Аксиома стереометрии

Эрвин меряет шагами кабинет Ханджи. Он успел запомнить расположение каждого предмета в помещении, на столе сложил бумаги, ранее разбросанные, и с закрытыми глазами мог перечислить названия книг на полке над диваном. Сколько он уже здесь? Солнце постепенно клонится к закату, лаская последними лучами мебель, путаясь в светлых волосах. Смит смотрит на циферблат у дверного косяка - восемь часов вечера. Майк с Нанабой приходили, предлагали сперва обед, потом ужин, а потом стакан коньяка, но он не мог себе этого позволить, это означало бы, что у него не хватило выдержки дождаться рождения своего ребенка. Эрвин никогда не слышал, чтобы Леви так кричала: ни когда она сломала ногу, приземлившись слишком резко и быстро, ни когда ей наживую горячей иглой зашивали рану на плече. Она всегда была сдержана в своих эмоциях, любое их проявление считала слабостью, предпочитая хладнокровие. Но сегодня утром, когда Эрвин, услышав истошный крик, ринулся в их спальню, он увидел Леви, вцепившуюся в прикроватную тумбочку одной рукой, а второй - поддерживающей несоизмеримо большой по сравнению с ней живот, и понял, что предел был достигнут. Ни о чем не думая, Смит схватил возлюбленную и поспешил к Ханджи. Пока он чуть ли не бежал к кабинету ученой, женщина, сжавшись, прижималась к его груди, тяжело дыша. В медицинской комнате, что примыкала к кабинету Зоэ, мужчина уложил Леви на кровать. - Пошел вон отсюда, быстро! - прошипела брюнетка, отворачиваясь от Эрвина. - Никуда я не уйду, - командир коснулся ладонью щеки Леви. – Я останусь здесь, вдруг понадобится моя помощь. - Да пошел ты со своей по… - она не успела договорить и вновь сорвалась на крик, парализованная новой волной схваток. – Ненавижу, - процедила женщина, корчась и царапая собственные колени. - Так-так, Эрвин, тебе тут не место, - Ханджи стояла в дверях с подносом, на котором были несколько махровых полотенец, медицинские инструменты и какие-то склянки с жидкостью. - Все будет хорошо, - заверила ученая. И Смит смирился. Взглянул на мать своего будущего ребенка и вышел из медицинской комнаты в кабинет, закрыв за собой дверь. Руки предательски тряслись, сердце бешено колотилось. Командиру было горько и обидно, что все, что он может сделать, - это стоять тут и ждать. Эрвин здесь уже десять часов. Десять мучительных часов он смиренно ждет, мечась из угла в угол, изредка присаживаясь на небольшой диван, но тут же подскакивая, стоит только очередному болезненному стону или крику донестись из-за закрытой двери. Эрвин не может сказать наверняка, что лучше - слышать мучения своего любимого человека или быть оглушенным густой тишиной. Он старается не думать, как тяжело его любимой, не представлять того, на что ему запретили смотреть, но в этот раз собственные мысли не поддаются командиру. Смит спокоен внешне, но внутри него все пульсирует и заходится в ударах. Он поглощен своим внутренним состоянием и происходящим за дверью, и не сразу чувствует теплую ладонь, что ложится на плечо. - Давай выпьем, - предлагает Майк, хмуро смотря на друга. - Ты же с ума сойдешь. - Что скажешь? - задает вопрос Эрвин, и Захариус сразу понимает, что командир имеет в виду. - Медикаменты, - блондин тянет носом запах, закрыв глаза, - железо, пот, кровь, - он хочет сказать что-то еще, но замолкает. Усы Майка дергаются. Эрвин не отвечает. Он вздыхает и оседает на диван, упершись локтями в колени. - Если пацан, то такую пирушку закатим, аж за Синой услышат, - Майк одобряюще хлопает командира по плечу. - А если девочка? - Ну, пирушку поскромнее. Эрвин улыбается. Натянуто, словно с опаской. - Мы все переживаем вместе с тобой, - говорит Захариус, - каждый по-своему. Вся разведка ждет и волнуется, ты не один, Смит. - Спасибо. Эрвин знает, что это больше, чем слова. В Легионе не ограничиваются отношениями «командир-подчиненный», все здесь словно большая семья, сопереживающая и поддерживающая, готовая прийти на помощь в любое время. Только вот члены этой семьи часто умирают или пропадают без вести. Майк уходит, напоследок уточнив, точно ли коньяк не облегчит Смиту ожидание. Эрвин подходит к окну и наблюдает, как горизонтальная полоска желтого цвета стремится к линии горизонта, желая слиться с ней и уступить место темноте. Уставший, он трет переносицу, стиснув зубы, подавляет зевоту. Ему уже не так страшно, как ранее, но все равно неспокойно на душе. Он много раз успел сказать себе: «С ней все в порядке. С ними все в порядке», но червь сомнения до сих пор грызет и изъедает. В этом томительном ожидании у Смита пульсируют даже подушечки пальцев. Эрвин забывает, как дышать, когда слышит детский надрывный плач. Он складывает ладони и шепчет простые слова, обращаясь к всевышнему, благодаря его. Дверь открывается, на пороге стоит улыбающаяся Зоэ. - Поздравляю с рождением сына, командир, - она вытирает пот со лба, отбрасывает надоедливые пряди, прилипшие к лицу. - Иди к ним. К ним. Это звучит необычно, Смиту потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть к осознанию того факта, что теперь у него есть полноценная семья. Он распробует новые слова на вкус чуть позже, а пока... Эрвин заходит в медицинскую комнату и закрывает за собой дверь. У нее же он и застывает, сжимая металлическую ручку. В помещении пахнет спиртом, кровью и... новой жизнью. Не в силах шевельнуться, мужчина смотрит на Леви. Она лежит на постели под одеялом, держа на руках белый сверток, который периодически пищит и шевелится. Женщина подается лицом вперед и целует маленькую сморщенную ручку, когда та показывается из-под простыни. - Ты так и будешь там стоять? – взгляд серых глаз обращен на Эрвина. - Я что, зря тут столько времени мучилась? – усталый голос окрашивается насмешкой. Смит никогда еще не испытывал такой нерешительности. Улыбаясь, он садится на кровать, наклонившись, оставляет короткий поцелуй на губах брюнетки и говорит простое «Спасибо». Леви не сопротивляется, как сделала бы раньше, только бурчит что-то недовольное про то, что потная и дурно пахнет, но Эрвин уже не слышит. С нескрываемым обожанием мужчина смотрит на крохотное создание, которому сегодня была подарена жизнь. Он аккуратно берет ребенка в руки, чуть отворачивает простынь, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть своего сына. Кожа розовая, сморщенная, голова малыша покрыта нежными темными волосами, пальчики на руках маленькие и пухлые. Эрвин смотрит на маленького человечка в своих ладонях и не может поверить в то, что они с Леви подарили ему жизнь, дали право на существование, право на победы и проигрыши, на любовь и заботу. Он изучает лицо ребенка, а тот внимательно смотрит на своего отца, причмокивая губами и изредка дергая головой. Глаза у мальчика темно-серые, цвета мокрого асфальта или грозового неба - такие же, как у Леви, когда она злится, раздражена или волнуется. - Это самый прекрасный ребенок, которого я когда-либо видел, - командир целует сына в лоб. - Потому, что это твой ребенок, - отвечает женщина. Она берет с прикроватной тумбочки стакан и залпом осушает его. - Аарон Смит, - произносит Эрвин, смотря на своего наследника – его гордость и отраду. Леви молчит. Театрально закатывает глаза и хмыкает про себя. Она с самого начала знала, что предоставит возможность дать имя ребенку его отцу, потому как это кажется ей правильным. Женщина смотрит на двух самых любимых и дорогих сердцу людей, кладет ослабшую руку на крепкое плечо своего командира и прикрывает глаза. Тонкие пальцы соскальзывают по ткани рубашки вниз, еле цепляются за мужской локоть; обессиленная, Леви откидывается на мягкие подушки. Она защищена и окутана уютом. Она с семьей. Леви теперь не только воин, но и мать, и это звание в ее жизни важнее других.