Английский чай наедине с тобой.

Морис, судорожно положив чашку на кофейный столик, встал, теперь уже испепеляя взглядом служанку, которая еще войдя в комнату потупила голубые глаза в пол. Русые косы аккуратно легли на ее плечах, на которых, поверх черного кружевного платья, был повязан белоснежный фартук. На голове красовался точно такой же белоснежный чепкик, раздражающий его, ибо он безпардонно портил молодую девушку. Если описывать даму одним словом - служница поместья напоминала внешне сказочную Золушку, что так не полюбилась Фостеру еще с детства. "Прошу прощение, не могла бы ты налить мне еще одну чашечку этого прекрасного чая, пока я встречаю гостя?" - вежливо обратился мужчина, подходя к служанке, на что та лишь так стеснительно подняла голубые глаза и кивнула ему. Мужчину так же раздражало подобное поведение в слугах. Стеснительность - это не то, что дойстойно внимания в персонале, они должны быть легки, кратки в речи, грациозны. Должны лишь по одному слову своего хозяиня - выполнять его прихоти, не медлительно, но и не слишком быстро, двигаясь плавно, заставляя хозяина обратить на себя хоть малую долю внимания. Робкие и не четкие ответы - не уместны, они лишь портят человека внешне, заставляют думать о нем, как о непонятном для него звере. Сам по себе Фостер никогда не был робок и стеснителен, но и слишком навязчиво разговорчивым назвать его нельзя было. В этом человеке всегда присутствовала легкая нотка отчужденности в смешку с некой харизматичностью. Мужчина всегда был серьезнен по отношению многих вещей, смотрел на все здраво и рассудительно, тем самым заслужив должное внимание среди коллег, и даже друзей. На его всегда было приятно смотреть со стороны, наблюдать за ним, слушать его; в Морисе смешались превосходные качества отличного слушателя, но он и не забывал говорить время от времени о себе, загадочно устремляя взгляд в окно, чтобы не стеснять собеседника. В этих глазах, казалось бы, не благородно болотного цвета, сложно было не утонуть. Многие даже вздрагивали, когда его взгляд проходился по ним. Сам Форест не понимал - каким образом ему удается притягивать людей, имея ту безразличность в глазах и в самом лице. Но пока он имел все, его подобные раздумия мало волновали. Европейская служанка осталась в его комнате. Она поправляла скатерть, заваривала чай, прошенный господином Форестом, да и просто стряхивала пыль с его имений - книжных полок, с рабочего стола, на котором скопилась приличная доля мусора. Сам же Морис поспешил спуститься в низ, чтобы встретить своего давнего друга - месье Рея Гардельеера, завидного португальца, с ослепляюще белыми зубами и до боли милым акцентом. Мужчина средних лет шел быстро, но не пытался бежать, ибо показаться в столь неподобающе запыхавшемся виде при старом друге детства было ни есть вежливо. Аккуратно зачесанная, и даже прилизанная на бок брюнетистая челка растрепалась по пути к холлу. Белая рубашка без единого пятнышка, не мятый серый пиджак и глаженные под тон брюки так и засияли на Морисе с новой силой, когда между ним и его другом оставалась лишь одна лестница. Споткнувшись, мужчина ощутил явный стыд, при том поняв, что ощутила служанка. Уже в паре шагах от новоприбывшего он остановился. - Здравствуйте, - мужчина его лет сделал уважительный поклон. Длинные каштановые локоны упали прямо на лицо во время поклона. Что это за человек сейчас кланяется перед ним? - Не сочтите грубостью, но я, пожалуй, задам главный вопрос: кто вы такой? - брюнет потупил взгляд на неизвестного. Кто это черт побери? Неужели это старина Рей, просто немного изменившийся в лице, научившийся правильно говорить и предпочевший широко открытой улыбке - мило сдвинувшиеся уголки губ? С их последней встречи прошло много лет, но они так же не забывали связываться друг с другом времени, писали письма, даже созванивались порой. Морису не нравились изменения друга, если он, конечно, его друг, все изменения для него были что то вроде удара кирпичем по голове. Они переносились тяжело, особенно если это было что то кардинальное; такое уже случалось, да и не раз, самым тяжелым оказалось для Мориса смерть своего отца, дух которого он долгое время не мог отпустить, оплакивая его. - Ах, да, прошу меня простить, - он снял белую перчатку с руки, протягивая ту, - я был послан к вам от месье Рея Гардельеера, своего господина, к сожалению, как бы то ужасно не звучало, мой господин болен, потому и не смог приехать к вам лично. Я - своего рода письмо, а так же теперь и ваш личный слуга, которого послал мистер Гарделеер, видимо, зная, насколько плачевна вся его ситуация.