"Like Pierrot The Clown"

Мы сидим на скамейке и курим. Промозглый воздух Западного Лондона - еще один повод просто молчать. Он расслаблен, и совершенно глупо выглядит в этой своей дурацкой вязаной шапке. Я подарил ее ему когда-то давно и с тех пор каждую осень вижу ее снова. Мы сумасшедшие? О, да. Вы это верно заметили. Я в противоположность - нервно постукиваю носком кроссовка об асфальт и слишком часто стряхиваю несуществующий пепел. Между нами прямиком на ледяном чугуне пахнущая свежей типографской краской газета. Он невозмутим, только сильнее запахивает полы абсолютно немыслимого кожаного пальто со множеством заклепок и карманов. Меня уже год не покидает ощущение, что оно женское, с тех пор, как я его увидел. Хотя, возможно, на Брайане все вещи кажутся женскими. Он давно изменился, а я всё еще продолжаю видеть его неугомонным женомальчишкой с неаккуратно подведенными глазами и размазавшейся проститутской помадой. Улыбается. Своей безумной улыбкой гениального алкоголика. Не выдерживаю и преодолеваю расстояние между нами, схватив деревянными от холода пальцами за воротник и прижимаюсь лбом к его. - Ну....- скорее с вопросительно звенящими интонациями где-то в желудке. Ох уж это его "ну...". - Я не знаю. - по крайней мере честно. - Зато я знаю. - щурится от солнца, но контакта не разрывает, даже чтобы закрыть чувствительные глаза любимыми очками. Лестно, черт побери. От кожи к коже бьет липким током. Представление начинается. - Ты не изменился. - я произношу это так обреченно, что кажется, будто застывает на секунду, но еще через одну заминки как не бывало. Снова закрылся своими "очками". Он настоящий из вот таких вот заминок. - Итак, - нарочито брезгливо приподнимает газетный лист пальцами. Бумага дрожит в его руках то ли от ветра, то ли от того, что Куколка не такая спокойная, какой хочет казаться. Я же знаю тебя, Брай. Ты ненавидишь показывать свою слабость. Еще со школы. И никогда больше не позволишь кому бы то ни было назвать себя аутсайдером. - Итак.... - снова повторяешь. Я закрываю глаза - не хочу видеть его деревянное лицо. Мне до жалости противно. К себе, к нему, к нам. - "Широко известная британская группа Пласибо, когда-то ставшая идолами неопределившейся революционно настроенной молодежи, кажется наконец себя изжила. Лидера группы все чаще видят в различных злачных заведениях английской столицы в компании сомнительных, порой даже шокирующих людей. Мало того, что господин Молко наносит огромный удар по нравственному облику почтенного британского сообщества своим вызывающим поведением....- тут его клоунский фальшиво-бодро-надменный настрой умирает, звенит в остатках голоса. Застывает в очередной космической "заминке" со стеклянными глазами и двухдневной щетиной. И шапка, увы, не прибавляет ему трагизма. - Ты врешь, что тебе все равно, Детка. - я замолкаю ненадолго, смакуя слово на кончике языка. - Хотя кого я обманываю, Бри, ты уже давно не Детка и даже не Куколка. Ты Брайан Молко. Без дополнений. Вижу, что он немного шокирован моим заявлением, но все же заминка проходит, а я сверлю взглядом блестящие, отливающие кровяным светом молнии на этом дурацком пальто. - Ты забыл многоточие в конце. - грустно улыбается и закрывает глаза. Мой маленький ребенок. Мой самый взрослый учитель. - Зачем ты вернулся, Стеф? Почему, черт тебя побери, тебе не сиделось в Нью-Йорке? - Я вернулся за тобой. - пара в словах больше чем интонаций. Воздух не заслуживает, чтобы с ним так обращались. Тут его самообладание наконец сдается. Без единого выстрела. Вскакивает, как рассерженный звереныш, попутно вырывая у меня из пальцев сигарету. Мусорный бак, заботливо протираемый каждое утро работниками парка, летит к чертовой матери в ближайшее дерево. Асфальт вдруг странно теплый и вязкий под ногами, словно трясина. Воздух вокруг накаляется, наверное, до тысячи градусов, потому что я не могу вдыхать его безболезненно как раньше. Так бывает только в одном случае. В том случае, если он психует. - Ты и весь этот ебанутый мир...! - он застывает будто в нерешительности. - Вы все желаете меня сожрать, растащить на куски, сделать своим безраздельно. Я не могу принадлежать, Стеф. Я никогда не мог и не собираюсь. Какого черта ты не понимаешь?! - Я знаю, Бри. Я все знаю. Я не собираюсь заставлять тебя. Ты сам захочешь принадлежать...мне. - приближаюсь и внезапно кусаю за шею, прямо там в парке, не обращая внимания ни на шапку, ни на снующих мимо любопытных прохожих. - Я почти уверен, что завтра обнаружу нашу фотографию в утренних газетах. - тоскливым шепотом сообщает мне на ухо. - Мне плевать. - Он улыбается. Я рад. Я всё знаю. В квартиру вваливаемся словно пьяные. Хотя я и есть пьяный. Куколка сносит голову хуже паленого абсента. Такой дурманяще-горький, со сладковатым привкусом греха на языке. Но мне всегда кажется, будто я целую пластилиновую куклу, когда наши губы соприкасаются разрядами электрического тока. Потому что он податливый. Но в то же время липкий и опасно-теплый. Кто сможет сказать, что это такое? Брайан сшибает торшер в прихожей и валится прямо на огромный черный диван в гостиной, который я, кажется, припер из Голландии. Там всегда знали толк в таких вещах. Мягкая кожа прогибается под ним чернильными складками, заставляя меня сходить с ума от его доступности и опасной наглости. Только его доступность знает границы моего желания. Я люблю его, черт возьми. Мы сумасшедшие? Неправда. Мы живые, только и всего. Да. Только и всего. -Бри, ты не меняешься. - сквозь вдох в его бледную кожу, разбегающуюся пьяными мурашками по шее и ключицам. - Ты повторяешься, Стефф.... - дразняще смеется, пока я пытаюсь расстегнуть тридцать первую чертову молнию на его замысловатых штанах.... Чтобы так, наполовину раздетыми, окунуться в наш персональный сиреневый ад на двоих. Мы в него попадаем без смущения, но с горьким послевкусием поражения после сомнительной победы. Брюки досадливо закинуты за диван. Это всё нам мешает. Липкой паутиной страха по разгоряченным прожилкам, пряным привкусом крови во рту, кожей, сжираемой похотью и потом. - Куколка....- жалобно скулю откуда-то из наркотической нирваны, рожденной запахом его волос и пылью в почерневшем воздухе. - Не утруждай себя. - Он вполне легко справляется с возбуждением и, поджав под себя ноги, придвигается ко мне вплотную. Нас разделяют недоумение и один взмах густо накрашенных ресниц. - Я прекрасно осознаю, что я делаю. И да, я делаю это, потому что хочу. И да, я не буду об этом жалеть. И да, ты ничего мне не должен. Мы умерли, Стеф. В прошлой жизни. - Ты забыл " И да...." - машинально повторяю я, вперившись взглядом в черные атласные шторы. Их выбирал Брайан, как почти все в моей необитаемой квартире. Месте, где мы трахаемся и принимаем наркотики. Месте, где мы каждый раз умираем заново, но почему-то заново не рождаемся. Это заведомо слепая карусель. Выходя толчками из небытия, пытаюсь дотронуться до его ускользающей из-под пальцев кожи, которая светится в полуденном, затухающем за шторами свете неестественно белым. Слишком грубо пальцами за ворот рубашки. Слишком жадно зубами по артерии. Слишком слепо за ним в пустоту. Я готов, Бри. И ты это знаешь. - Ты. Делаешь. Мне. Больно. - отрывками-выдохами в мои раскаленные барабанные перепонки. Звонкий воздух в легких - картина не для слабонервных. - Прости. - шепчу осторожно, стараясь не подпустить этот воздух к нему близко. Застывает и вдруг прижимаясь лбом к моей коже чуть выше напряженного соска, спрашивает медленно, с затекшими между губ паузами: - Ты надолго вот так...со мной? - Навсегда, Куколка. - охота на мистера Молко только началась. Мне не зачем бояться, что я скажу неправду. Я всю жизнь прожил с ней бок о бок. Но солгать ему я просто не могу. Потому что никогда не хочу видеть метаморфозы с пластилином. С его пластилином - не хочу. Дальше слов просто нет. Горячий язык между лопаток, вниз ладонями по спине, считая позвонки, смятая рубашка откинута в полумрак. Нам не известно, что будет в прошлом. Потому что мы пока не отыскали настоящее. Слепая карусель. Я прижимаю тонкие запястья к матрацу, прикусывая бьющиеся стеклянным пульсом жилки на шее. Куколка смотрит из-под прикрытых век, нетерпеливо ерзая по моей скинутой рубашке худой задницей. Не могу. Да что же такое! Резко отпрянув, закрываю руками лицо. Наверно Куколка сейчас забьётся в своей очередной истерике избалованного ребенка. Но мою спину отчего-то преследует абсолютная деревянная тишина, которая бывает обычно, когда закрываешься в старом шкафу на чердаке и вдыхаешь в гуталиновой темноте пыльную память коробок со старой обувью и давно никем не ношенных пальто. - Помнишь, что ты орал у меня под дверью в пять часов утра два дня назад? - он говорит с характерными паузами-затяжками курящего сигартету человека. Оборачиваюсь - так и есть, привычный молкинский дым ударяет в ноздри повседневностью. Хотя какая с ним повседневность? Как на минном поле - шаг в строну, и этот чертов дым тебя сожрет. И даже не подавится. - Помню. - решил ограничиться я, все еще держась рукой за щеку, будто мне только что дали пощечину. - Повтори. - приказной тон напоминает, что Куколка скорее уже Королева, чем.... - Я приехал за тобой. Я обещал. - он смотрит на меня, по привычке сдувая несуществующие пряди, давно обрезанных в очередном безумном эксперименте волос. - Тогда не будь трусом. - вместе с ледяными волнами слов сзади вдруг прижимается что-то обжигающе-горячее, наваливается всем весом. И только спустя несколько ошалевших минут я чувствую на обоженной коже легкие поцелуи. Разворачиваюсь внезапно, чтобы успеть подмять его под себя, резко раздвинуть коленом ноги, прильнуть губами к промежности. Он довольно смеется и щекочет проворными пальчиками ноги кожу на моих ягодицах. Я мгновенно покрываюсь мурашками, еще глубже вбирая пересохшими губами его плоть, чуть прикусывая головку, чтобы Куколке было понятно - она еще далека от победы. Хотя в глубине души мне известно - мои белые флаги уже давно выкинуты под ноги противнику. И она тоже это знает. Резкие толчки сливают нас в единый раствор, реакции идут необратимо, сознание бурлит и растекается на коже кипящим потом, который, спустя мгновение, превращается в лед. Одной рукой под поясницу - выгибается сытой кошкой, зубами вцепиться в ухо, жадно, непримиримо. Он будто будит во мне что-то яростное, первобытное. Свет в глазах какой-то слишком яркий. Обрушиваюсь на холодные простыни и мир тонет в серой паутине. *** Leave me dreaming on the bed See your right back here tomorrow For the next round Когда глаза обретают способность видеть, в комнате никого нет. Шторы распахнуты настежь, в раскрытое окно рвется холодный ветер, на полу в клочья разорванная вчерашняя статья ( и когда только он успел ее притащить), на обрывках которой красной помадой ярко выведено: Like Pierrot The Clown. Смеюсь до одури, до слез на слипшихся со сна ресницах. Да, Куколка, как всегда, ты опять меня обманула. Слегка успокоившись, вдыхаю холод раздраженными ноздрями. Устало выворачиваюсь из плена простыней и голыми ногами опускаюсь на паркет. С непривычки пальцы поджимаются от холода. Хочется что-нибудь разбить. Например, лицо Брайану. Но нет, не сегодня и не сейчас. Шоу только начинается.