О мышах и людях

Было очень, очень поздно, и это была одна из тех ночей, когда я знал, что сон победит, даже если я буду с ним бороться. Хотелось мне этого или нет, моё тело имело свои потребности и, хоть я и умел сдерживать их на нечеловечески длинные периоды времени, я не был бессмертен. Я не был всесилен. И, в конечном счёте, мне нужен был сон. Как я уже говорил, это была одна их тех ночей. И пейзаж не мог быть более подходящим. Ночь была прохладной, но не холодной, и я даже мог разглядеть несколько звёзд в подсвеченном огнями прожекторов небе Токио. Нет, разумеется, я не настолько любил природу, чтобы по-настоящему скучать по звёздам. Огни ночного города казались мне намного привлекательнее. Они не идеальны, созданы человеком. И так прекрасны. Мне нравились несовершенные вещи. Эти мысли проносились в моей голове в то время, как я заворачивался в свою половину одеяла, в очередной раз удивляясь тому, что моя постель была согрета теплом другого человека. Я лёг на своей стороне, чтобы встретить взгляд моего несовершенного партнёра. Удивляясь неожиданному, но долгожданному шелесту, Лайт с улыбкой повернулся ко мне. Лунный свет, падающий через огромное окно нашей спальни, ложился на его лицо, губы и одеяла, в которые он завернулся, словно в кокон, освещая всё мягким серебристым сиянием, от которого его кожа казалась фарфоровой. Он смотрел на меня светящимися глазами. Я лёг так, чтобы мы оказались лицом к лицу, бессознательно улыбаясь в ответ. Он был единственным, кто мог заставить меня проявлять эмоции без моего на то согласия. Мое колено коснулось его обнажённого бедра, и я вспомнил с почти мучительной ясностью, почему мы оба были раздеты и каким образом мы к этому пришли. Опять. Неважно, сколько раз мы с ним делили постель, меня никогда не переставало удивлять то, что кто-то любил меня. И более того, это был кто-то, кого любил я. Вероятность этого была настолько мала, что я счёл бы ее (как и сделал давным-давно) невозможной. Если уж для обычного человека, который регулярно взаимодействует с обществом, уже трудно найти любимого человека, тогда как это вообще может быть возможно для меня – того, кто обычно видит людей лишь на экране? Кто редко появляется иначе, чем черное, готическое «L» на белом экране? Разумеется, я не ожидал этого. Не ожидал Лайта. Не ожидал, что буду так… счастлив. Не говоря уж о кое-чём другом, в чём я тоже раньше считал, что не нуждался. Но вот мы здесь, и он двигается ко мне, чтобы обнять и уткнуться лицом в мою шею. Переплетенные, раздетые, мы долго лежим рядом, прислушиваясь к дыханию друг друга. Я даже сам испугался, когда заговорил. Лайт воздействовал на меня, что не было хорошо, потому что он, вероятно, был Кирой. Нет, он не мог. Он должен был быть им, но не мог. У меня не было других вариантов, но это не был он. К счастью для меня (и для Лайта), моё внутреннее чутьё еще не было достаточным доказательством для суда. – Лайт-кун, после дела Киры… Он провёл рукой по моей груди, отчего по спине пробежали мурашки. Он был единственным, кому я позволял так к себе прикасаться. Или как-либо иначе, даже если прикосновение было далеко не интимным. Он ответил на вопрос, который я не успел произнести. – Конечно, я буду помогать тебе в следующем деле, – произнёс он, глядя снизу вверх на меня и находя в темноте мои пальцы, сжимая мою ладонь. – Я останусь. И почему это было так похоже на предложение руки и сердца? Это вообще легально в Японии? Я не задумывался об этом, особенно сейчас, когда Лайт лежал напротив меня, спокойно дыша и глядя на меня своими карамельными глазами, отчего все мысли удивительным образом куда-то испарялись. Но всё это было неважно, потому что моё сердце билось в груди как никогда, и я пытался не думать об этом как о предзнаменовании, потому что Лайт не был Кирой, неважно, как упорно я пытался доказать обратное. Не могло это всё быть ложью. – Чем мы будем заниматься после дела Киры? – негромко спросил Лайт, проводя кончиками пальцев по моей щеке. Я медленно моргнул, подавляя мысли о том, что мой инстинкт меня не подводил, несмотря на все мои персональные убеждения. Если я даже сейчас верил, что он виновен, лёжа с ним здесь, вот так, разве я мог ошибаться? Он смотрел на меня невинным взглядом, просто смотрел, и я понял, что на мгновение я могу не думать об этом. Если я умру – так тому и быть. В конце концов, если я буду мёртв, мне не придется отправлять его на казнь. – Лучше ты скажи мне, – мягко возразил я. Он был утомлён, иначе смог бы понять по одному моему голосу, что со мной что-то не так. Что я сомневался. Не в моей любви к нему, нет, мы давно прошли все моменты сомнения. Я сомневался в нём. – Хорошо, – сказал он. Его взгляд изменился – он смотрел куда-то вдаль, представляя то, о чём говорил. Потом он слегка улыбнулся картинке, которую воспроизвело его воображение. – У нас будет маленький домик в любой стране – в какой ты захочешь. Снаружи он будет совершенно обычным, но внутри он будет оснащён лучшими технологиями, которые только можно купить. Мы будем расследовать дела вместе, и они будут достаточно интересны для того, чтоб нам никогда не было скучно. У нас будет кухня с двумя холодильниками: для моей настоящей еды и для твоих сладостей, и еще большой холодильник специально для торта. В нашей спальне будут огромные окна, совсем как эти, и мы будем заниматься любовью при лунном свете. Он замолчал на секунду, взъерошивая мои волосы. Я вдохнул его запах так глубоко, как только смог. – Каждое воскресное утро летом мы будем ездить на рынок за свежей клубникой, малиной – всем, чего нам захочется. А вечером каждого вторника мы будем играть с соседями в покер и специально проигрывать, даже если могли бы легко их обыграть, потому что нам нужно будет наладить с ними хорошие отношения. И тогда они бы косили нашу лужайку и получали за нас почту, когда мы будем уезжать в другую страну для расследования. Я почти улыбнулся. Соседи? Газон? Почта? – И, – добавил Лайт, – мы проживем так всю жизнь, пока не состаримся – может быть, даже заведём кота – и умрём ночью, во сне, в объятиях друг друга. Как же я хотел верить ему. На одно мгновение я почти поверил.

***

Это было раннее утро пятого ноября, и это была одна из тех ночей, когда я знал, что не смогу уснуть, как бы не пытался. И пейзаж не мог быть более подходящим. Было не по сезону тепло, но не жарко, и я не мог разглядеть ни единой звезды в подсвеченном огнями прожекторов небе Токио. Хотя именно той ночью мне бы хотелось их увидеть. Обычно меня это не волновало, но той ночью я хотел увидеть что-то совершенное. Я думаю об этом, вздыхая и снова натягивая на себя сползающий край одеяла, моя кровать удушающе горяча от тепла другого человека. Я ложусь, глядя в его сторону. Он поворачивается, встречая мой взгляд, и не находит в себе сил улыбнуться. Лунный свет, струящийся через огромное окно нашей спальни, падает на его лицо, губы и одеяла, скомканные у его ног, раскрашивая всё болезненно-серым, так, что его кожа кажется цвета рисовой бумаги. Его взгляд казался мне пустым. Я лёг так, чтобы мы оказались лицом к лицу, молча глядя в ответ. Он потянулся и жестко поцеловал меня. Отчаяние, сожаление, горе, любовь и вина в этом поцелуе были незнакомы мне до этого момента. Он обнял меня, прижимая нас ближе друг к другу. Его такое знакомое тело было холодным и, несмотря на его нежные движения, мурашки пробежали по моей спине. Он убьет меня уже к концу этой ночи. Я не смогу увидеть завтрашний рассвет. Мы долго лежим так – обнявшиеся и голые – в последний раз слушая дыхание друг друга. Я не могу сказать, откуда я знал, что эта ночь будет моей последней – я просто знал. И он тоже как-то понимал это. Возможно, это разрывало его изнутри так же, как меня. Что было хуже: убить того, кого любишь, или быть убитым тем, кого любишь? Жить без него или мучиться вопросом, любил ли он тебя вообще? Он был Кирой – теперь я уверен в этом больше, чем когда-либо, но моя уверенность по-прежнему не была достаточным доказательством. Может быть, он всегда знал, что был Кирой, может быть, он и правда забыл. Сейчас это было неважно; я любил независимо от этого. Как я мог не любить Лайта? Как я мог не любить Киру? Не знаю, смог бы я сдать его полиции. Я, по существу, довольно эгоистичен, и знаю себя достаточно хорошо, чтобы уверенно сказать: я не хотел бы жить в мире, в котором Лайт мёртв. Это было бы слишком скучно. – Расскажи мне о кроликах, Джордж, – негромко попросил я, стараясь, чтоб в моем голосе не прозвучала горечь. Не особо преуспев. Как и всегда, он отлично понял, о чем я прошу. В этот раз в его голосе не было эмоций – ни улыбки, ни теплоты. Он автоматически обнял меня одной рукой и от этого всё равно, всё равно по моей спине пробежали мурашки. – У нас будет маленький домик в любой стране – в которой ты захочешь, – безучастно произнес он. – Снаружи он будет обыкновенным, а внутри будет оснащен по последнему слову техники. Мы будем решать сотни дел, и нам никогда не будет скучно, – он замолчал на мгновенье, откашливаясь – его голос дрогнул на последних словах. – У н-нас будет кухня с отделениями для моей и для твоей еды, будет холодильник специально для торта. В нашей спальне будут большие окна, как эти, и мы… мы будем… заниматься любовью…при лунном свете, – он вдохнул тихо и глубоко, я бы не почувствовал этого, не будь я так близко к нему. – Каждое утро по воскресеньям, – наконец продолжил он, – мы будем покупать землянику на рынке. А вечерами по вторникам мы специально будем проигрывать соседям в покер, чтобы нравиться им. Они будут думать, что мы просто пара дружелюбных геев, живущих по соседству и не умеющих играть в карты, и с радостью будут стричь нашу лужайку и забирать за нас почту в то время, как мы будем уезжать для расследования. Он обнял меня немного крепче. – И, – продолжил он, – мы проживем так всю жизнь, пока не состаримся и не заведем кучу кошек. А потом мы… мы умрем в объятиях друг друга однажды ночью. Во сне… Я чувствовал, как тряслись его плечи. Он тихо плакал, уткнувшись лицом в мои волосы, и я ничем не мог ему помочь. Это было равносильно признанию, но сейчас это уже совершенно ничего не меняло. Он всё равно был единственным. Лёжа рядом с человеком, который станет моим убийцей, человеком, которого я любил, я был рад, что он убьёт меня меньше, чем через двадцать четыре часа. Если он не сделает этого, я буду вынужден сдать его. Нет, он убьёт меня. Именно так все и должно быть. Как оказалось, лучше быть убитым тем, кого любишь, чем смотреть на то, как умирает он.