Химера. Пролог.

      Утро. Самое страшное проклятье для каждого в период с детского сада и вплоть до студенческих лет. И хоть я не студент уже добрых два года, утро от этого добрее не становится. Жёлтый ублюдок всё так же сверлит мой несчастный глаз своим неугасимым позитивом, когда по ушам долбит… нет, не ударная установка соседского пацана, не сирена с улицы, и даже не соседка-флейтистка. Из всех возможных шумов мою сонную тыкву вырезает именно ХРАП. Храп моего соседа по квартире, реинкарнации бульдозера по кличке Салли. Ну ничего — кто-кто, а он своё получит. И да начнётся рутинный цикл под кодовым названием «утро»! И-и-и, начали.  — Салливан, Водонога тебе в жёны, харе стены сотрясать, тебе ещё в них жить! — лёжа в кровати, изображаю любимый страдальческий стон, тот самый, который, по его словам, «пиликает по ушам хуже перетянутой скрипки». Признаться, я был слегка шокирован, что этот гризли вообще знает такое слово, не говоря уже о его значении. Но, вопреки моим «стараниям», этот голубой вагон и не думает трогаться. Ничего удивительного. — Как знаешь… Дальнейшие действия несли в себе лишь одну цель — поднять этого лежебоку: встать; на кухню; кофе, чем крепче, тем лучше; промороженные с хрен знает какого года бутерброды в микроволновку. Пока «завтрак» доходит до вменяемого состояния, наигранно шаркаю до прихожей, чтобы он даже в кровати услышал. Дошаркал, лёд не тронулся. Блин, его вообще жизнь учит? Как и каждое утро, надеваю свой зимний сапог с железным носком на левую ногу, так как правый затерялся в дебрях моей комнаты (думаю, нет смысла объяснять, почему я даже не пытаюсь его отрыть). *Динь*! А вот и завтрак! До финального рывка остаются считанные минуты, остался последний штрих — будильник. Единственный убийца утренней тишины, который страшнее Салли — это мой личный будильник для важных встреч (ну, или свиданий с дамами, куда же без этого), и теперь он заведён и готов уничтожить сон Салли вместе с его настроением и причёской — как ни странно, спросонья она у него очень даже ничего. Так, завтрак на столе, ботинок на ноге, «наказатор» (так я назвал будильник) у уха нашей засони — вроде ничего не забыл. Хотя… нет, точно всё. Итак, внимание… el acorde final: Задираю ногу для уже вошедшего в привычку пинка по морде и дожидаюсь сигнала «наказатора». Три, два, один… Лёгкий щелчок механизма означает сигнал к действию. ХУЯК! И синхронно с трындящим на уровне ультразвука будильником в негодующую морду, делающую первые попытки проснуться, влетает стальной носок — с размаху по челюсти, издающей столь ненавистный храп, но без хруста, как было в первый раз.       Подействовало моментально, как, впрочем, и каждое утро. Не имею представления, почему бы это не должно было сработать. Паровозик вмиг заводится, слетает с постели, издаёт поистине зверский рёв и рывком бросается по мою душу. Но я уже на кухне, бросаюсь в стульчик и делаю глоток кофейка с вафельками, пока это «чудо» только удосужилось встать. Тем не менее, миссия выполнена — он встал. Переходим ко второму акту:  — Ты какого лешего творишь, Вазовски?! — одни и те же вопросы каждое утро, даже интонация та же. — Ты хоть знаешь, который сейчас час? — мне насрать, меня подняло Солнце. А значит, ты тоже обязан был встать.  — Сейчас утро. Торопись давай, а то опоздаем. — шучу, меня волнует только твоё лицо после свидания с ботинком. - Но, раз уж ты спросил, то просвети меня, который сейчас час. — опять же, мне насрать, серьёзно. — Я не посмотрел на часы, но был уверен, что проспал будильник. — ложь, я его даже не заводил, и прекрасно помню это. И я понятия не имею, как он верит в этот бред.  — Сейчас без пяти шесть, ШЕСТЬ ЧАСОВ ЕБУЧЕГО УТРА!!! А нам на работу в десять, слышишь, ДЕСЯТЬ! ТЫ ВООБЩЕ ЗНАЕШЬ ТАКУЮ ЦИФРУ?! — сколько страсти! Каждый раз поражаюсь контрасту эмоций в этот момент. Но моя реакция на это также остается неизменной:  — Вафельку? — в этот момент Салли становится цвета спелой ежевики (не спрашивайте, как это), хоть это и далеко не крайность того, что я могу с ним сделать, но ему лучше об этом не знать. Да, именно оттенок спелой ежевики, непередаваемая злость во всём теле и нервная судорога вдоль хвоста. Всё точно по расписанию. Жаль, что длится это всего пару секунд. Три, два, один. - Да, давай. — снова-здорово, синий и пушистый мишка вновь готов пугать детишек. — А чая нет? — чёртов пацифист, хоть бы переходы делал!  — Напомни, кто вчера должен был за ним сходить? — и позавчера, и поза-позавчера… Короче, чая в этой квартире отродясь не было. — Ты же знаешь, я после работы занят, а ты единственный, кто его пьёт, но каждый раз «забываешь». Так что нет, чая нет.  — Жаль. Тогда я спать. —, а вот это уже наглость. Наглость быть наглее меня!  — Перебьёшься, дорогой! Сегодня важный день. Сказать, сколько ты уже прогулял? Если ты забыл, —, а я каждый день напоминаю, — то на моей совести, как и сколько ты спишь и когда идёшь на работу. Так что, живо за стол! - Да, мамочка. — последняя фраза за утро. Потом он заговорит только на работе. Поверить не могу, что он закатывает такое только из-за того, что нет чая! Так было, так есть и так будет впредь, пока какие-нибудь там пришельцы не уронят к нам на порог упаковку чая, и мы не будем гнать чаи со сплетенками. Это как разговоры по душам, только по чужим душам: чай, сплетни, тупой смех и выражение своих мыслей по поводу всего и вся в округе. Когда-то мы сидели так с Рэнди… Знать не хочу, на что может разговориться Салливан под чаем в домашней обстановке… Вообще не терплю, когда его прорывает на сантименты — тогда он больше для меня похож на бодибилдера с косичками и в розовом топике Hello Kitty. Конечно, оные атрибуты рисует лишь моё воображение, но факта это не меняет: Салли — это маленькая девочка, когда речь заходит о чувствах. Оп-па, пока я думаю, разваренная куча бутербродов и сок в темпе исчезают со стола в чёрной дыре синего монстра. А это значит только одно:  — В ванную, живо. — после этих слов огромное чудовище молча плетётся в ванную, дабы приобрести товарный вид, из-за которого, кстати говоря, его и не выпнули в первый же день, когда он опоздал на полчаса и ещё наехал на главного бухгалтера по поводу того, что он «слишком странно зырит«… Тогда пришлось целую пьесу развернуть только для того, чтобы обошлось без суда. Однако, наше чудо мохнатое в ванной шумит-шумит, да и выходит. На данной ноте кончаются похождения Салли-Чмо-Волосатое, и начинаются шествия Салливана-Надежды-Корпорации-и-блистательного-монстра-в-целом. Печально, что о существовании первого знаю только я, когда все без исключения фапают на второго. Ну, а дальше всё, как у нормальных соседей: зарядка, планы на день, обсуждение соседей и коллег (как уже отмечено выше, одностороннее — в формате моего монолога), выбор костюма, подзатыльник Салли за галстук наизнанку (как его вообще можно так вывернуть?!)  — нормальное утро, короче. С этого начинается мой рабочий день, моя рутина. Ну, а дальше работа: сначала папки — досье на детей, потом визго-банки, полные детских криков. Папки, банки, папки, банки, обед, подслушивание и подсчёт служебных романов, снова папки, снова банки, и так до самого вечера. Вернее, до десяти — конец рабочего дня. Когда рабочий день кончается, все расходятся: кто по домам, как Салли, а кто по делам, как я и ещё парочка «тёмных личностей», но есть и третий тип, но о нёи лучше не вспоминать. И вот очередной спасительный звонок! Я пытаюсь проскользнуть в уходящей толпе, чтобы Салливан меня не заметил, но на улице он всё равно меня догоняет.  — Чёрт возьми, Майк, что у вас за дела такие, из-за которых мы видимся только утром, когда ты достаешь сапог? — так я тебе и сказал. Интересно, тебе вообще когда-нибудь надоест спрашивать одно и то же? Знаешь же, что не отвечу. — Вечером без тебя застрелиться можно. — платок подать?  — Извини, но она не любит ждать. Когда-нибудь я вас познакомлю. — и в этот раз он опять купится на дудку, что мои дела — это очаровательная дама. А тот факт, что его подчинённые даже следов моих найти не могут, его не волнует совсем! — До завтра.  — До завтра. — разворачивайся и уходи, Вазовски, не то за тобой попрётся…       Вот сейчас он похож на одну из тех игрушек, которых дарят душевнобольным детям, и на которых пишут «Всё будет хорошо». Я стою к нему спиной, но точно знаю, что вид у него именно такой: убитый семь раз, улыбка настолько фальшивая, что, только штампа «Made in China» не хватает, глаза то в землю, то в небо — ему больно смотреть на меня, когда я ухожу. Нет, ну что за ребёнок… Но мне не до него. У меня есть дела поинтереснее.