Полынь

Ганнибал любит боль, любит причинять боль и смотреть на страдания. Его это развлекает. Я его забавляю: мои ссадины, надежды, кровавые синяки и разочарования. В каком кошмарном сне мне пришло в голову, что жизнь под одной крышей с психопатом может быть нормальной? В каком бреду я решил, что социопаты умеют заботиться? Когда я успел уверовать, что что-то значу для него? Впрочем, вопрос “почему я такой идиот” ответа не требует. Первая любовь не должна стучать членом по лбу после 30 лет, иначе извольте откушать последствий в полный рост. Что я могу сказать в свое оправдание? Мое почтение шефу. Поцелуй оставляет на губах вкус горечи. Разумеется, его не должно быть. Разумеется, это не делает его менее реальным. Я тону в ощущении горечи, захлебываюсь запахом полыни, пытаюсь выплыть, но лишь еще глубже опускаюсь под эту воду. Мне нечем дышать, а легкие жжет от недостатка кислорода. Плевать. Я уже играл в эту игру и знаю правила. Стоит мне только попытаться вырываться или хотя бы судорожно сжать в пальцах лацканы его пиджака, как он тут же меня отпустит и уйдет. В глазах темнеет, а комната плавно начинает вращаться. Что значит для человека воздух? Он всего лишь основа жизни. Что значит для меня Ганнибал? Не знаю. Я терплю, пока хватает сил и еще немного. Я все еще ему доверяю. Он разжимает пальцы, зацеловывает, пока я судорожно пытаюсь отдышаться. Ноги почти не держат, я обвисаю на его плечах. В его поцелуях уже давно нет нежности, остались только жажда и страстное желание обладать. “Куда уж больше?” Приятного мало, это скорее больно, особенно, когда он прикусывает губу. Удивительно, как быстро можно привыкнуть к вкусу собственной крови. Удивительно, как легко можно начать считать такие поцелуи нормой. Мне кажется, что Ганнибал из тех детей, что разбирают в детстве любимые игрушки на детали, а потом рыдают, пытаясь собрать их заново. Как было и даже лучше. Безуспешно. На шее и груди расцветают алые следы. Ганнибал бесхитростно метит свою территорию. Никогда не думал, что пословица “не съем, так понадкусываю” станет правдой моей жизни. Что лучше, быть съеденным морально или физически? Я не хочу знать, каков на вкус, так что выбираю меньшее из зол. Подставляюсь, отдаюсь или как там еще пишут в бульварных романчиках? Больно. Сладко. Пальцы Ганнибала сжимают мое плечо, удерживают на месте, чтобы меньше дергался от толчков. Ему нравится смотреть, как я кривлю губы и морщусь. Я знаю, какого цвета его глаза в любое время суток при любом настроении. Разумеется, он даже не удосужился раздеться и ни капли не боится испачкать мной свои шикарные костюмы. Разумеется, я обнажен. Пожалуй, в этом вся суть наших отношений. Он нависает, заполняя мой мир собой, обводит пальцами щеку. - Мой, - выдыхает в губы и сводит ладони на моей шее. Воздух заканчивается очень быстро, а он все не отпускает, как зачарованный рассматривает мое лицо. Горький вкус во рту становится нестерпимым. Я просыпаюсь, захлебываюсь воздухом, хватаю его ртом, сердце колотится где-то в горле. Никогда раньше видения не приходили так просто. Никогда они не были так реальны. Я облизываюсь почти машинально. Горько. Выпутываюсь из влажной простыни, бреду к зеркалу, уже ожидая увидеть у потустороннего Уилла синяки на шее. Двойник встречает меня шалым взглядом и кривой ухмылкой поперек трехдневной щетины. На шее у отражения красуется старая царапина, есть пара отметин на ключицах, но в остальном ничего нового. Будто ничего и не было. Чистая работа. Может, действительно, ничего и не было? Бывают же и просто сны, верно? Я тру лоб, прогоняя обрывки кошмара ( или фантазий?) прочь, тянусь за зубной щеткой. В здоровом теле - здоровый дух; нервы в порядке - спасибо зарядке, и все такое. Зубы почищу, пресс покачаю и авось сгинут мои олени, рогатые мужчины, кошмарные сны. А потом еще и Ганнибал приготовит что-нибудь эдакое из вкусной и полезной пищи, творчески оптимизировав рецепт из книги для молодой хозяйки. Живем. Выздоравливаем. А на веточку полыни, лежащую на краю раковины, я не буду обращать внимания.