Предательство

«Что имеем – не ценим, потерявши – плачем» «Сколько можно писать?» – мелькает у меня в голове, и я выдергиваю у тебя листок. Непонятный почерк, да и мысли летают у тебя далеко, размашисто. – Пиши внимательней... – тыкаю тебя пальцем, коря за ошибки, заодно бью по исхудалому плечу. Ты, дрогнув и округлив свои серые, слегка оттененные фиолетовым, глаза, начала писать. «Что с тобой? Почему ты иссыхаешь каждый день?» Ты для всех раньше была отбросом, и даже для меня. Я – трус, жалкий трус. Влюблен в тебя, рыжика, с детского сада, а плевался оскорблениями в лицо со всеми – со стадом. Из-за чего мы тебя гнали? Не помню, да и тут про это уже не принято вспоминать. – Держи, – твои худые, иссохшие руки отдают мне конспект, а затуманенный серый взгляд смотрит на учителя, что-то мысленно ему передавая. Дождавшись кивка от седого старика, ты ушла, чуть не споткнувшись об подножки. Твои ярко рыжие волосы оставляют едва заметный запах кофе и шоколада. Ты уже несколько недель уходишь с уроков под грустный взгляд учителя. Иногда не появляешься неделями и можешь заявиться с синяком под глазом – подарок от отца, которой ушел к другой, новой женщине. А все винят тебя – девушку, которой недавно стукнуло лишь восемнадцать. Но в чем ты виновата? Как ты причастна к крикам и рукоприкладству у себя дома? Вот ты снова пришла, пропустив неделю. Вся нервная, одежда висит на тебе мешком, да и что за непонятная шапка на голове? – Замерзла, Анна? – сразу подпрыгиваю я к тебе и касаюсь твоей головы своей ладонью. Ты, со скоростью молнии, бьешь меня по руке и устраиваешься на стуле. В твоих глазах пустота и бессилие. – Отвали, Крис, – твой голос еле слышен. Странно, ты всегда была своего рода оратором на праздниках или мероприятиях, хотя и против своей воли. Ты никогда не любила ни публику, ни вообще всю эту показуху. Единственным исключением для тебя стал театр. Я помню тебя, еще совсем маленькую: в голубом платье, с открытом ртом ты смотришь на сцену – в глазах мелькали огни. «Она, кажется, на роль Джульетты пробовалась?» – Ой! Какие мы нервные! – даю тебе шуточный подзатыльник, а ты внезапно свалилась со стула. Я внимательно разглядываю тебя, точнее твою фигуру. Ты всегда была из «пухленькой» породы и не гонялась за модой. Это мне в тебе и нравилось – естественность. Ты не пряталась за маску чужих лиц, а просто была собой: наивной, злопамятной, отличницей Анной. А сейчас ты груда костей, покрытая тонкой, нездоровой кожей. – Что с тобой, Анна?! – ловлю падающую тебя и прижимаю к себе. Мое сердце бешено стучит, а твое… молчит. – Анна! – с ужасом слетает твоя имя с моих уст. Осторожно кладя тебя на парту, я мерю тебе до этого вовсе пропавший пульс. – Слабый… Ты очнулась быстро. Открыв свои серо-фиолетовые глаза, ты посмотрела на меня, и тут же резво встала со стола и отскочила как заяц, что-то бормоча про усталость и про поход к медсестре. Я лишь успел моргнуть, как ты исчезла… …И появилась лишь на перемене. Забившись в угол, ты разговаривала по телефону, явно игнорируя меня. – Тебе какое дело, что со мной? – твои больные глаза со злостью смотрят на меня. – Может, потому что я просто беспокоюсь о тебе, дура? Мне надоели эти тайны, я просто хочу знать, что с тобой. Почему ты с каждым днем все больше похожа на труп? – на мои слова ты лишь смеешься и презрительно тычешь в лицо. – Смешно, Крис. А теперь отстань… – но я не дал тебе договорить. Зажав тебя в угол, я осторожно, весьма неумело поцеловал тебя, попутно так же неумело обнимая. А ответ получил лишь пощечину и слезы. – Крис… – ты еле молвишь. – Прости, но нам вообще лучше не видеться и это не твоя вина, – дальше я тебя не слушаю, просто ухожу. Выполняя твою просьбу, я отсаживаюсь и лишь изредка смотрю на тебя – с шапкой на голове. Я не вступился за тебя и на следующей перемене. Лишь только удивился, узнав о твоей тупой выходке – сбрить волосы. «Под шапкой была лысина...» Не вступился и когда ударили тебя со всего маху в живот. И лишь когда тебя забили в угол, я больше не мог сдерживаться. – Анна, прости, – склонила голову Рози, победно усмехаясь. – Ты хотела играть Джульетту? Извини, но с такой пародией на красоту… – ее хищная улыбка стала шире. – Я просто боюсь, что когда зрители увидят лысую наркоманку Джульетту… ты, надеюсь, понимаешь, что дальше будет? – ее оскал хуже любого яда для тебя, ведь театр стал чем-то вроде последней отдушины. Был, если точнее. На моих глазах ты гордо поднялась и слабо оттолкнула обидчицу. Все. Ты сломлена – спасенья тебе нет. Под наш хохот, ты закрыла уши и сжалась. – Хотя можно взять тебя на роль горбуна. Твоя лысина будет отличным зеркалом! – надзирательница толкнула тебя в лоб. Слабо, но этого хватило, чтобы ты отлетела в стенку и скатилась с нее со вздохом. – Прошу… хватит … В твоих глазах боль. Боль, которая смотрит на меня сейчас, униженная и оскорбленная, прося помощи. Прости, Анна… ты сама затеяла эту игру. – Не стоит, Рози, – говорю я мягким голосом так, что в твоих очах появилась надежда. Но, прости. Мое сердце сжалось от предательства в любви. – Она же и с этой ролью не справится… поди и посмотри, сдохнет еще до начала пьесы. «Прости...» Нож в спину. От меня – от того, кто поклялся защищать тебя. Дальше я вообще не хочу вспоминать то, что говорил. Ты убежала. Позорно. Под хохот и плевки. Ты исчезнешь, и лишь в конце недели о тебе придет последняя весточка. – «29 мая, 18:30 Анна Брекрофт умерла от лейкоза крови» – подобно приговору прозвучало в классе. У тебя был рак… РАК! – О, Боже… Я отключился, не мог мыслить. Все время нашего общения проносилось у меня перед глазами, подобно умирающему. Общения ли? Ведь я испортил последние дни твои жизни. Испортил… жизнь любимому человеку. Предал перед смертью.

***

– Анна! – Рози со слезами склонилась пред твоим телом, вымаливая прощенья. Девушка, вероятно, раскаивалась, но я не верил. Слезы всех по поводу твоей смерти казались мне лживыми, как и свои собственные. Ведь только сейчас я понял, кем ты была для всех. Ты еще ни разу не предавала нас, ни разу не насмехалась над нами. «Прости нас, оболтусов, трусов» – шепчу рядом с твоим телом. – Прости… – слезы текут по щекам, но я не стыжусь. Не скрывая, целую тебя в мертвые уста. Я не слушал тебя, и ты умерла, не сумев сказать что-то важное. Я знаю. Ты говорила, но я не слушал. Прости меня. Хотя я даже не имею права извинятся пред тобой. Мне больно, я хочу последовать за тобой, но такому, как я не место с тобой, даже там – в лучшем месте, наверху... Вот ко мне уже жмется твоя сестра, плача, уткнувшись мне в плечо. Она – твоя копия, знаешь? И любит меня. Так что же еще теперь нужно?.. Прости, что даже после смерти я предаю тебя…