Он

Он был мне как брат, а может, как сын, Тоскою пленён, ветрами храним, В глазах его карих жила лишь печаль, И я, надевая серую шаль, Ему говорила: "Пойдем в дом, холодает, Иней прибрежный ковыль покрывает." Но он лишь кивал и плащ надевал, И в туман, что к горам ведет, дальше шагал. Мы жили у моря, что плевалось в нас пеной, С ним я болтала все свободное время. Волны тихо шептались негромким прибоем, Меня звали смириться с без'утешным горем. Я все говорила, не замечая, Что возвращался в дом тот, про кого я молчала, Тот, кто был мне роднее сестры и отца, И матери важной, брата-храбреца, Кто кидал свои мысли в горящий камин, Солнцем был утомлен, Черных Лун господин, Он любил сесть напротив шального огня, Растворяясь в раздумьях, своим взглядом маня, Он мне улыбался, шепча тихо: "Сестра, Сядь со мною, узри яркий танец костра, Не ходи больше к морю, словно нимфы там волны, Обмана и лести их намеренья полны. Не успею моргнуть я, русалкой ты станешь И уплывешь, адреса не оставишь." Я смеялась, а он лишь качал головой, Курил трубку и нюхал морскую соль. Эльфийские уши он прятал, стыдясь, В свои темные кудри, будто боясь Постыдной насмешки, хоть мы жили одни... И ночью тоскливо горели огни Лишь в нашем домишке и больше нигде. Луна отражалась в холодной воде... Наутро проснулась с большой я утратой. Он в горы ушел. Навсегда. Без возврата. Всегда он тянулся самой смерти в лапы, Толкал к ней его демон хвостатый, И волны смеялись. Но я не смирилась, Душа мне его отчетливо снилась... Он был мне как брат... А может, как сын... Мной жарко любим, Черных Лун господин.