Играющие в го

Они сидят за этой партией уже около часа, не замечая ничего вокруг себя. В приоткрытое окно забирается озорной ветер, шевеля им волосы, и явственно напоминая о весне. Осколки лучей скользят по молодым листьям, и едва заметно касаются их кожи. Вот в комнату, словно оживший цветок, впорхнула бабочка. Она сидит на подоконнике, расправляя крылья под солнцем, что еще едва ли дотягивается лучами до земли. Имаеши оглядывается на нее, и уголки его губ приподнимаются в улыбке. "Мне ли снится, что я бабочка, или бабочке снится, что она – Шоичи?" Переводит взгляд на застывшего в одной позе Ханамию. Тот сидит так уже около трех минут. Он не движется, и кажется даже, что не дышит и не пахнет. А если коснуться его – пальцы до странного легко пройдут сквозь воздух. Если не смотреть, то можно забыть даже о том, что он вообще существует. В отличии от многих других игр, где ты можешь ощутить присутствие другого игрока кожей, почуять на себе его тяжкое дыхание, втянуть носом запах борьбы, в го обо всем этом можно позабыть. От противника остаются лишь разум, и пальцы, что ставят на доску камни. С легким, как выдох, стуком о доску. Квинтэссенция напряжения в этой игре не пахнет ни чем. Каждый чувствует что-то свое, но можно и сказать, что не чувствует ничего. Некоторые даже забывают дышать. Звенящую тишину надрезает выдох Макото, когда он берет двумя пальцами камень. Черный. Он, стараясь сохранять лицо полностью безэмоциональным, осторожно касается камнем доски. Это ход на смерть. Но и Шоичи вздыхает, глядя на это. Да, скоро, если дело пойдет так, его группу в левом углу совсем перекроют, и он потеряет в территории около пяти процентов. Но если поднапрячься, то он сможет забрать у Макото куда больше, чем тот у него. Имаеши скрывает эмоции куда лучше, маскируя все остальные за одной – неприкрытой коварной хитростью. "Хочешь скрыть тайну? Положи ее у всех на виду". Но для этого тоже надо как следует постараться. Теперь очередь Имаеши застывать, глядя на доску, и не дыша. Но он думает намного меньше. Или не намного. Минута. Макото смотрит в окно, вспоминая. "Я не хотел бы сыграть с ним в покер, или что-то типа того". И как же тогда случилось так, что они уже второй месяц играют на желания в го? Ханамия выиграл за это время всего три раза. Желания у Шоичи до странного наивные и даже забавляют Ханамию, который все же помнит, что не стоит расслабляться, как бы там ни было. Этот парень почти экстрасенс. И кто знает, чего он захочет в следующий раз? Они всегда играют безумно медленно. Так, что в первый раз Ханамию удивили сумерки за окном, увиденные им после первой игры. Когда они начали, солнце было еще высоко... Смешные желания. Хочу вон те конфеты, заплати. Залезь на дерево, вооон на ту ветку. Я сфоткаю. Повезешь меня на велосипеде сегодня. Будешь готовить мне завтраки по выходным. Разве уж все вспомнишь. Играли они почти каждый день, с велосипеда упали, а конфеты Шоичи по одной скормил самому Ханамии после следующей игры. "Ненавижу сладкое", сказал. На дереве Ханамию вообще забыли после того, как фотографии были сделаны. Он злился, но из чистого упрямства не отказывался. Да и свои три раза помнил отлично. Сделаешь за меня всю домашнюю работу. Постираешь это. Почитаешь мне вслух ту книгу. "У тебя такие скучные желания, Ханамия-кун... Поиграть что ли с тобой чуть жестче?" После Макото долго не мог простить себе ухмылку, которую Шоичи воспринял как "да". И вот теперь снова очередь Ханамии делать ход. Боги, да что ж творится... Макото видит, как Шоичи по одному камню снимает его проигравшую группу с доски. Ханамия скрипит зубами, выкладывая на доску два камня сразу. До болезненного знакомый, классический знак проигрыша. Противно. Снова выполнять его идиотские прихоти. Он уже не раз, и даже не десять, спрашивал Шоичи о том, зачем тот это делает, и он всегда отвечал по-разному. "Мне нравится твоя реакция на мои желания", "Твой страх бесценен", "Тренируюсь на тебе, как на кошке, Макото-тян", "А зачем ты соглашаешься?". И последнее задевало Ханамию сильнее. Зачем? Он признавал, что иногда интересно было выполнять дурацкие желания Имаеши, но играть с огнем было опасно - кто знает, что дальше? Шоичи, сам видящий насквозь почти всех, мало кому открывал свои мысли. Ханамия успевал подумать лишь о том, что если это все зайдет по-настоящему далеко, он откажется от очередной партии, наплевав на свою гордость. Он на автомате собирает свои камни с доски, задевая своими пальцами пальцы Имаеши. Они почти что теплые, но задерживать руку рядом с рукой недавнего противника совсем не хочется. Ханамия напрягается, и знает, что Шоичи уже почувствовал это, и скажет сейчас что-нибудь обычное, о том, как он, Макото Ханамия, боится кары за свое поражение. Скажет, приплетет красивую фразу откуда-нибудь, а потом выдаст очередную глупость, которую придется исполнить Макото. Шоичи наклоняется за камнем и Ханамия чувствует его выдох. Тянет носом, и чувствует – почти невольно – запах противника. Какой-то горьковатый, с нотками дерева и сандала. И враг рядом с ним тихо усмехается. – Неужели тебе страшно, Ханамия-кун? Не надо нервничать, расслабься, ну. Расслабься. С доски тем временем исчезают последние камни, и Имаеши по-кошачьи сладко тянется, разминая затекшие мышцы. В этот раз он сильно тянет с желанием. Ханамия тоже потягивается, разминаясь. Мышцы за время трехчасового сидения в одной и той же позе стали почти деревянными, и слабо верится в то, что могут ожить снова. Кровь бежит по ним, протыкая тело сотней тысяч маленьких игл. Ханамия морщится, а Имаеши уже нависает над ним, по-лисьи хитро улыбаясь. – В этот раз ничего сложного я у тебя не попрошу. Это настораживает Макото сразу, и он сталкивается с Шоичи взглядом. – Ты сегодня просто переночуешь у меня. До вечера ты свободен. Спать будем в одной комнате. Ну, до скорого, Макото-тян. – Имаеши быстро вскочил с пола, и как ни в чем не бывало, вышел за дверь, оставляя Ханамию наедине со своими мыслями и шоком от услышанного. И почти в бешенстве от сокращения имени, от которого казалось, будто он издевательски обращается к нему, как к девчонке. Имаеши иногда говорил Ханамии, что, безусловно уважает в нем противника, но тот потихоньку переставал ему верить: он хорошо, и не просто хорошо – а профессионально играл против Ханамии, соблюдал этикет, даже не пил чая или воды во время игры, и даже совершал поклон перед ней. Но в остальном, после проигрыша Макото в том числе, вел себя попросту издевательски, при этом делая вид, будто это в порядке вещей. Сокращения имени, дурацкие желания... А особенно последнее желание. Непонятно, неизвестно – зачем ему это, и от этого – дико. Пытаясь отогнать от себя неприятные мысли, Макото растянулся на полу. Тело наконец отпустила деревянная тяжесть в мышцах, и он прикрыл глаза, успев подумать, проваливаясь в сон, что надо позвонить родителям, чтобы предупредить о том, что ночует сегодня у Имаеши. Шоичи еще днем предупредил своих родителей о том, что сегодня у него будет ночевать друг. Он предпочитал не думать о том, что на самом деле может связывать его с Ханамией помимо этих игр, что он почти постоянно выигрывал, и всего того, что Имаеши заставлял его делать. Шоичи попросту забавляло это. Осколки власти, особенно над таким, как Макото. Он знал, что тот тоже не любит сладкого, когда кормил его конфетами. И о том, что они упадут с велосипеда, да и еще много о чем другом, но остановиться было просто выше сил. Ханамия был умен, пусть порой и сам путался в своей паутине, игра с ним была не лишена смысла и интереса. А победа вообще горчила сладостью на кончике языка. И теперь Шоичи был почти уверен, что Макото ничем не занят, и вряд ли ограничится простым "почему?" в выяснении того, что дернуло Шоичи сегодня загадать самое странное из желаний. Имаеши не сильно удивился, когда увидел Ханамию попросту спящим на полу. Причем на довольно холодном полу, рядом с открытым окном и гобаном, у чаши с черными камнями, которыми он играл. Шоичи только покачал головой, закрывая окно. Скоро закат, родители вернутся поздно ночью, на полу спит Макото, а у него в руках чашка с зелёным чаем. Наверное, Ханамию стоит разбудить. Макото просыпается от того, что его очень ласково гладят по щеке, и при этом окликают по имени, до боли знакомым, мурлычащим приятными нотами голосом. – Ма-ко-то-сааан... – Тонкие пальцы скользят в волосы, массируют голову. Ханамии не хочется просыпаться, прикосновения слишком приятны, но приходится вздрогнуть и подскочить. Он подозревает, что это какая-то новая игра, в которую Имаеши хочет втянуть его. Он резко отшатнулся от сидящего рядом Шоичи, который тем временем примирительно помахал рукой: – Прости-прости. Ты так сладко спал, что я не смог сдержаться. – Он улыбается лисьей улыбкой, поправляя очки. – Я бы разбудил тебя поцелуем, но мы с тобой не в таких отношениях. – Иди ты! – Макото вздрагивает, отодвигаясь еще дальше, но Имаеши уже поднимается на ноги, продолжая: – Пойдем. Я покажу тебе дом, где тебе предстоит провести недолгое время. – Шоичи снова улыбался, определенно по-лисьи. ...– Проходи. Это и есть – моя комната. – Шоичи пропускает Макото вперед, слегка подталкивая в спину, и они оба проходят в комнату. И глаза Ханамии становятся раза в два больше от увиденного. Первое, что можно было сказать об этой комнате – книги. Много книг, и не только на столе, но и на полу, на полках, и даже на кровати. Второе, что бросалось в глаза – порядок. Ни пылинки, никаких раскиданных вещей. И – ничего лишнего. – Вот уже двенадцать лет, как сюда не заходил никто, кроме меня. – Шоичи проходит к окну. – У меня нет друзей, есть баскетбол, много книг, и го. И, пожалуй, с недавних пор у меня есть развлечение в виде игр с тобой. – Он не смотрит на Макото, но тот чувствует, что Имаеши улыбается. – Так что... Могу я попросить тебя об одной вещи без проигрыша, просто так? – Спина напрягается под взглядом Ханамии. – Смотря что это будет. – Ты можешь стать моим другом? На несколько секунд Макото показалось, что воздух в легких попросту исчез, в голове торопливо замелькали мысли. – Ты... О чем вообще? – Макото наконец смог выдохнуть. – Что тебя не устраивает, Имаеши? – Макото-тян, ты умный, и все понял. Поэтому от тебя требуется лишь сделать выбор. – Шоичи наконец обернулся к нему, снимая очки. Макото бы меньше смутило, казалось бы, разденься Имаеши перед ним полностью. До того он еще не видел Шоичи без очков. – Понял. Но просто так я не соглашусь. – С такой же улыбкой Ханамия обычно дает игрокам своей команды приказ устранить кого-либо с поля. – Я исполню это, если ты... Проиграешь. – Ты хочешь, чтобы я сдерживался, играя с тобой? – Разочарованно тянет Имаеши, но заметно расслабляется, потягиваясь. Он уже знает, что делать. – Я не такой уж и слабак, Имаеши-сан. – Ханамия складывает руки на груди, посмеиваясь. Так-то. С него хватает сложностей и в этой игре, ни к чему усложнять ее еще больше. Да и вообще, что такое дружба? Все та же игра, но только без проигрыша, один большой проигрыш, когда все придется делать лишь потому, что "мы ведь друзья, правда?". Один большой чертов проигрыш. Потому что если такое скажешь сам, то можешь позабыть о друге. Не то чтобы у Макото не было друзей никогда, но с некоторых пор он считал, что будет полезнее держать всех на расстоянии. Тебя не ранят, поставят выше других, и даже если предадут, то ты всегда оправдаешься тем, что "он все равно ничего для меня не значил". Сказать, а что чувствуешь – дело десятое. Макото знал, что раскрыться кому-то такому, как Имаеши, было бы непросто, но и закрыться от него совсем не виделось возможности. – Насколько же ты не уверен в себе, Макото-тян... – Мурлычет Имаеши, усмехаясь. Все равно он не станет проигрывать из-за такого. – Хватит меня так называть. – Ханамия начинает злиться. – Мм... Я подумаю. – Шоичи негромко смеется. – И я предлагаю все решить как можно скорее: после ужина сыграем еще партию, хорошо? И после ужина они действительно играют еще раз. Ханамия еще за едой успел подумать, что ест вместе с Имаеши в первый раз. Тот всегда аккуратно берет рис палочками, и Ханамия едва удерживается, чтобы им не любоваться. Не смотря на осадок настороженно неприязни, Шоичи нравится ему. У него, гада, красивые руки. Макото скрипит зубами, когда ловит себя на этой мысли. И вот эти самые руки с длинными пальцами, с шершавой и, без сомнений, приятной на ощупь кожей, ставят очередной камень на доску. Стук. Первые ходы почти просты. Шоичи прохладно-деликатен, и рядом с Макото стоит чашка с зелёным чаем. Опять же, эта зараза его хорошо заваривает. Если не сказать "офигенно". Макото переходит в решительное сэнтэ, перекрывая дамэ небольшой группе в углу поля. Руки Ханамии подрагивают от волнения: неужели Имаеши способен на проигрыш ради какой-то мифической дружбы?! Макото шипит, не в силах поверить в такое, и пока он успевает подумать об этом, Шоичи спокойно снимает с доски его группу. Всего два камня, а у Макото – четыре. Ханамия усилием воли удерживается от того, чтобы не вскочить, притягивая Имаеши к себе, вопя ему прямо в ухо, что его бесит то, что он пытается специально проиграть. Но на секунду его глаза встречаются с глазами Шоичи. В них нет обычных озорных искр, и это настораживает. Неужели он действительно проигрывает из-за удвоенных усилий Макото?.. Имаеши сосредоточенно скользит по доске глазами, да теплее заворачивается в накинутый на плечи плед. Он в нем такой домашний, что Ханамия непроизвольно вздрагивает: наверняка со стороны они похожи на старинных друзей, что решили провести вечер за неформальным поединком в го. Но вот Шоичи делает новый ход, но Макото отвечает ему столь же быстро: он все еще в положении решительного сэнтэ, а игра медленно, но решительно перетекает в ёсэ. У тебя ведь уже нет шансов! Как ты меня бесишь. Зачем тебе это надо? Имаеши снова приподнимает в улыбке уголки губ, и выкладывает на доску два камня. Макото смотрит на него во все глаза, но Шоичи улыбается все шире, и негромко говорит: – Поздравляю тебя с поражением, Макото-сан. – Рука тянется через поле, сжимает ледяные пальцы Ханамии, осторожно стискивает, закрывая полностью. – Хочешь наверняка узнать, почему проиграл? - Имаеши собирает свои камни, не глядя на Макото. – Я... – Ханамия набирает в грудь воздух, и выдыхает его, а потом вцепляется себе в волосы и глухо воет. Ну конечно! Можно было предположить, что так оно и будет. Можно было предположить, что на зло Имаеши Ханамия выложится на полную. И выйдет, что точно так же и на зло самому себе. Победа, но никакой радости. – Да, в этот раз мы нарушаем свои же правила. – Шоичи смотрит на Макото, а потом протягивает руку, чтобы потрепать того по волосам. Самое странное и страшное то, что Ханамия не против, только что не подставляется, как кот. Это страшно ему самому. В груди неприятно свистит чувство поразительной раскрытости – это будто тебе развели ребра, просто из интереса заглянуть внутрь. А закрыть их потом попросту позабыли. От этого почти физически больно дышать. Ханамия справляется с собой: – Только что тебе это даст, Имаеши? – Еще не знаю. – Шоичи снимает очки, начинает неторопливо полировать стеклышки краем пледа. – Но мне хочется, чтобы это был именно ты, Макото-тян. Тебя можно мучить, подкалывать, с тобой хорошо играть в го... – Эй! – Ханамия тянется к смеющемуся Шоичи, а тот отмахивается от него: – Прости-прости, я не смог удержаться. – Имаеши вытирает выступившие в уголках глаз слезы от смеха. – Бесишь... – Макото отворачивается, допивая остывший чай. Ночуя у Шоичи, Макото не устает удивляться его любезности: он уступает гостю даже свою кровать, а сам устраивается на полу. "Это ведь для спины полезно, Макото-тян. В следующий раз ты там спать будешь". На это Ханамия заявил, что следующего раза не будет, а Шоичи коварно напомнил, что всегда может обыграть его в го, и загадать то, что хочется. – Не заставляй напоминать, что сегодня выиграл я. – Ханамия ворочается на постели, и думает, что в одной комнате с этим лисом ему во век не уснуть, но тому хоть бы хны, и они желают друг другу спокойной ночи. "Дофига спокойной", – успевает подумать Ханамия. Ему не спится, и он рассматривает потолок комнаты Шоичи, комкает в руках край одеяла, и думает. До бесконечности много думает. Так любить побеждать, чтобы проиграть... Проиграть ради победы... Чего же ты на самом деле хочешь, Шоичи-кун, если поступаешься гордостью игрока с первым кю ради каких-то несуществующих чувств?.. На него это не похоже. Но что, что тогда... Зачем ему это все? – Ты не спишь. – Констатируют факт мурлычущим голосом с пола. Ханамия на кровати вздрагивает, и сам от себя не ожидая, спрашивает: – Тебе не холодно там? – Очень холодно. – Отвечают снизу. – Пустишь под одеяло? – Шоичи усмехается, садясь на своей подстилке. – Ранней весной здесь всегда дикий холод. Не дожидаясь ответа, он перебирается на постель к Макото, который всем телом подается к стене. К счастью, у Шоичи свое одеяло. – Как хорошооо... – Имаеши тянется, точно довольный кот. Ханамия мрачно радуется тому, что он не рассказывает, как все эти годы ночевал один, и прочие истории, которые кого-то трогают до слез, а его приводят в бешенство. В конце концов, он ночует здесь далеко не по своей воле. Они оба лежат на спине. Шоичи лежит, заведя руки за голову довольно бормочет: – Как же тут тепло. Ночь я бы там, на полу, не пережил. – И, ухмыляясь одними нотками голоса, мурлыча. – Спасибо, Макото-тян. – Это же и так твоя кровать. – Отвечает Ханамия. – И зачем ты тогда сказал, что ляжешь спать на полу, если знал?.. – Потому, что ты ударил бы меня, узнав, что нам предстоит спать вместе. – Вполне логично отзывается Шоичи, улыбаясь. – А так... – Нам просто некуда деться. – Прервал его Макото. – Но утром я тебя придушу, лис чертов. – Если этот лис не придушит тебя во сне, то может быть. – Имаеши поворачивается на бок, и кладет свою все еще прохладную руку на горло Макото, который вздрагивает от этого всем телом. – Ты так открыт сейчас, Макото... – Голос Имаеши становится на тон глубже, хотя кажется, что больше уже некуда. – Но и ты. Шо-и-чи. – Ханамия накрывает его руку своей, не пытаясь снять. Имя по слогам. В носу и во всей голове властвует запах Имаеши – тот самый, с островатыми нотками сандала и древесной горечью. Он мешается с запахом чистого постельного белья, и заставляет вдыхать еще глубже. На горло легко давит ладонь, подушечки пальцев невесомо касаются под подбородком, точно лаская, и Ханамия чувствует, как его невольно прошибает ледяной пот. – Не буду. – Имаеши неожиданно быстро убирает руку с горла Макото, скидывая его ладонь со своей. – С трупом будет не так интересно играть. – Шоичи негромко смеется. – А пока ты живой и реагируешь, мы можем сделать куда больше интересных вещей. Он говорит полушутя, но Макото точно еще ощущает его ледяную ладонь на своей теплой коже, и от этого ему не по себе. И еще больше не по себе от того, что этот зверь сейчас рядом, в своей обманчивой беззащитности, от которой очередной раз пробирает дрожь. Ханамия решительно вжимается в стену, собираясь побыстрее уснуть. Когда в окно постучались первые лучи солнечного света, Шоичи проснулся от звонкой трели будильника. Отключив его, он восстановил в памяти цепочку событий последней ночи, и решил, что вставать пока еще рано, и Макото в его кровати не будет помехой к тому, чтобы поваляться еще подольше. Он не чувствовал никакой скованности, точно все это было до боли правильно. Да и просто хорошо. Лежать рядом с ним – так же хорошо, как и играть с ним в го. Как и кормить его конфетами с рук, как и вообще разговаривать с ним, не смотря на его грубость, наглость и все остальное. Все это было естественно. Это как дразнить большого паука, сидящего в центре своей паутины, выманивая его. За пределами своего дома он уже не так опасен... И нет ничего противоестественного в желании провести пальцем по его позвоночнику, по футболке, осторожно надавливая, скользя от шеи и до поясницы, и усмехаясь тому, как честно во сне его расслабленное тело. Оно тянется навстречу этому подобию ласки, и наверняка под футболкой кожа хранит неземное тепло. Велико же искушение засунуть туда руку, и... Но для этого пока не пришло время, и Шоичи просто гладит Макото по спине. Так спокойно. Можно поспать еще. Когда Макото просыпается, его сознание выхватывает из тумана события прошлой ночи. Картина восстанавливается быстрее, когда он рассматривает лицо спящего рядом Имаеши Шоичи. Тот мирно сопит во сне, подложив руку под щеку, он полностью расслаблен. Ханамия смотрит на него приоткрытыми наполовину глазами из-под ресниц, точно боится, что тот проснется от одного взгляда. Макото не может не признать, что смотреть на Шоичи можно почти бесконечно. Просто смотреть, потому что даже пошевелиться страшно. Страшно потревожить его покой. И почти сразу же тело начинает зудеть от желания сменить позу. Изучать взглядом хорошо, но не шевелиться все-таки выше сил Макото, поэтому он решается: разворачивается на живот, и ложится так, чтобы все равно видеть лицо спящего рядом Шоичи, а руку вытягивает в его сторону, почти касаясь черных волос. Ханамия уже засыпает, когда чувствует легкое и теплое дыхание на своих пальцах: во сне Имаеши подобрался ближе, и уложил голову ему на руку, прижимаясь к ладони щекой. Макото непроизвольно вздрагивает, и от этого просыпаются оба. – Доброго утра, Макото-тян. – Сонно бормочет Имаеши, не спеша отодвигаться. – Я бы еще часок поспал, а ты вставай, если хочешь. – А... – Ханамия хочет отодвинуться, но Имаеши перекатывается спиной к нему, придавливая плечом всю руку Макото, которая уже начинает затекать. Извлечь конечность никак не выходит, и Ханамия тихонько злится, но наконец находит выход: он закидывает вторую руку на плечо Шоичи, и поворачивается к нему лицом, почти утыкаясь носом в шею. От этого становится неловко и почти жарко. Макото уже чует изнутри желание прикоснуться – просто так, без всякого повода – к угольно-черным волосам, к коже. И некстати вспоминает его пальцы в своих волосах, на коже. А потом – дурацкую фразу "я бы разбудил тебя поцелуем, но мы с тобой не в таких отношениях". Ханамии хочется встряхнуться, чтобы отогнать от себя порыв нежности: нет, только не сейчас. Только не с ним. Да и вообще лучше бы ни с кем. К черту все эти ориентации, Макото считал, что любовь вообще не нужна, как производное от дружбы. По его мнению, могло быть только взаимное удовлетворение прихотей друг друга, не важно с кем и как, но от Имаеши ему этого не хотелось бы. Но так считала лишь одна сторона сознания. Вторая упорно восстанавливала в памяти касания пальцев Шоичи. Настоящих и теплых, да и затекшая рука, на которой спокойно возлежал Имаеши, подрагивает от осознания, насколько они близко. Вторая рука почти касается волос Шоичи, и это добавляет нервов. В голове из общего хаоса мыслей неизбежно вылетает одна. "Может, я просто хочу его?". Макото злится на себя и свое тело, на бессовестно приятного на ощупь Имаеши, и наконец решается. С коварной ухмылкой. Осторожно – кончиками пальцев по щеке, по мягкой коже, и в волосы, а потом, почти мурлыча на ухо: – Шо-и-чи-тяяян... – И, повторяя вчерашние действия Имаеши, нежно нажать на кожу, ласкать волосы, почти не веря в то, что это не сон. Шоичи среагировал почти сразу. Он потянулся навстречу рукам Макото, разворачиваясь к нему лицом и приоткрыл серые, как зимний туман, глаза, а потом коснулся носом его щеки. От неожиданной ласки Ханамия дернулся, не замечая, как все лицо его заливается краской. – Ну что ты, Макото-сан. Сделай так еще раз, не бойся. – Шоичи прижимает его руку к своим волосам, и улыбается уголками губ. Ханамия нерешительно гладит его, подчиняясь направляющим пальцам, нажимает на кожу, слегка ерошит волосы. И в ответ ему слышится довольное мурчание, от которого Макото краснеет еще сильнее, а его сознание громко протестует против таких сомнительных удовольствий. Да, мягко, приятно на ощупь, но… – Спасибо, это было очень мило. – Шоичи тянет Макото к себе, и тот, уже не в силах сопротивляться, попросту раскрывается навстречу провокатору, чувствуя горячее дыхание на своем лице. Почти физически чувствуя, и не в силах сопротивляться давлению, что всецело отодвигает разум на задний план, заставляя подчиняться. И вдруг чувствует нечто, что можно сравнить лишь с ощущениями от подкрашенной воды вместо вина. Имаеши просто обнимает его. И то не сильно, и то – не долго. А после, как ни в чем не бывало, треплет его по волосам и садится в постели рядом, потягиваясь, и бормоча что-то о том, что пора вставать, а то так проваляться можно и до полудня. – Я надеюсь, Макото-сан любит черный кофе? – С гвоздикой. Любит. – Отвечает Ханамия, не поднимаясь. Он лежит лицом в подушку, бессовестно дышит ароматом спавшего на ней сегодня Шоичи, и думает о том, что отдал бы многое, чтобы только остаться здесь еще на час. Так же лежать, и пытаться не думать ни о чем. То ли Имаеши чувствует это, то ли ему просто не охота поднимать Макото, но он молча хлопает дверью. И через некоторое время снова начавший засыпать Ханамия слышит над собой издевательский голос: –…если принцесса сейчас не встанет, то не получит кофе. А потом чувствует, как с него тянут одеяло, переворачивают, и заставляют все же сесть в постели. – Неужели ты не выспался? – С почти искреннем сочувствием спрашивает Имаеши. – Не думал, что со мной так сложно спать… – Еще как! – Бурчит Макото, думая, что получил возможность жаловаться. – Руку мне отлежал, сволочь. – Дааа? – Теперь почти видно, что Шоичи сейчас будет притворяться, что ничего не помнит, хотя на самом деле память отшибить так быстро у него не могло. – Прости-прости. Наверное, я хотел погреться, вот и прижался к тебе. – Он протягивает Ханамии чашку с кофе, от которого исходит тонкий аромат гвоздики и еще чего-то, что тот не может определить, но записывает в категорию запахов Шоичи, а когда отпивает, ловит себя на дразнящей мысли, что у губ Имаеши будет такой же вкус. – Но сам я этого не помню. – Почти растерянно продолжает Шоичи. – Я только помню, что ты гладил меня, чтобы разбудить. Это было приятно, Макото-тян умеет быть хорошим. "Макото-тян" в это время чуть не подавится кофе. Вот же лис, а!... Обернуть все так, точно это он хочет его, а не наоборот… Ханамия думал, что родители Шоичи – определенно призраки. Когда они с Имаеши пришли, их еще не было дома, и как те пришли ночью, тоже никто не слышал. И точно так же неизвестно было, как они ушли утром. – Может, вообще не приходили. – Равнодушно произнес Имаеши. – Работа. – Ханамия не разглядел в его глазах сожаления, и решил забыть, пока дело не дошло до шпилек на тему знакомства с родителями будущего супруга. Утром они снова играли в го после завтрака, и выиграл Шоичи, снова ставя Макото в тупик своим желанием: – Неделю. Со мной. – Ты... Не... – Ханамия вскочил, и не смотря на то, что едва мог стоять на затекших ногах, сумел ухватить Шоичи за ворот домашней рубашки, притягивая к себе. – Или ты сейчас же признаешься, чего хочешь от меня на самом деле, или я больше не играю с тобой, гад чешуйчатый! – Чешуйчатый? – Имаеши накрыл руки Ханамии своими, несильно сжимая их. – Жестоко, Макото-сан! Ты же знаешь, что у меня очень теплая кожа... – Не выделывайся, и просто скажи уже честно! – Ханамия понимал, что еще немного, и он все-таки врежет этому гаду. Теплому, но все равно скользкому, точно он покрыт чешуей. – Хорошо-хорошо. Ты успокоишься, если я скажу, что мне просто нравится играть? – Шоичи успел усмехнуться, подумав о том, как странно слышать от Ханамии Макото слово “честно”. – Я все равно тебе не верю. – Макото выпустил ткань из рук, и Имаеши сел на место. – Мог бы тогда не спрашивать, если не знаешь, что делать с ответом. – Откликнулся Шоичи. – А я могу предложить тебе еще кофе, Макото-тян. После кофе Макото приступил к изучению библиотеки Имаеши, и тут же узнал, сколько всего может сделать Шоичи, даже мирно читающий книгу. Начиная с того, что он просто может сидеть рядом, и цитировать, и заканчивая тем, что отвлекает все внимание на себя. Уткнувшись взглядом в книгу всегда немного легче думать, и Макото попробовал разложить все по порядку. "Если я просто хочу его, то тут не может быть ничего страшного. Я возьму свое, как бы там ни было. Но не могу же я что-то чувствовать. К нему?! Ну уж нет. Но уж если я захочу, то смогу получить..." – в этот момент его размышления прервал Шоичи: – Макото-тян уже три минуты смотрит в одну страницу, неужели книга такая скучная? Эта его лисья улыбка. Как же бесит. Но мы одного поля ягоды, а значит я буду действовать точно так же. – Нет. Но я думаю, что Шоичи-сан интереснее книги... – Для натуральности разыгрывая смущение, Макото потянулся к Имаеши. Казалось, что пройдет множество лет, прежде чем он коснется этой кожи снова. Но он касается. Ведет кончиками пальцев по щеке, вверх, к виску, чтобы почти привычно закопаться пальцами в мягкие волосы, и слышит, как Шоичи тихо выдыхает, застыв на секунду от удивления. А потом сам тянется к Макото, и... Треплет его по волосам, как маленького. Или как домашнего любимца. Так и зависший в одной позе Макото точно приходит в себя от его голоса: – Конечно, ведь один человек может вместить в себя множество книг. – Он как будто и не заметил прикосновений Ханамии, не смотря на то, что его дыхание говорило об обратном. Макото ожидал явно не такой реакции, но останавливаться не собирался. Они с Шоичи сидели на полу у кровати, в окружении снятых с полок книг, и Макото снова потянулся к Имаеши: – Эй... У меня глаза устали, почитаешь мне вслух? От ответа Макото дернулся и снова покраснел. – Ты ведешь себя странно, Макото-сан. - Шоичи поправил очки. – Я немного могу тебе почитать, но из нас двоих у меня зрение хуже. Когда я проиграл, я делал это с большей радостью. – Имаеши раскрыл книгу на нужной странице, но Ханамия неожиданно накрыл его руку своей. – Если ты хочешь, я сам почитаю тебе. – Быстро же ты меняешь свое мнение, Макото-тян. – Шоичи усмехнулся, передавая ему книгу. – Но это очень заботливо с твоей стороны. Мои глаза могут отдохнуть, и я послушаю твой голос. – Имаеши устроился поудобнее, прикрыв глаза, а Макото вдохнул поглубже, глотая злобу и бешеную неудовлетворенность. Может, он все-таки неверно понял Шоичи? И бесполезно приставать к нему, чтобы получить что-либо большее, чем есть теперь? Но нет, Ханамия не будет собой, если не дотянется и не получит свое. День шел неторопливо, и воздухе отчетливо витало предгрозовое напряжение. Все это время Имаеши думал о том, как же легко заставить вынутого из паутины паука заставить сплести новую по своим законам. Как легко это получается именно у него. Весь день Ханамия невзначай прикасался к нему, несколько раз назвал по имени, и один раз даже попытался обнять. Даже вызвался готовить ужин. Шоичи наблюдал за тем, как он крутится на кухне, варит рис, жарит рыбу... Этот день был прекрасен, особенно количеством скрывающего злость Макото в нем. Ведь при объятии Шоичи быстро отстранялся от него, в прикосновениях уходил от контакта, в го выигрывал, все принимал, был исключительно вежлив – но талантливо играл незаинтересованность. А может, и в самом деле ему было наплевать. Наблюдать за тем, как Макото бесится, Шоичи мог бесконечно, а думая о том, что у них впереди еще вся неделя не мог сдержать улыбки. Он еще столько раз успеет оттолкнуть и притянуть к себе Макото... Но то ли это, чего я хочу на самом деле?... И если это – не то, то как мне получить действительно желанное? Но все случилось неожиданно быстро, и даже внезапно. Перед глазами Шоичи промелькнул весь мир и добрая половина жизни, когда Макото вжал его в стену, почти приподнимая над полом, не смотря на разницу в их весе. Шипение Ханамии вывело Имаеши из ступора, одновременно заставляя вздрогнуть. –...лис, ты думал, что так просто уйдешь после всего, что успел натворить, а? Я не остановлюсь, пока не сломаю это все... Если я не смог сломать тебя в игре, это не значит, что не сломаю здесь и сейчас! – Шипение заставило Шоичи все-таки посмотреть ему в глаза. В глаза такого же туманного цвета, полные решительного желания. Макото вцепился пальцами в его плечи, и это было больно, но не настолько, чтобы отстранять его снова. Такого врага хотелось самому точно так же решительно вжать, но уже не в стену, а в постель, чтобы там уже взять так, как положено. Руки Шоичи были свободны, и он осторожно обвил одной Ханамию, прижимая его к себе, а второй почти ласково скользнул по его коже. – Вот ты и сломался сам, Макото. – Шоичи не мог сдержать улыбку. – Разве ты не знал? Твоя зависть и твое постоянное желание ломать других надламывает кое-что и в тебе. Теперь настало время Макото застыть в руках неожиданного врага. Так все-таки? Что он хочет? И ведь этот лис в чем-то прав, чтоб его... – Ну и что теперь? Что ты попробуешь сделать со мной? Я весь твой, пробуй. –Шоичи знал, что сейчас Макото готов на все, ведь его разум затуманен злостью и концентрированной завистью по самое некуда. Он чувствовал его запах – слабый аромат мяты и на каплю меньше – мускусного оттенка напряжения. Их лица были слишком близко друг к другу. После Макото вспоминал это, как одну из самых сложных "первых попыток". Но не смотря ни на что, он не жалел о том, что решился на это. Хотя бы ради удивленно открытых глаз Имаеши напротив. Осторожность первого касания почти напугала Шоичи. Он ожидал от Макото порыва страсти, но не осторожного касания теплых губ к его собственным, сухим до ожога. Неожиданная мягкость и тепло заставили Имаеши выдохнуть, и Макото воспользовался этим, проскальзывая языком между сухих губ, накрывая их своими и затягивая в поцелуй, полностью сносящий все законы и срывающий крышу обоим. Обвести кончиком языка губы, скользнуть по чужому языку, и почти неожиданно почувствовать ответ – как Шоичи выдыхает ему в губы, подается навстречу, с еле слышным вздохом, и осторожно, пробуя, ласкает его язык своим. Нежность?... Я даже и не мог ожидать ее от тебя. Но посмотрим, посмотрим... насколько нас хватит. Руки Макото с плеч Шоичи скользнули под его одежду, нетерпеливо сжимая кожу и впиваясь пальцами, скользя по бокам, а потом обнимая изо всех сил. Напрягаясь под таким напором, Имаеши сразу же опускает руки ниже, и сжимает его ягодицы, от чего жертва в руках прижатого к стене Шоичи вздрагивает. Макото, как бы он ни старался, все равно не мог быть равным ему, и поэтому сейчас он терпит прохладные руки Шоичи, которые быстро, не исследуя, а присваивая, попросту тискают все его тело, бедра, чуть выше пояса и бока, и не менее нагло забираются под уже кажущуюся лишней и тесной одежду. Но чтобы снять все, что им мешает, надо было разорвать противостояние в поцелуе, но на это никто из них еще не мог решиться. Со временем поцелуй все-таки стал грубее, Макото кусал губы Шоичи, и целовал его, закрыв глаза, чтобы не смущаться его туманным взглядом. Разве мог он до того подумать, что им будет настолько сладко делать что-то вместе?.. Сил на ласки и касания просто не осталось, он стискивал Шоичи до боли, точно стараясь задушить, и просто вжимал его своим весом в стену. Он мог доминировать сейчас лишь благодаря воли случая и позволению Шоичи – более тяжелый Имаеши мог сжать его куда сильнее, но пока не спешил это делать. В голове гулом отдавалась пустота, все силы, казалось, забирал зажатый между стеной и Макото Имаеши. Он же наконец и решил первым разорвать противостояние, негромко шепча Макото на ухо: – Я все понимаю, но может не стоит меня душить? Тот все еще не хотел смотреть в глаза Шоичи, предпочитая уткнуться носом ему в шею, и шипеть оттуда: – Тебя не то что придушить... Всю шкуру содрать мало будет. – При этом он так крепко стиснул Имаеши, что тому стало тяжело дышать. – Именно поэтому ты меня сейчас так целовал, и сейчас держишься за меня, точно утопающий за веточку. – Усмехнулся Шоичи, поглаживая Макото по волосам, и зарываясь в черные пряди пальцами. Он взял его руку в свою, осторожно отцепив от себя, и потянул к губам. – Не один ты здесь не любишь проигрывать, Макото-сан... Дыхание Шоичи коснулось прохладных пальцев, и он прижался к ним губами. Имаеши успел подумать, что обнимать и целовать его почти так же хорошо, как играть с ним в го. Все-таки в Ханамии Макото было что-то, за что хотелось прикасаться, мучить, за что ему, Шоичи, почти до боли хотелось оставить его в своей жизни, а с недавних пор – еще и в постели. Ханамия все-таки решился заглянуть ему в глаза, пытаясь не выдать своих чувств, и застыл в момент, когда их взгляды встретились. Да, на него смотрел тот же самый Шоичи, но искрящийся в глазах смех заставил сердце перевернуться в груди и биться по-новому. – Ну что, Макото-тян, еще партию в го после ужина? – Зачем в этот раз? Не охота. – Кто выиграет, тот и будет сверху! – Шоичи, я тебя задушу...