Прометея ей подавай!

— Ладно, не знаете вы ничего о Древнем Китае. Давайте тогда коснёмся античности. Назовите двенадцать подвигов Геракла. Что вы глаза закатываете, я ведь их только перечислить прошу, а не совершить! Поскольку о Геракле не прозвучало ни слова, я показала репродукцию «Рождения Венеры» Сандро Боттичелли и спросила, как называется эта картина и кто её автор. — Не знаю, — жизнеутверждающе ответила студентка. — Ну, хотя бы определите, кто здесь изображён,— предложила я последний шанс поднадоевшей особе. — Это Дева Мария! — внезапно выпалила она. — Вы сами-то поняли, что сказали? Как можно рисовать Деву Марию обнажённой? — А так! Для красоты! — Идите домой, — попросила я. — Зачёт вы всё равно не получите, поэтому не тратьте время зря. Девица поелозила на стуле, видимо, усаживаясь поудобнее. — У меня есть причина вообще не посещать ваши занятия! Я замуж выхожу! — На протяжении пяти месяцев? — спросила я. — А что так долго? Не берут, что ли? Это прозвучало нагло, но не стыжусь. Хватит церемониться. — Мне нужен зачёт. Я смотрю на её довольно крупную голову, склонённую к левому плечу. Редчайшее сочетание: старинные черты, как у Евы на полотне Дюрера, и современнейшее выражение лица — озабоченность с лёгким налётом дебильности. — Покиньте помещение. Повторить? Или помочь выйти? — Я хочу зачёт. — Ладно, дорогая моя, объясню вам элементарную истину. Чтобы получить зачёт, надо ходить на занятия и работать. В исключительных случаях — не ходить, но потом доказать, что вы хорошо знаете предмет. — Какая я «дорогая»? — взвизгивает Ева. — Вы что себе позволяете? Она не понимает, что слова наподобие «дорогие», «любезные» и «уважаемые» я с малых лет использую в качестве универсальных обращений. Она принимается подскакивать и бить кулачонками по столу. Тысяча скорпионов и одна каракатица! Да как же мне избавиться от этого кошмарного существа? — Прошу прощения за то, что назвала вас «дорогая». Я действительно ошиблась. Я не знала, что вы дешёвая. Ева мгновенно утихла и вышла; её сменила очередная прогульщица. Она держала в руках тетрадку и явно готовилась поразить меня своим интеллектом. — Я сейчас сделаю сообщение по теме «Русская культура XVII века»,— наставническим тоном предупредила должница, раскрыла многостраничную шпаргалку и забубнила о раскольниках. Уже третья фраза её ответа звучала неординарно: — Крупнейшим деятелем русской культуры был в то время прототип Аввакум. — Протопоп, — поправила я. — Кто? — потрясённо воскликнула отработчица. — Аввакум. Следующий вопрос оказался просто замечательным: — Почему? — По должности, по званию, по профессии, как хотите, — я чувствовала, что закипаю. — Тогда зачем вы меня перебили? — спросила второкурсница. Ох, а ведь она и в самом деле ничего не понимает. Что прототип, что протопоп — всё одно, какие-то странные слова, не более. — Я ещё про Карла Ясперса могу ответить, — попыталась обнадёжить меня студентка, вытащив из кармана вторую шпаргалку. — Он говорил о прометеевском периоде в культуре. — Пожалуйста, — превозмогая бешенство, обратилась я к невежде, — не надо доказывать мне, что вы умеете читать по бумажке. Скажите лучше, чем объясняется именно такое название периода? Молчание. Минут эдак на шесть. — Кто такой Прометей? И снова тишина. Потом рёв: — У-у-у-о! За что вы надо мной издеваетесь?! — До свидания, — сказала я по возможности спокойно. — Придёте отвечать, когда будете знать хоть что-нибудь. Плакса со стоном вываливается за дверь. Там её окружают сочувствующие: — Очень мучает? — Ужасно! — захлёбывается слезами дурёха. — Прометей ей понадобился! Прометея ей подавай! Который в периоде… Кто это вообще? — Да тот! — кричит самая начитанная из болельщиц. — Которого клевали!