О фонарщике, комнатах, солнечном кофе и прочих слогах жизни

Неполный список виленских чудес — Приезжай. Побегаем по виленским крышам, — пишет Роза Люку.  Люк — это такой специальный человек откуда-то из центра Европы, оттуда, где зима теплее литовской, но и летом не уедешь в какую-нибудь Палангу отдохнуть: никакой Паланги, песка и моря просто нет. Люк — это хороший старый друг, которому она почему-то давно не писала.  Сейчас Роза закончила какой-то роман — кажется, четвертый — и по такому случаю извиняется.  Вопреки всем законам здравого смысла, известным Розе, он говорит — приеду.  Приехал через два дня. Привез коричные булочки, которые Роза разогрела в микроволновке, бутылку Токайского вина и полфляги конька — его взял в дорогу, но не допил.  Вечером они выскальзывают в густой розоватый туман заката, горящего напоследок в окнах панельных новостроек Нового Города. Они оказываются на Кривю, в самом центре Заречья.  — Речку придется пересечь, — говорит Роза. — крыши Ужуписа нам с тобой не подойдут.  — Что же не так с крышами Ужуписа, что скакать по ним не получится?  Роза двигается вперед. Только пересекая мост она отвечает: — Ну, вообще-то, прекрасные крыши. Лучшие в городе, я бы сказала — а быть лучшим в Вильне дорогого стоит. Знаешь, вот где-где, а у нас, в Заречье, можно что угодно увидеть, и даже поболтать с князем Гедиминасом — да, некоторым настолько везет! И только приезжих Ужупис почему-то не любит. А ты у нас — совсем-совсем приезжий. Я-то ладно, живу здесь уже двадцать три долгих года, почти своя стала.  Люк улыбается ей. Какая замечательная выдумщица. А ведь могла просто сказать: "с крыш Заречья только кладбище Бернардину и видно. Ну, Вильняле еще. Я здесь и поселилась-то только из-за дешевого жилья, а смотреть — такая скукотища!" С крыш Проспекта Гедиминаса открывается вид на далекий, еще бледнеющий синим горизонт. Роза достает флягу Люка и допивает коньяк.  Где-то внизу, на Кафедральной площади, причудливые звери, похожие то на котят, то на василисков, собираются пить чай.  — Как думаешь, можно к ним? — спрашивает Люк.  — Нет, сегодня нельзя. Понимаешь, эти господа пьют чай каждый день, и от их чая начинает кружиться голова, и тогда жди, чего угодно. Можешь влюбиться в случайного прохожего или получить цветок на улице просто так, а может примерещиться, то на рассвете из-за горизонта выползет синее солнце. И каждый мало-мальски понимающий виленчанин хочет у них побывать. Но весь Вильнюс на Кафедральной площади каждый день — это слишком, а потому — в очередь. И все с замиранием сердца ждут своего приглашения в почтовом ящике. Мне недавно приходило.  Он задумывается: — А я у нас понимающий? — Был бы не понимающий — не сидел бы здесь, — бросает Роза почти обиженно.  — Тогда, может быть, мне можно, раз уж я понимающий и всего на один день?  — Сейчас спросим, — говорит она и прыгает вниз. Серебряные потоки шумов осенней ночи подхватывают ее, и она летит, медленно, до самой земли, и уже оттуда кричит, — наверное, первые в списке.  Люку прыгать с крыши не хочется, он наскоро выдумывает оранжевый воздушный шар и оказывается на Кафедральной площади, а Роза протягивает ему чашку чая, от которого пахнет анисом и мятой. И голова даже не кружится, скорее в ней заводится серебряный ветер, похожий на тот, на котором летала Роза, но маленький, с тихим голосом.  Тогда он говорит: — Ты, вроде, звала меня побегать по крышам. Самое время этим заняться.  Роза счастлива, пока убегает от него по Вильняус, а потом по ее крышам, забравшись туда по пожарной лестнице, будто на секунду забыла, что летать очень просто. Люк знает: все она помнит, но игра — на то и игра, чтобы притворяться даже в мелочах. Она совсем не хитрит: честно убегает, а ему так трудно играть по правилам: серебряный ветер шепчет все громче, все жарче. Но он играет.  А потом, на одной из крыш Басанавичяус, она стоит где-то позади и машет руками. Люк не знает, как она там оказалась, но тоже машет ей, так заканчивается игра.  Она смотрит вниз с крыши, там камни мостовой тихонько перешептываются, но их так много, что общий гвалт невыносим, а ворчливый дом номер двенадцать шикает на них.  Роза смеется, садится на крышу, дружески хлопает по ней дом и говорит: — Тише, приятель. Как будто они первый день такие.  Серебряный ветер в голове будто питается голосами мостовой и шепчет громче.  — И они правда каждый день болтают? — спрашивает Люк.  — Ну, не каждый, — уклончиво отвечает Роза.  Она встает и бредет по крышам к перекрестку с Пилимо. Там она снова останавливается, думает, спуститься по воздуху или по лестнице.  — Мы так и не станем пытать счастья в Ужуписе?  — Нет, — задумчиво говорит Роза и стучит себя по ключице, — там точно ничего не выйдет.  Она хмурится, держит пальцы на подбородке, затем хватает его руку и бежит, ей очень легко бежать, ведь с ней серебряный ветер.  — Пробуем! — поясняет она. — Может быть, и примут за своего. Но на встречу с князем точно не надейся.  Он и не надеется. Серебряный ветер осторожно спускает ее на землю, его за ней. Они бегут до моста, по мосту, до первой улицы в Заречье.  Им даже не надо подниматься на крыши. Люк видит, как над далеким кладбищем Бернардину еще только расползается сиреневый предрассветный туман, а здесь, на Ужупё, уже зажигаются гирляндами капельки росы, а серебряный ветер в голове поет так громко, что черт знает откуда взявшиеся рыбы танцуют под его песни. Он и не знал, что не один их слышит: — Хотя, скорее всего, из Вильняле, — говорит он зачем-то вслух.  — Что "из Вильняле"? — спрашивает Роза.  — Рыбы. Они, скорее всего, из Вильняле. Она отмахивается.  — Роза, — спрашивает он, — а куда девается серебряный ветер? — Тот, который в голове? Неужели ты правда еще не понял, что за чудеса творятся в Вильнюсе? Удивительное ведь дело — подарить городу сказку. Да не волнуйся ты так. Первый раз можно и пожадничать, — она смеется, а оттого ветер в голове уже вопит, а вокруг танцуют не только рыбы, но и саами виленчане, а Люк, не в силах больше сопротивляться ветру, обнимает Розу. Серебряные потоки медленно расползаются по Ужупё, по Заречью, и дальше, дальше, вытесняя предрассветный туман.  Над Вильной всходит солнце.  — Приезжай, — пишет Роза Люку еще до того, как Земля дважды обернется. — Побегаем по виленским крышам.