заглянув в глаза императрицы я увидел какое-то детское упрямство и обиду. Она вот-вот готова была всплеснуть руками и спросить, зачем же я так резко вытащил маску наружу, какая потребность вдруг появилась?        Не желая церемониться, я пересказал Эмили сложившуюся ситуацию. Услышав моё решение, та стала противиться, говоря, что ей не очень-то нравятся жители Тивии, что там опасно для жизни, вокруг медведи и одичалые собаки, а ещё полно буйволов, но я успокоил её словами о том, что со мной всё будет хорошо, я уже многое повидал.        Она помогла мне собраться, нашла подходящий костюм, привела в должный вид старый, местами рваный, плащ, так что к моему выходу он был уже как новенький. Вечером, достав и прикроватной тумбочки сердце, я был уже готов отправляться. — Ты только будь там осторожнее, Корво, — Эмили сидела на кровати, смотря, как я извлекаю сердце на свет. Оно запульсировало в моих руках и на мгновение окунуло в совершенно другой мир, шепча места нахождений костяных рун и амулетов. От этого голова пошла кругом, надо же, всё как пятнадцать лет назад!        Только вот, я пока не знал, понадобятся ли мне эти амулеты и руны, или нет, но препятствовать шёпоту сердца не стал. В место этого, я просто положил его во внутренний карман плаща.        Мы попрощались с Эмили и она, крепко обняв меня, согласилась находится под присмотром Пьеро и обещала, что будет выполнять каждое слово врача, если тот вдруг скажет, что ребёнка ещё можно продержать на этом свете. «Я верю, она не умрёт, ты раздобудешь лекарство, » — так она сказала, и во время слов её тёмные карие глаза святились надеждой и покорностью.        Я отправился, когда Дануолл объяла тьма. На улицах было пусто, как-то подозрительно тихо, спокойно и безветренно. Передвигаясь по улочкам Дануолла я был уверен, что меня никто не заметит, всё-таки навык передвижения во тьме у меня имелся, да и зеваки по пути не попадались. До порта я добрался без приключений, там меня уже ждал Самуэль.        Он коротко поздоровался со мной, и я залез в лодку и сказал, куда меня вести. — Да до Тивии сутки, не меньше! — воскликнул он своим старчески-скрипящим голосом. За пятнадцать лет море его не мало поколебало, прибавив парочку зарубцевавшихся шрамов на лице и морщинистых руках. Каким бы старым он не был — море бросать не собирался, и от этого у меня появлялось какое-то уважение к этому человеку, рассказами которого я всегда проникался, даже когда-то давно, при первом нашем знакомстве. Приятно было отвлекаться от проблем в реальности, теряясь в его размышлениях и точках зрения. — Не меньше, — я согласно кивнул, располагаясь по удобнее, всё-таки путь предстоял не близкий. — Нет, столько я не выдержу, — решительно заявил Самуэль. — Придётся нам сделать остановку где-нибудь в Колкенне.        Я не стал спорить, зная, что у меня нет другого выбора. Лодка двинулась с места, плавно покачиваясь на волнах. Слава Чужому, безветренная погода, надеюсь, доедем без происшествий. Самуэль был настроен решительно, это было видно по его радостному лицу и весёлому голосу, коим он сразу стал расспрашивать у меня обстановку во дворце. Как известно, никто больше не смел заходить на территорию дворца, ибо Эмили боялась, что это только повредит Амалии. Самуэль не был против её решения, говорил, что, в общем-то, согласен с ней, только стоит ей меньше беспокоиться, потому что ребёнок вряд ли выживет. «Я знаю, куда ты отправился и зачем, — прибавил Самуэль, встретившись с моим осуждающим взглядом, — но ты должен понять, что эта чёртова чума неизлечима. Я-то думал, что умру от неё тогда, а оказалось, обычная болезнь. Морской волк меня подери, что я тогда подумал, страх какой! Уже с жизнью попрощался, а оно вон как обернулось, простая простуда. Хаха! — лицо его стало серьёзным, — В общем, Корво, ты не думай, что я вдруг настроился против тебя, я верю в то, что ты делаешь, но я хочу, чтобы ты помнил, что ребёнок может умереть, пока ты будешь в пути. Я знаю, именно поэтому ты хочешь добраться быстрее, но, пойми, я слишком стар, чтобы больше одних суток сидеть на месте без сна. Если ты, конечно, сможешь повести лодку, но что-то не хочется мне её тебе доверять. Без обид?».        Я покачал головой и повернулся, чтобы удобнее было смотреть на удаляющийся Дануолл, купающийся в добродушной тьме. «В объятиях Чужого, » — так бы я сказал, если бы пришлось выразить своё мнение по этому поводу. Никакая это не обычная темнота. Вот смотришь издалека, и только о Чужом думать и хочется. Надеюсь, Эмили не будут сниться кошмары, пока я буду отсутствовать. — Каждый раз наблюдая за этой картиной я чувствую, как сжимается сердце, — вдруг сказал Самуэль, и я повернулся, чтобы посмотреть в его спокойное, немного хмурое, лицо. — Будто последний раз вижу Дануолл, наверное, это из-за плохих снов и предчувствий.        Я поинтересовался, что за плохие сны ему снятся, но он лишь отмахнулся. — Брось, не так уж это и интересно. Кошмары личного характера, так тебе скажу, — на его губах заиграла нелепая улыбка. — Эмили-Мудрая, — он посмеялся, — такая молодец. Смогла же вытащить Дануолл из самой грязи, её мать бы ею гордилась, — я кивнул, и он продолжил: — А также и нами, ведь это именно мы помогли ей.        Старика просто распирала гордость из-за событий прошедших лет. Хотя, я уверен, это не самое захватывающее приключение его жизни, всё-таки, он просто перевозил меня с места на места. Слышал я рассказы о его сражениях с речными хрустаками и подводными монстрами, в которых хоть верь, хоть не верь, а в правдивости никак не убедишься. Но Самуэлю не хотелось не верить, говорил он довольно убедительно, точно знал своё слово, старик!        Спустя длительный отрезок времени, мы решили перекусить и Самуэль был так добр, что поделился со мной консервированным китовым мясом. В прочем, мои запасы не сильно отличались. Уже начинало светать и солнце, ещё совсем яркое по своему цвету, только начало отбрасывать на воду свои первые приветственные лучи. Как же медленно текло время, хоть на ус, которого нет, наматывай.        Самуэль моментами заводил какие-нибудь разговоры, за которыми не таилось особого смысла. Кажется, говорил он просто для того, чтобы поразвлекать себя, и я не мог быть уверен, что в одиночестве он молчит, как минога.        Порой и я вставлял своё словечко, но то было редко, но метко. Самуэль, довольный хоть какой-то компанией, перескакивал с темы на тему, то говоря о приближающемся острове, то о пролетающих над головой птицах, то о проплывающих под водой рыбах, в общем, обо всём, что только могло попасться на глаза. Конечно, чаще он снова возвращался к щепетильной теме о болезни Амалии, на что я сразу говорил ему, чтобы он замолчал, а то сглазит ещё. Но ему так нравился этот разговор, что он, волей-неволей, снова к нему возвращался, мол, вот, Амалия, бедная девочка, если выживет, будет знать о том, что рядом с её бабушкой похоронены сестра и брат, которые выжить не смогли, и как это вообще печально. Собственно, у него детей не было, поэтому, наверное, ему и нравилось об этом говорить. Я его не винил, пусть рассуждает на те темы, какие ему хочется, всё-таки я должен был благодарен ему за то, что он согласился довезти меня до Тивии. Я и был благодарен, поэтому и молча слушал, рассматривая окрестности. Слава Чужому, теперь не придётся просить аудиенции с монархами, чтобы передавать информацию Джессамины и слышать в ответ одни и те же ответы. Во время чумы все отказались от помощи Даноуллу, оставив его умирать в ораве крыс и полумёртвых плакальщиков. Отвратительно, ненавижу всех этих глупых шишек, хоть сейчас с ними и ведётся торговля.        Мы приехали к вечеру, когда Самуэль уже давно начал клевать носом и еле держался, чтобы не уснуть прямо за рулём. Я же тоже начинал чувствовать какую-то усталость, надоело сидеть, хотелось пройтись, поэтому, когда мы высадились, я сразу же пошёл в противоположную сторону от Самуэля, чтобы прогуляться, побыть одному. Я был уверен, что смогу найти своего старого друга, на каком бы постоялом дворе он не остановился.        Мысли в голове находились в достаточном беспорядке, и я надеялся, что прогулка поможет мне собраться с собой. Какова цель моего путешествия, неужели действительно получится что-то найти? Неужели, даже привезя в Дануолл кошку, Пьеро сможет искоренить заразу из тела маленькой Амалии?        Тоска снедала меня, заставляя на время позабыть о реальном мире и окунуться с головой в прошлое, когда просто не было другого выбора, кроме как безостановочно стремиться вперёд. Единственный ли выход это сейчас?        На следующее утро мы с Самуэлем снова отправились в путь, позавтракав перед этим в таверне на первом этаже постоялого двора. На скудность собственных сбережений я не многого мог себе позволить, надо же, цены здесь были гораздо выше, чем в Дануолле. Надеюсь, по приезду домой, я смогу рассказать об этом Пьеро, а тот уж растреплет всем подряд. Тогда все жители будут знать, что в их родном городе хотя бы цены приемлемые.        Сегодня ветер был несколько сильнее, чем вчера, и иногда, от слишком сильного порыва, приходилось пальцами вцепляться в ботики, чтобы не перекувырнуться и не оказаться в воде. Но то делал я, Самуэль же, снова о чём-то тихо говоря, смотрел себе вперёд, где алел горизонт, не замечая бушующего ветра вокруг.        К исходу следующего утра мы были в Тамараке. Договорившись встретиться ровно через день, мы расстались — Самуэль поплыл куда-то по своим делам, а я отправился в город, решив перекусить где-нибудь в местной таверне.        Следующим, что я сделал, было опрос горожан. Я выглядел ужасно глупо, наверное, подходя к каждому прохожему и, вежливо кланяясь, задавая свои вопросы про кошек, на что каждый мотал головой и тотчас уходил с глаз, думая над тем, что я, наверное, ещё одна жертва чумы, ибо те тоже ведут себя странно, сам свидетель.        В конце концов, несколько подуставший, я завернул за угол какого-то дома, где было тихо и пусто, а также открывался чудесный вид на мирную воду, борозды которой недавно бороздили мы с Самуэлем, внедряясь на эту территорию. От этих недавних воспоминаний внутри всё так потеплело, что придало сил. Однако пока я не мог двигаться, просто не знал, куда. Я плохо представлял, как выглядят кошки, я уже говорил о своих представлениях насчёт них. «Возможно, — зародилась мысль в голове, — стоит просто обыскать улицы», но это, верно, займёт много времени.        Приступать не хотелось. Что-то внутри трепетно ожидала какого-то судьбоносного толчка, который сподвигнет меня на подвиги, но его, этого толчка, не было, оттого я и стоял. — Эй, мужик, — вдруг послышался голос справа. Я резко развернулся и потянул руку к мечу, даже нащупал его холодную рукоять, как вдруг, окинувши взглядом стоящего предо мной ссутулившегося паренька, передумал нападать.        Я вопросительно уставился на него, пожалев, что снял маску, ведь не хотелось бы, чтобы моя личность была установлена. Паренёк осмотрел меня с ног до головы, сузил зелёные глаза, почесал голову, поправил странную подранную одежду, потом как-то странно хрюкнул и сказал, наконец: — Во дела!        Захотелось показать ему, что бывает с теми, кто лезет со своим любопытством куда попало, но, вместо этого, я стоял, пустым незаинтересованным взглядом осматривая паренька. Лет семнадцать, не больше. — Мужик, — снова обратился ко мне собеседник, — я слышал, ты здесь для того, чтобы найти кошку? Зачем, приютить решил? — Не твоё дело, — сощурился я. — Иди по своим делам, или же дай напутствие. — Меня зовут Хэнкок, — паренёк протянул руку, но я, ответив на его рукопожатие, промолчал. Это Хэнкока нисколько не удивило, он продолжил таращиться на меня своим бездумным тупым выражением лица. Наконец, что-то промелькнуло в его зелёных глазах, и он воскликнул: — Да, я могу вам помочь! Таки-да, идите за мной!        Не зная, что ещё делать, я пошёл, попутно надевая маску. Не хотелось бы, чтобы ещё кто-то, кроме Хэнкока, знал, как я выгляжу. В принципе, и с ним можно в лёгкую расправиться, я уверен, у него сил для ответа мне не хватит.        Хэнкок ловко повернул в какой-то узкий переулок, где соседние дома стояли почти впритык друг к другу. Из-за этого пришлось идти боком, мучаясь от желания высказаться, ибо всё это мне не очень-то нравилось. Со временем я начал сомневаться в правильности своего решения. Возможно, Хэнкоку доверять вовсе не стоило, но я потратил уже достаточно много времени, чтобы принять помощь первого встречного. За два дня Амалия могла умереть, а если она ещё жива, то ей придётся ждать ещё три, только тогда я, возможно, вернусь с полными руками. Ко всему этому стоит добавить, что и Пьеро ещё после будет изготавливать эликсир, а я не знаю, сколько времени это займёт. В общем, стало совершенно ясно: я не мог не довериться Хэнкоку.        Парень повёл меня по узкой тропинке, по сторонам которой простирались какие-то лужи, больше похожие на дороги. Не смотря на них, я продвигался вперёд, видя лишь спину паренька перед собой, но он, кажется не впервые передвигаясь по этой дороге, ловко огибал все препятствия, иногда позволяя себе посмеяться над «моими способностями», о чём он говорил каждый раз, когда ему казалось, что я сильно отстаю, хотя на самом деле я шёл так лишь потому, чтобы не наступить ему на пятки. Но Хэнкоку, похоже, нравилось насмехаться надо мной, а я молчал, ожидая более подходящего времени отомстить.        Вскоре он остановился, и я чуть было не врезался. Парень повернулся ко мне и указал пальцем за свою спину, за которой, если немного пройти по тропинке вперёд, начинался лес. — Если идти по этой тропинке точно вперёд, не сворачивая, то можно прийти к избушке старой леди, мы зовём её Калошей. Поговаривают, она держит кошек у себя, сотни, тысячи.        Я благодарственно кивнул и хотел было продвинуться вперёд, но парень перегородил дорогу, раскинув руки, и спросил: — А платить ты не будешь, мужик?        Как же, поработал проводником, а теперь считает, что я должен платить, сам же предложил свою помощь, наивный. Но я, чисто по своей природной доброте, бросил ему пару монет, которые он поймал с той же ловкостью, с которой огибал лужи, и воскликнул: — Ну спасибо тебе, мужик! — и умчался.        Не понимая, саркастический ли это упрёк был, или благодарность, но я всё-таки решил довериться ему и проверить, что находится внутри леса. Возможно, какая-то «Калоша» там действительно живёт, и она сможет посотрудничать со мной. А если нет, то я могу применить силу.        «Скорее всего, мальчишка вор и это так осточертело ему, что он решил довериться слухам и помочь неизвестному типу, который для него самого казался подозрительным. Может, оттого он так странно на меня пялился, » — именно такие мысли посещали мою голову, пока я неспешно шёл по тропинке, тихо, чтобы никого не потревожить, глядя в оба, чтобы в любой момент отразить атаку одичалых собак, буйволов или медведей. В общем, я находился в полной боевой готовности.        Так прошёл примерно час. Стоит ли говорить, что в лесу время точно остановилось? Наверное, это и без того понятно. Скучно было неимоверно, не было ни птиц, ни животных, только собачий рык слышался то с одной, то с другой стороны, и постоянно чьи-то тушки сновали среди крон деревьев. Конечно, они тоже животные, но в тот момент я думал о более мирных представителях фауны.        Наконец, впереди что-то показалось. Сначала я принял это за дом, настолько большим показалось то, что впереди. Но потом я понял, что в таком «доме» жить никто бы не стал, уж очень странно он выглядел. Конечно, в последствии оказалось, что это бурый медведь, который, услышав мои шаги, обернулся и зарычал, пытаясь отогнать меня. Но мне нужно было пройти вперёд, и я не мог отступить, поэтому не сбавил хода. Медведь пошёл в мою сторону, и единственное, что я успел заметить, это то, что он косолапит.        В следующую секунду медведь напал на меня, зарычал и повалил на землю. Кажется, я немного не рассчитал массы этого животного, да и о такой скорости не был наслышан. Я слышал, что в Тивии на медведей охотятся, наверное, из-за этого они вовсе потеряли голову и стали бросаться на кого не попадя.        Такой поворот событий меня не устраивал, поэтому, одной рукой сопротивляясь медведю, заставляя его зубастый рот упираться в лезвие меча (жаль, что я не успел развернуть его так, чтобы вонзить в глотку проклятому животному), я полез в карман своего запачканного пылью сюртука, стараясь выудить пистолет, но животное было столь настойчиво и сильно, что мне пришлось упереться двумя руками, чтобы сдержать его напор.        Наконец, медведь отпрянул, что позволило мне схватиться за пистолет, но оказалось, что это было что-то обманного манёвра, потому что в следующую секунду что-то закололо у меня в груди и, опустив взгляд, я увидел четыре глубоких пореза с правой стороны. Кажется, медведь был левшой, ведь бил именно левой. На мгновение перед глазами стало совершенно темно от боли, а в следующее — медведь стоял передо мной на задних лапах, возвышаясь, как отец перед ребёнком, отчаянно рыча и махая мощными лапищами.        От непрекращающихся вспышек боли в груди, я наставил пистолет животному в грудь и выстрелил. Рука дрогнула, и пуля пришла почти что в шею. Медведь заворчал, опускаясь на задние лапы, садясь передо мной, словно человек, удивлённо глядя на зияющее отверстие от пули. В какой-то момент он сказал что-то почти по-человечески, или то было моё воображение, погружающееся в бессознательное состояние. Медведь пытался добраться до меня, но лапы разрезали лишь воздух, моя же раненная грудная клетка пылала, и я подумал, что этого мне будет достаточно, и пора бы кончать с медведем.        Одна рука была прижата к кровоточащей ране, другая вновь подняла тяжёлый пистолет. Всё внутри налилось этой отвратительной болью, мне бы понадобился эликсир Соколова, но его не было, так же, как и моих прошлых сил. Несколько минут назад я был уверен, что медведь — дело плёвое, а сейчас, встретившись с ним и получив ранение, мне казалось, что я совершил непростительную ошибку, недооценив противника, пускай он был и животным.        Пуля не сразила медведя, поэтому он вновь сделал попытку подняться, но, видимо, сел так неудобно, что никак не мог встать на свои две, и я решил, что всё-таки хватит мне размышлений, пора бы заняться делом.        Одна пуля дела не решает. Три — возможно.        Итак, я нажал на курок, и медведь, чертыхнувшись, откинулся на бок и захрипел. Кровь стала скапливаться по его телом, образовывая собой лужицу. Вдоволь насмотревшись, я повторил выстрел, поразив животное прямо в голову. Он затих, подарив мне прощальный, полный ненависти, взгляд, и расслабился, чем несказанно меня обрадовал.        Вдруг до моих ушей снова донёсся слабый рык, причём, довольно-таки многоголосный. Я развернулся и увидел медвежат, выглядывающих из-за дерева. Кажется, медведь оказался медведицей, которая защищала своё потомство, а я, появившись так некстати, потревожил её спокойствие. Что ж, что сделано, того не воротить.        Я сделал шаг вперёд, но внезапно пол ушёл из-под ног, и я спиной ударился о мокрую землю. Медвежата побежали ко мне и стали обнюхивать, но я даже руки поднять не мог. Вся грудь была липкой от крови, судорожно поднимаясь, она напоминала мне о порезе, о том, что боль, должно быть, совсем скоро придёт, что адреналин и радость победы скоро сменяться более длительными чувствами.        И, наконец, спасительная темнота…        Казалось, я провёл внутри своего сознания совсем недолго, потому что что-то внезапно вытолкнуло меня оттуда. То был резкий запах, вернувший меня в чувство. Я нелепо вскинул руки в воздух, точно собирался обороняться от кого-то, но быстро понял, что никого рядом нет.        На грудь что-то ужасно давило и, с трудом открыв глаза и приподняв голову, я обнаружил, что это какой-то большой пушистый клубок. Он издавал странные звуки, похожие на гудение маленького моторчика. Захотелось дёрнуться, чтобы скинуть с себя клубок, но, видимо, прочитав мои мысли каким-то образом, он развернулся, растянувшись по моей груди, и внезапно на меня посмотрели чётко выделенные на чёрном фоне жёлтые глаза.        Ещё и рана дала о себе знать, внезапно парализовав тело болью. Не думал, что она будет настолько серьёзной. Откинувшись обратно на спину, я обвёл взглядом комнату: довольно просторная, тёплая, везде эти клубки, даже на столе. Маленькие окна зашторены и из-за этого я не мог понять времени суток, то ли день, то ли ночь. Шторы были тёмные, от этого свет внутрь не проникал. Лишь несколько керосинок горели, скудно освещая помещение. В углу, совсем около двери, стоял огромный котёл, а на стене около него было множество пололок со скляночками.        Наконец, я перевёл взгляд на клубок на своей груди, попутно заметив, что рукав моего сюртука оторван, а вена перевязана чистыми бинтами. Это меня насторожило, но я, стараясь не подавать вида, продолжил свой осмотр.        Отворилась входная дверь и в комнату вошла пожилая женщина с уже седыми волосами, собранными в две косы. Так в Дануолле ходить было не принято. «Ах да, — внезапно вспомнил я. — Я же не в Дануолле». За ней ворвалась стая каких-то маленьких животных, чуть крупнее крыс. Женщина подошла ко мне и положила свою холодную руку на мой лоб. Что-то хмыкнула себе под нос, погладила клубок на моей груди, отчего тот снова развернулся и упёрся в неё своими жёлтыми глазищами. — Просыпайся, — велела мне женщина.        Вдруг я закашлялся, словно внутри меня случился какой-то неизвестный толчок, и свернулся напополам, скинув с себя развернувшийся клубок. Он недовольно забурчал и сел рядом, и теперь я мог рассмотреть, что этот клубок имеет ещё вполне явную форму, даже морду с прижатыми на ней ушами. — Тише, Любопытство, — приказала она клубку и тот, припав на передние лапы, потянулся, — наш гость просто ещё не до конца всё понимает, — она перевела взгляд на меня и уголки её губ приподнялись. — Любопытство нашёл тебя в лесу и призвал меня.        Я вопросительно уставился на клубок и перевёл взгляд обратно на женщину. Моя рана горела, но я старался не подавать вида, пересиливал себя, как мог. И, должен признаться без зазрений совести, у меня великолепно получалось. — Послушайте, дамочка, — с трудом выговорил я, через слово кашляя, — я не знаю, как оказался здесь, но мне срочно нужно идти. Я должен встретиться со своим другом, а ещё принести кошку… — Как же ты собираешься искать её, если не знаешь, как она выглядит? — женщина ласково улыбнулась и потянулась, чтобы снять маску с моего лица (не понимаю, почему она ещё не сделала этого), но я отшатнулся и помотал головой, автоматически потянувшись к мечу. — Конечно же, я разоружила тебя, — заметив моё движение, сказала женщина, — ловко, да? — она продемонстрировала меч в своих руках. Рассмотрев лезвие и рукоять, она откинула его от себя с недовольством, и повернулась обратно. — С чего это не знаю? — спросил я, имея ввиду то, как выглядят кошки. — Потому что тогда ты бы узнал их по этому красавцу, — она указала на клубок по имени Любопытство, который, при упоминании своего имени, удовлетворительно заурчал. — Это…кот? — я несколько смутился. Действительно, то, что я знал об этих животных, не хватало, чтобы узнать одного из них в Любопытстве. — Да, один из моих самых лучших. — Послушайте, — я попытался подняться, но она, уперев руку в мою грудь, тем самым остановив меня, заставила опуститься обратно, — послушайте. Мне срочно нужен один из ваших…котов, срочно. Это вопрос жизни и смерти. — Я многое знаю, — заявила женщина, поправив седую косу, — как и то, что будущая императрица почти попрощалась с жизнью. Но виной тому вовсе не чума, как все в Гристоле думают. — Откуда… — Я не один год живу, — многозначительно откликнулась женщина, — многое успела повидать, понять, а также — многому научилась. Я знаю, что твой друг думает, что сможет изготовить новый вид эликсира с помощью крови кошки, но, даже если он это сделает, ему не удастся излечить будущую императрицу. — Что же тогда поможет ей? — удивлённо вопрошал я.        На что старуха лишь хитро улыбнулась. — Императрица была удостоена такой чести. Она связалась с Чужим.        Это заявление повергло меня в шок. Конечно, я знал о снах Эмили, но никак не о том, что она с ним себя связывала. Да и откуда женщине, живущей в каких-то дебрях, знать об этом? Если только сама она с Чужим не связана.        Будто подтверждая мои предположения, женщина кивнула. — Он приходил ко мне однажды, месяц назад, и сказал, что Безымянный убийца придёт, чтобы забрать одного из моих сокровищ, — она провела пальцем по морде Любопытства и грустно улыбнулась. — Он сказал, что я никак не могу отвергнуть просьбы убийцы, пускай мне и очень не хочется этого делать. Я не «интересная», так он выразился, но я должна помочь тебе, поэтому он и пришёл, и, если я не помогу, он нашлёт на меня самые страшные беды.        «Чума?» — подумал я, но вслух ничего не сказал. — Поэтому, когда я нашла тебя без сознания, я очень испугалась, что ты мёртв. Тогда Чужой отправит меня в Бездну, я точно была уверена в этом. Но Любопытство не отходил от тебя, это вселило надежду. И я рада, что спустя столько часов ты, наконец, очнулся. — Сколько же времени? — Совсем скоро рассвет, у тебя ещё много времени.        Мы договорились о встречи ровно через сутки, это значит, где-то спустя час после рассвета, я должен быть уже на причале, на котором он меня высадил. Всё это я сказал женщине. — Ты успеешь. Бери с собой Любопытство. Он очень привязался к тебе, тем более, он надёжный спутник, сможет защитить и вылечить от любой хвори. Только знай: Амалия не больна чумой и кровь Любопытства вам ничем не поможет. Если же вы решите её использовать, то, — она достала из кармана брюк маленькую колбу с красной жидкостью, — возьми вот это. Кровь Удачи тебе поможет.        Кошка, сидящая на столе, мяукнула, шевельнув пушистым хвостом. — Если это не чума, то что же? — спросил я, поворачиваясь к женщине. — Императрица была удостоена такой чести, — снова повторила на и мечтательно вздохнула, отведя глаза. — Ты, должно быть, сам поймёшь, как только увидишь Амалию ещё раз. Малышка вся в своего отца, — женщина перевела взгляд обратно на меня. — Только прошу, будь осторожен с Любопытством, оберегай его и тогда он убережёт тебя. А ещё, кот сможет стать хорошим другом Амалии и сдерживать её…хм…способности.        Я лишь склонил голову, выражая тем самым своё непонимание. — Твои раны уже почти зажили, Любопытство чудесный лекарь. Жаль, что коты перевелись в Гристоле, они очень полезны. Они могут лечить, как физически, так и духовно, у них отменное обоняние и ловкость, а ещё их кровь является важным элементом многих эликсиров, в том числе и того, что изобрёл Соколов.        Снова подивившись её всезнанию, я принял сидячее положение — на этот раз женщина не пыталась помешать — и посмотрел на Любопытство, который, в свою очередь, посмотрел на меня. Не знаю, смогу ли справится с этим животным в обратной дороге. — Антон был чудесным мальчиком, — женщина грустно улыбнулась и подозвала одного из своих любимцев. Кошка, рыжая, как огонь, запрыгнула ей на руки и заурчала. — Удачи тебе, — обратилась она ко мне. Если поспешишь, успеешь на пристань.        Подумав, что не стоит задавать вопросы типа «откуда вы всё знаете?» было бы слишком глупо. Вместо этого я почтительно склонился, подняв меч и почувствовав боль в груди, после взял на руки Любопытство, который тут же заурчал, и спросил, где же находится остальное моё оружие.        Женщина кивнула куда-то в сторону, смотря на кота на свои руках. Мне стало интересно, почему она употребила словосочетание «чудесный мальчик», неужели, знавала его ранее? Но любопытствовать не хотелось, поэтому, собравшись, я кротко попрощавшись, вышел за дверь.        Странно, но кота заполучить было легче, чем я думал. Только вот и не нужен он мне теперь, разве что, только как подарок Амалии. Женщина сказала «императрица почти попрощалась с жизнью», употребив это неустойчивое «почти». Имела ли она ввиду, что Амалия ещё жива, и я совсем не опоздал? Остаётся только гадать, потому что возвращаться за ответом я не намерен.        Добрался до пристани я достаточно быстро, выбрав самую которую, по моему мнению, дорогу. Чтобы определиться с выбором, я достал сердце, от которого Любопытство отшатнулась, зашипев. Кажется, коту человеческий орган не был по нраву, а вот мне он помог с направлением. Вообще, иногда было достаточно полезно поговорить с сердцем, одиночество порой сильно надоедало, начиная душить не хуже человеческих рук.        Самуэль как раз собрался отплывать, когда я закричал его имя и ускорился. Он обернулся и помахал мне в ответ, улыбаясь, смотря на кошку на моих руках. — Корво! Ты всё-таки нашёл её! — он ткнул пальцем в Любопытство и тот заурчал. — Ничего себе! Как тебе удалось? Хотя, постой, забирайся в лодку, расскажешь по пути. — Мы сделаем остановку в Морли, мне нужно отвезти кое-что своему знакомому, думаю, и заночуем там. Ты плохо выглядишь, — вдруг подметил он, смотря на мою перевязанную грудь. Я поспешно стал застёгивать пуговицы рубашки, после чего запахнул сюртук, но правды уже, конечно, скрыть было невозможно.        Самуэль прожигал меня заинтересованным взглядом, прищурившись. — Давай же, расскажи, что с тобой произошло! Вижу же, многое пережил! — старик погрозил мне пальцем. — Ох, Корво, пятнадцать лет прошло, а ты не изменился!        Мои губы разошлись в улыбке.        Я стал рассказывать ему про своё путешествие, попутно оглядываясь на Любопытство, которое сидел за моей спиной, как-то испуганно косясь на воду. Кажется, кошки её не приветствуют. Завидев какую-то рыбу, Любопытство заинтересовался сильнее, свесив морду за бортик. Мне стало интересно, что будет, если я столкну его, но проверять не стал, слишком уж глубоко в мозг въелись слова старухи: «Любопытство не отходил от тебя, » — надо же, кот вылечил меня. Нет, я просто не могу так поступить с ним за его старания. Возможно, лишь благодаря ему я ещё жив.        Расчувствовавшись, я потрепал Любопытство по голове и тот, позволив мне погладить себя, довольно сощурился, забираясь ко мне на колени. — Кажется, он привязался к тебе, — заметил Самуэль. — Жаль будет убивать животинку.        Я перешёл к тому моменту, как очнулся у женщины в избушке, которая жила отшельницей. Я так и не понял, почему местные называли её «Калошей», хорошая же тётка, не причиняет вреда. Это тебе не старая добрая Ветошь, у которой шарики за ролики заехали. Хотя, возможно, живущая в избушке отшельница приняла меня лишь по тому, что Чужой приснился ей и попросил об услуге. А, как известно, отказать Чужому, равносильно просьбе выдачи билета в Бездну.        В Морли мы прибыли вечером, когда на мир уже снизошла тёмная пелена, а на небе загорелись первые звёзды. Любопытство уснул у меня на руках, отчего двигаться мне было неудобно. Как ни странно, но кота тревожить не хотелось, поэтому я старался идти как можно медленнее, чтобы не доставлять животному неудобств.        Ночью я проснулся от жуткой духоты в комнате. Самуэль на соседней кровати спал мирно, не двигаясь, лишь изредка шевеля пальцами руки, которая свесилась и почти касалась пола.        Пошарив рукой по кровати. Я понял, что нигде нет Любопытства. Сначала этот факт меня не удивил: мало ли, куда животное могло отправиться, но потом я вспомнил слова его бывшей хозяйки. Она говорила, что кот очень привязался ко мне, что мне стоит оберегать его. Поэтому я не смог наплевательски отнестись к тому, что Любопытства рядом нет.        Я принял сидячее положение и тихо позвал кота, однако ответа мне не было, поэтому я поднялся и на ощупь стал искать сюртук и брюки. Комната была чужой и незнакомой, света мы не включали, сразу отправившись по кроватям, умирая от усталости, поэтому сейчас было трудно сориентироваться, куда же я бросил одежду.        В конце концов, я-таки оделся и тихо выскользнул за дверь, стараясь, чтобы ни одна половица не скрипнула под моим сапогом. В коридоре я, первым делом, снова покликал кота, но не услышав ответа, стал спускаться по лестнице на первый этаж. «Возможно, — подумалось мне, — кот мог спрятаться где-нибудь на кухне. Он мог проголодаться после долгой дороги».        Честно говоря, я и сам уже очень давно не ел, и от этой мысли желудок недовольно сжался, как бы упрекая меня в недостатке питания. Но, что я мог поделать, когда должен как можно быстрее вернуться обратно в Дануолл? Мне не до еды, уж точно, однако теперь, не чувствуя и капли усталости, я думал, что стоит перекусить, пока я ищу кота.        Правда, поиски мои не увенчались успехом, и я понял, что стоит выйти на улицу. Может, кот выбрался из открытого окна, всякое бывает. Правда, я не знаю, насколько могут быть ловки эти животные, но надеюсь, что не найду на земле его изломанный трупик.        Мне относительно повезло, потому что на земле никого не было. Правда, сие открытие только больше поставило меня в тупик. Никогда не имея дело с кошками прежде, теперь я не знал, что делать.        Но, чтобы просто не стоять истуканом, я ещё раз позвал Любопытство, но, естественна, улица осталась безмолвна и кошачьего мяуканья ниоткуда не было слышно. От этого я слегка опечалился. Стоило бы пойти, поискать кота по улицам, возможно, он попал в беду. Таких, как он, здесь тоже практически не водилось, а как жаль. Я бы, может, смог оставить его здесь в надёжных руках какого-нибудь кошатника.        Но поиски не увенчались успехом, и я совсем уж было опечалился, но вдруг понял, что оно мне на руку: не хотелось тащиться с котом аж в Дануолл, преодолевая ещё одну морскую поездку. Да и не до него мне там совсем будет. С кем его оставлять?        «…кот сможет стать хорошим другом Амалии и сдерживать её…хм…способности,» — вспомнил я слова «Калоши» и впервые задумался над их истинным смыслом. Кот нужен для Амалии, не важно, что он привязался ко мне. Любопытство будет сдерживать её способности, пока неизвестно, какие, но он будет помогать будущей императрицы. Меня заинтересовали слова женщины. Какие такие способности могут открыться у Амалии? Неужели она тоже будет избрана Чужим? Но «Калоша» говорила, что Эмили была удостоена чести, она «связалась» с Чужим. То есть, не как я, не просто стала выполнять его указания. Ещё тогда её слова прозвучали для меня подозрительно, но я был не в том состоянии, чтобы напрягать мозги в полной мере. Теперь же первые здравые мыслишки зарождались в моей голове.        Значат ли слова «Калоши», что Амалия — дочь Чужого? Отчего же ещё она умирает, если не от чумы? Только от этого. Возможно, её человеческая оболочка не выдерживает напора силы, оттого и побочные эффекты, а первые двое детей просто не справлюсь с данной им силой.        Но… это, как минимум, звучало бредово, как максимум — этого не могло было быть. Чужой никогда не появлялся в реальности, значит, ребёнка тоже не могло было быть. Однако я сам видел её, сам держал на руках, ещё до того, как она заболела.        А если она и вовсе не больна? Если кошачья кровь действительно не появится, как лечить малышку? И почему именно Эмили была удостоена так называемой «чести»? Потому что во времена пятнадцатилетней давности, когда поклонения Чужому были столь актуальны, она была ещё столь мала и юна, что не понимала, кого видит во сне. «Человек с чёрными глазами, » — так она его называла, не зная, что была выбрана ещё с молодости в качестве сосуда, вынашивающего его плоды. И, если умрёт Амалия, Эмили вновь окажется беременной, сама даже не понимая, как. Хотя… Возможно, в кошмарах с участием Чужим он не просто смотрел на неё, не просто прикасался, как она говорила мне. Они занимались любовью.        Тогда, если это правда, что же сделать, чтобы сохранить жизнь Амалии, и стоит ли это делать? Наверное, следующий ребёнок вообще не заболеет, потому что его человеческая оболочка будет гораздо сильнее, чем у его брата и сестёр. Но я был уверен, что не смогу просто позволить Амалии умереть, слишком уж все к ней привязались. В том числе и я.        Тем более, я уже пришёл к выводу, что Чужой вновь придёт к Эмили, и той снова придётся страдать.        Я просто обязан найти Любопытство и вернуться с ним в Даноулл. Если Амалия действительно дочь Чужого, должен быть рядом тот, кто поможет ей не разнести весь мир. И этим кто-то должен стать кот-лекарь.        Вот уж действительно сюрприз! Никто, в том числе и я, подумать не мог, что Чужой вообще способен перенести частицу себя в наш мир на долгое проживание. Что, если Амалии — полубог? А ведь так и получается, если вдуматься, потому что сам Чужой — Божество, которому издавна поклоняются люди.        Я вернулся на постоялый двор, и остановился перед самыми воротами, рассматривая пустую дорогу, освещённую множеством звёзд на небе и луной, так грациозно и печально весящей на небе. Слишком уж светлая была сегодня ночь, слишком загадочная.        И вдруг, словно подтверждая мои мысли, передо мной возникло чёрное облако, которое постепенно стало принимать человеческие очертания, и, спустя несколько мгновений, висело в воздухе передо мной в виде Чужого.       Смерив меня надменным взглядом чёрной бездной глаз, он сказал: — Кажется, все мои карты раскрыты благодаря одной из попавшихся на твоём пути посланниц.        Сначала я не понял, о ком он говорит, но ответ напрашивался сам собой. За время моего отсутствия в Дануолле я общался только с двумя людьми: Самуэлем, который просто не мог оказаться «одним из посланников», и с «Колошей». Не трудно было догадаться, кого из них имел ввиду Чужой.        Словно прочитав мои мысли, он кивнул головой и устремил задумчивый взгляд вперёд. — Время идёт вперёд слишком быстро, чтобы его можно было замедлить и насладиться тянущимися мгновениями, Корво. Но его можно успеть поймать, чтобы тебя запомнили на несколько веков. Чтобы твоя частица путешествовала вместе со временем, гордо шествуя вперёд. Не важно, добро или зло она выберет, всё равно длину шага это не изменит. Ты понимаешь меня?        Я молчал. — Можешь не отвечать, — великодушно продолжил он, видимо, замечая, что я не настроен на разговор. Раскинув руки, точно пытаясь оправдаться, Чужой продолжил: — Императрица была отличным вариантом. Таким образом, мой последователь будет в полнейшей безопасности, но сначала, чтобы дальше идти без проблем, нужно преодолеть особую стадию, когда идёт процесс осваивания моего гена в теле. Как жаль, что получилось только с третьей попытки, хотя, если подумать, ребёнок и сейчас находится в опасности, каждый вздох для него может стать последним. Но, — он внимательно посмотрел на меня, словно мог своими тёмными глазами пронзить меня насквозь, — ты знаешь, как помочь ему. И, вместо того, чтобы здесь стоять, лучше бы поискал кота!        Последнюю фразу он сказал почти с упрёком в безжизненном голосе. Наверное, его самого разозлил тот факт, что его дети постоянно умирают. Что они рождаются слишком слабыми, чтобы выдержать душу внутри маленьких тел. Он не мог никак этому противостоять. Мог лишь производить процесс зачатия по новой, снова и снова, пока сосуд не будет совсем истерзан, пока не останется в нём хоть капельки жизни, хоть толики силы, которая сможет выдержать отпрыска Чужого.        Я стоял и смотрел на Чужого, на чьём лице стало еле заметно что-то проясняться. То есть, в отличии от всех прошлых раз, какие-то эмоции, краски, стали проступать на болезненной безжизненной белизне. Возможно, какие-то зародыши чувств, совсем ещё неразвитые, почти уничтоженные и, возможно, я бы успел досмотреть пантомиму на его лице, но внезапно раздалось рядом громкое шипение, заставившее меня вздрогнуть и резко обернуться.        На заборе сидел Любопытство и шипел на Чужого. Шерсть его встала дыбом, спина выгнулась, хвост распушился до невозможности, а острые когти впились в бетон.        Чужой на это лишь фыркнул и снова обратился ко мне: — Вот и нашлась твоя пропажа. Будь осторожен с этими неизвестными тварями, от них много чего ожидать можно, и вряд ли вообще чего-то хорошего.        Любопытство снова зашипел и Чужой, вскинув руку, выпустил в его сторону облако чёрного дыма. Почти сразу кот спрыгнул на пол и с неведомой мне быстротой подбежал ко мне, припав к носкам сапог. Кот жалобно мяункул и я, подняв его на руки, заметил, что улица пуста.        Вот вам типичный разговор с Чужим ни о чём.        Хотя, как же, ни о чём, теперь я точно знаю, что Амалия его дочь. Сам Чужой подтвердил эти слова, разглагольствуя об «отличном варианте — императрице». По прибытию в Дануолл я непременно выясню у Эмили, что же такое ей снилось и правда ли это то, о чём я думаю.        Мы с Любопытством вернулись в спальню и я, опустив животное на кровать, кинул быстрый взгляд в окно, где уже розовела заря. Совсем скоро уже и Самуэль проснётся, и все остальные на постоялом дворе. Думаю, стоит ещё немного поспать, ведь кот теперь рядом, и волноваться попросту не о чем.        Буквально через три часа Самуэль разбудил меня своим хриплым голосом, одеваясь наскоро, говоря, чтобы я скорее спускался. «Обещают попутный ветер!» — обрадованно воскликнул он, нахлобучивая на голову шляпу.        Я поднялся и заметил, что не разделся после своего маленького путешествия за Любопытством. Наверное, стоит рассказать Самуэлю о том, что случилось, а может, будет лучше сохранить это в себе. Не знаю, стоит об этом ещё подумать, а пока — выполню-ка я наказ своего друга.        Спустя часа два мы с Самуэлем и Любопытством уже качались на волнах, сидя в лодке, что должна была отвезти нас домой.        Кот снова сидел за моей спиной, разглядывая что-то в отблесках света на воде. Хорошо ему, просто сиди себе, смотри куда-нибудь, делать ничего не надо, думать не надо, прятаться за масками.        Словно услышав мои мысли, Любопытство поднял голову и укоризненно взглянул на меня. Точно говорю, именно так и посмотрел, будто бы понял меня.        Я потрепал кота по голове и улыбнулся. Приятно всё-таки иметь такого пушистого приятеля рядом, есть с кем поговорить, и никакого одиночества. А навык скрытности-то какой у него. Можно спрятаться, и в век никто не найдёт, пока он сам не решит объявиться.        К вечеру, когда уже совсем стемнело, мы, наконец-то, спустя столько времени ожидания, завидели родную землю. И от этого сердце так затрепыхалось от радости, и таким долгим показалось мне отсутствие, что захотелось броситься в воду и вплавь добираться до берега, не обращая внимания на укусы миног. Уверен, Самуэлю и дела не было до того, что мы вернулись, ведь он привык бороздить просторы морей в совершенном одиночестве. У меня же многое связано с Дануоллом, пускай и половина воспоминаний не очень хорошие, не вызывают в душе тёплого света, и чаще всего их хочется забыть, нежели хранить в памяти.        Несмотря ни на что, я был рад вновь вернуться.        Кот семенил впереди меня, точно знал, куда идти. Я еле поспевал за ним, попутно рассматривая всё, что находилось вокруг меня: дома, попадающиеся на пути, трактиры, пабы, полчища крыс, копошившихся в тёмных углах, в поисках пищи. Любопытство не замечал ничего этого, просто шёл себе, быстро перебирая лапами, изредка припадая к земле, нюхая что-то, фыркая и возобновляя шаг.        Вскоре мы достигли замка. Стражники на входе была удивлены, увидев меня, но пропустили без всяких вопросов, провожая взглядом гордого кота.        Мы поднялись по лестнице и вскоре оказались в комнате Амалии. Я не был удивлён, когда увидел стоящую у окна Эмили, смотрящую куда-то вдаль, думая о своём. Даже в темноте я заметил, как бледно её лицо и как глубоко легли под глазами тёмные круги от недосыпа.        Услышав приближение, она обернулась и встретилась глазами в с моим взглядом. Брови её поползли вверх, а тело задрожало, то ли от радости, то ли от эффекта внезапности, не знаю. — Корво! — Эмили кинулась мне на шею и крепко обняла, всхлипнув.        Я спросил, всё ли в порядке с Амалией, на что она ответила: — Да, как ни странно, представляешь, сегодня она проснулась почти без признаков чумы. Почти здоровая.        Я поднял глаза на кроватку и увидел, что внутри сидит не только улыбчивая малышка, которая успела несколько подрасти за время моего отсутствия (видимо, это тоже из-за вмешательства Чужого), но и чёрный кот с наглой мордой. Его лапа лежала на голове Амалии, и даже около дверей я слышал, как громко он мурлыкает. — О Господи! — воскликнула Эмили и кинулась к кроватки, но я успел схватить её за руку и притянуть к себе. — Всё в порядке, — поспешил успокоить её я. — Это Любопытство. Теперь он охранник Амалии. — Что же было с тобой? — вопрошала Императрица. — Где же ты был? Что видел? — Сначала ты расскажешь мне о своих снах с участием Чужого. Эмили как-то сразу поникла, попыталась отвести взгляд, но быстро поняла, что я уже обо всём догадываюсь, и согласно кивнула. — Хорошо, а это… — она перевела взгляд на кота. — Можно прям там и оставить?        Я согласно кивнул, будучи уверенный, что Любопытство дочь Чужого не обидит.        С той поры не мало времени прошло. Амалия росла чудесной девочкой, в ней был огромный потенциал и тяга к знаниям. Тем не менее, в ней были признаки её отца, например, во время резких вспышек ярости или восторга, глаза её загорались чернотой, в которой плескалось всё зло этого мира. Амалия знала, кем она является на самом деле, скорее всего оттого, что отец сам связался с ней в одном из снов и всё ей объяснил. Девочка не была против таково родства, а Бундер так и остался в неведении, любя её как собственную дочь.        Таким образом, правду знали: она, Эмили, Пьеро, я и Любопытство, который стал самым, что ни на есть, настоящим талисманом семьи.        По сей день кот находится рядом со мной. Всё-таки, меня он любил больше Амалии, хоть и сдерживал все её яростные порывы. «Калоша» была права, выражая жалость по поводу того, что коты в Дануолле совсем уж перевелись. Я не был бы против целой своры этих животных!