Коматоз

День за днём, Видения сменяются в твоём сознании, Непостоянные, порочные...

Острое лезвие легко полоснуло руку противника Чанёля, но тот даже глазом не повёл, полностью игнорируя струю крови, моментально достигшую кончиков пальцев. В бою любое промедление может стоить жизни и такие раны, хоть и опасны, но всё же не смертельны. До определённого момента, разумеется. Гибкий парень уворачивается от очередного его выпада и резко вытаскивает из-за пазухи блестящий ствол Беретты М9. Чанёль замирает, оценивая свои шансы против такого оружия. Его самодельный клинок, да и пара десятков ножей, попрятанных под одеждой, вряд ли помогут против метко пущенной пули. Но он ранил соперника в ведущую правую руку, а левую уже сейчас слегка потряхивает. Выстрел. Пуля проходит в паре миллиметров, едва зацепив плечо. Крови нет – спасла толстая кожа куртки, но на рукаве теперь новая дыра и это совсем не нравится мужчине. - Просто сдайся и прими свою судьбу, - шипит противник, переводя дрожащую руку с пистолетом чуть влево. Видимо, прицел серьёзно сбит, раз он с первого раза не попал в голову. Чанёль молчит, продолжая сверлить противника тяжёлым взглядом. Он ненавидит автоматическое оружие, потому у самого только ножи, бритвы, да клинок, который ему сделал старый знакомый, давно уже отправившийся на тот свет. И сейчас эта нелюбовь может дорого ему стоить. А ведь он так близко от своей цели. Вот получилось бы задуманное, а там и умереть не страшно. Главное, он хотя бы знал, что всё не напрасно. Ещё один выстрел. Осечка. Парень в панике раз за разом нажимает на курок, вместо того, чтобы передёрнуть ствол. Механизм щёлкает, но совершенно ничего не происходит. Губ Чанёля лишь на секунду касается победная улыбка – слишком уж ненадёжно подобное оружие, потому он и предпочитает остро заточенные ножи. Он тут же бросается в сторону противника и всаживает длинное острое лезвие в живот по самую рукоятку. Метал с лёгкостью проходит сквозь тело, а парень даже не понимает, что с ним только что произошло. Только когда Чанёль проворачивает клинок, он орёт так, что мужчина едва не глохнет. Пистолет выпадает из дрожащих пальцев и с глухим грохотом ударяется об асфальт, а Чанёль, тем временем, вытаскивает клинок из тела противника и брезгливо отстраняет от себя всё ещё живого человека. - Извини, но ты знаешь правила, - произносит он, глядя в глаза захлёбывающегося своей кровью парня, и вынимает из кармана небольшой походной сумки кинжал с изогнутым волной лезвием. Он не удобен в бою, зато отлично вскрывает грудную клетку, легко проходя сквозь рёбра. Глаза парня мутнеют - он того и гляди вздохнёт в последний раз. Но даже так в них всё ещё отражается ужас. Одно дело, когда сам вырезаешь сердце побеждённого врага. А совсем другое, когда лежишь, ощущая спиной холод асфальта и понимаешь, что жертва на этот раз ты, что противник победил. И он не будет благородно ждать твоей смерти, потому что от этого зависит его жизнь. Дикий вопль разрывает погрузившуюся в тишину улицу, и вот уже в руках Чанёля, обливая его пальцы кровью, бьётся в последних конвульсиях чужое сердце. Он как зачарованный смотрит на кровавый комок мышц в своих руках и сплёвывает скопившуюся во рту слюну. Его одновременно завораживает это зрелище и, в то же время, становится противно. Во что он превратился за последние четырнадцать лет? Его личный апокалипсис внутри мирового конца света. Он больше не тот, кем был раньше. Так примут ли его близкие, если однажды всё же удастся их спасти? Чанёль вытаскивает из сумки заляпанный жёлтыми, не отстирывающимися от крови разводами, клочок хлопковой ткани, и аккуратно заворачивает в него уже успокоившееся сердце. Через пару дней, когда орган закостенеет, он сможет натереть его на тёрке и сделать себе лекарство – единственное, что ещё способно поддерживать людские жизни в условиях смертельного вируса, едва ли не в одночасье поглотившего весь мир. Даже смешно, что лекарством стал сам вирус, который всего за пару недель превращает человеческое сердце в камень. А ещё через неделю и само тело каменеет, правда, становится таким хрупким, что даже сильный ветер может его разрушить. Если бы не это, весь мир был уставлен человеческими статуями и, в какой-то степени, Чанёль даже благодарен такому течению болезни. Он бы не продержался так долго, в окружении миллиардов мёртвых людей. А мир вновь рушится прямо у него на глазах. Вот дом, где он вырос, рассыпается совсем как карточный домик. Но, прежде чем щепки успевают коснуться земли, они превращаются в пепел и развеиваются по ветру. Пустое место – вот и всё, что осталось, вместо хранимых год за годом воспоминаний. Больно в груди и плакать хочется, ведь вполне возможно, что в доме были его родные. Что, если они точно так же рассыпались пеплом и унеслись вместе с непокорным ветром, гуляющим теперь по бескрайнему пустырю, на месте которого ещё несколько минут назад возвышался огромный, полный жизни и звуков город. А ведь Чанёль так спешил. Хотел защитить, вновь увидеть улыбки на таких родных и дорогих сердцу лицах. Он бы смог на этот раз, точно знает. Но не успел. Он опять опоздал. Почему всегда так получается? Может, Чанёль какой-то неправильный? Тогда почему всё ещё жив, когда все и всё вокруг рассыпается пеплом? Возможно, этот новый мир щадит именно таких, как он – мечтающих поскорее его покинуть. Пейзаж вновь начинает меняться. Разрывая, словно кожу, поверхность серой, высушенной земли, к небу устремляются острые пики скал. Где-то едва слышно журчит ручеёк, перекатываясь по гладким камушкам, а скалы торопливо увивают тонкие ленточки лиан. Они, словно разумные существа, стремятся завевать как можно больше территории, благоразумно обходя стороной человека. Не проходит и пяти минут, как вместо пустыря вокруг Чанёля возвышается райский сад – природа отвоёвывает своё право на жизнь. И в этом месте нет больше места людям. Даже те единицы, которые ещё не погибли, скоро перегрызут друг другу глотки, потому что это единственный способ выжить. Чанёль одним движением стирает с лица грубым рукавом, перемазанной в пыли куртки, солёные капельки едва выступивших слёз. Не время сейчас отвлекаться на чувства, по его душу уже пришли, и любое промедление может стоить жизни. Жизни, от которой он до сих пор не отказался лишь потому, что всё ещё надеется, что однажды успеет. Что в один прекрасный момент он вытащит из раз за разом рушащегося дома хотя бы кого-то из своей семьи. - Эй, хватит там прятаться! – гаркает он, нащупывая в кармане тонкой куртки остро заточенную опасную бритву. Вытаскивать более серьёзное оружие пока рано - это может спровоцировать неожиданного противника. А пока он не узнает, кто прячется в густых зарослях разросшегося не на шутку куста, поступать так чревато нехилыми последствиями. Сколько раз ему уже приходилось видеть, как безрассудные или, наоборот, слишком правильные, гибли от руки неравного противника. Да он и сам не раз уже пользовался слабостью своей жертвы. Но всё же, сражаться – не всегда лучший выход, порой, намного умнее смыться. А уж бегать он умел, как никто другой. За четырнадцать лет натренировался так, что будь здоров! - Я тебя вижу, может хватит уже играть в игры, - он резко поворачивается в сторону всё ещё разраставшегося кустарника, и незваный гость дёргается, ломая ещё не окрепшие тонкие веточки своего укрытия. Чанёль блефует, на самом деле невозможно разглядеть кого-то среди пышущей жизнью зелёной листвы. Но по шороху легко определить в какой стороне прячется незваный гость. Он может поклясться, что даже слышит как перекатываются шестерёнки в голове этого человека. Противник медлит, обдумывает всё как следует - скорее всего, боится его и прикидывает свои шансы на победу. Чанёля это радует, ведь, если из кустов на него до сих пор не вылетел здоровенный детина с топором наперевес, значит бояться нечего. - Как думаешь, - обращается он к кому-то невидимому. – Стоит сказать этому парню, что куст, в котором он сидит, ядовитый? – лёгкая усмешка касается обветренных губ мужчины. А уж когда с диким воплем из кустов выкатывается нечто низкорослое (естественно, по сравнению с ним), то Чанёль и вовсе разражается диким хохотом, от чего незваный гость ошарашено выпучивает круглые, как блюдца, глазищи, и, не отрываясь от земли, пытается отползти подальше от сумасшедшего. Острые камни, едва укрытые тонкими листочками, тут же рвут тонкую ткань брюк и до крови ранят ладошки мальчишки. Ребёнок шипит от боли, не зная во что вцепиться в первую очередь – в разодранные руки или содранную кожу на заднице. - Чанёль, да он же совсем мелкий! – капюшон куртки шевелится, и из него показывается заинтересованная мордашка неведомой зверушки. Острые кисточки на торчащих ушках чуть подрагивают от любопытства, большие карие глаза на мордочке, чем-то напоминающей кошачью, но более вытянутую, блестят, словно звёздочки, а длиннющие чёрные усики щекочут шею человека. Зверушка не спешит являть миру своё тельце, всё ещё скрытое тканью капюшона, зато выпускает длинный пушистый хвост и тут же обвивает им шею мужчины, как бы показывая, кому принадлежит этот человек. - Эй, дитё, тебя как звать? – спрашивает Чанёль, продолжая сжимать бритву в кармане. Мало ли, мелкий буйный, лучше быть наготове. - К-кенсуууууу, - едва не рыдает ребёнок, то ли от боли, то ли от страха перед здоровенным детиной и его странной зверушкой. - Перережь ему глотку и сваливаем, здесь оставаться опасно, - вертя мордочкой, произносит зверёк. - Бэк, ну чего ты какой кровожадный! – возмущается Чанёль, пристально разглядывая мальчишку. На вид ему лет десять, хотя, тут он может ошибаться, потому что детей давненько не видел. В этом мире вообще уже никто не думает о продолжении рода – самим бы выжить. А этот явно родился уже после вспышки вируса. Кенсу же нервно дёргается и опять пытается отползти, то ли боясь говорящего зверька, то ли сказанных им слов. - Он же детёныш ещё, - фыркает Чанёль, игнорируя недовольное шипение Бэкхёна. – Я думал, после вируса никто не рожал. Вот же, нашлись придурки! - Я тебе о том и говорю, валить надо, - продолжает нервничать зверёк, ёрзая и забираясь лапками на плечо мужчины. – Не хочешь его убивать – не больно надо, но торчать нам тут опасно! - Он же ребёнок, что может нам сделать! – возмущается Чанёль, совершенно не понимая, с чего вдруг его маленький приятель стал таким нервным. - Ты совсем дурак, Чанёль! – верещит Бэк, больно впиваясь коготками через дырку на рукаве прямо в кожу мужчины. – В том-то и дело, что этот мелкий нам ничего не сделает, но если он до сих пор жив, значит кто-то его защищает! И этот кто-то может в любую секунду оказаться здесь и прирезать тебя как жертвенного быка! - Давай мы у него и спросим, как он до сих пор жив, - только отмахивается Чанёль, смотря прямо в ошалевшие от страха глаза ребёнка. - Так он тебе и сказал правду, - сварливо заключает Бэкхён, но всё же удобнее устраивается на плече Чанёля, мирясь с очередной безумной выходкой своего товарища. Всё же они уже давно вместе и до сих пор живы, это ведь что-то да значит. - Возьмите меня с собой! – неожиданно вскрикивает мальчишка, не давая Чанёлю и рта раскрыть. – Моего папу убили и я остался совсем один, мне не выжить! - Почему ты думаешь, что мы тебя не убьём? – логично замечает Чанёль, раздумывая, стоит ли верить пареньку. Всё же он не идиот и полностью согласен со словами Бэкхёна – не всё так просто с этим мальчишкой. - До сих пор не убили, значит не очень-то хотели, - заключает Кенсу, всё ещё сжимаясь от страха и явно не до конца доверяя своим же словам. - Смышлёный, - хмыкает Бэк, вглядываясь в ребёнка уже с большим интересом. - Я не собираюсь делиться с тобой лекарством, - хмыкает Чанёль, прикидывая в голове, насколько ему самому хватит самодельной вакцины. - Мне не нужно, - тихо отзывается Кенсу. – Я родился уже после эпидемии, у заражённых родителей, и, как говорил папа, в моём теле изначально выработалась устойчивость к вирусу. – мальчишка исподлобья наблюдает за мужчиной и его зверушкой, словно пытается прочитать их мысли. Кенсу видел бой от начала и до конца. Видел, как легко мужчина пронзил противника своим клинком. И почему-то решил, что именно Чанёль сможет стать тем, кто спасёт его. И сейчас всё больше убеждался в этом. Наверное, Кенсу сошёл с ума, раз решил, что мужчина, не колеблясь вырезавший сердце из груди живого человека, может ему помочь. Но ведь отец самого Кенсу делал то же самое, чтобы выжить. - Счастливый паршивец, - смеётся Чанёль, в глубине души завидуя ребёнку. – Сколько тебе лет? - Тринадцать, - немного расслабляясь, выдыхает Кенсу. Организм тут же отзывается на это действие тягучим журчанием в животе. Всё же он почти ничего не ел уже четыре дня. Чанёль вновь смеётся, а Кенсу заливается краской, подтягивая к груди худые коленки, и пытается усмирить ревущий желудок. - Скажи-ка мне, Кенсу, какой мне будет толк от того, что я возьму тебя с собой? – фыркает Чанёль, почёсывая за ушком у зверька, удовлетворённо жмурящего глазки. Оба от этого получают какое-то необъяснимое удовольствие, наверное, это заложено где-то на уровне генетики. - Я умею готовить, - тут же выпаливает мальчишка, потому что всё, о чём он может сейчас думать – это еда. - Я тоже умею, малыш, - равнодушно хмыкает мужчина. - Что попросите, буду делать! – пищит Кенсу, понимая, что совершенно бесполезен со своими навыками домохозяйки. - Стирать умеешь? Драться? Собирать фрукты? На вопросы Чанёля, Кенсу принимается кивать как китайский болванчик, лишь потом понимая, что дерётся он из рук вон плохо, а фрукты и ягоды собирал только с земли, на которую их виртуозно скидывал отец. - Ладно, пошли, малявка, - Чанёль вытаскивает из своей сумки зелёное, немного побитое яблоко, и кидает его ребёнку. – Если что, у меня всегда будет с собой сердце на вакцину. Кенсу резко подрывается с места и недовольно морщится от боли из-за ссадин на пятой точке. Но он стойко терпит, понимая, что если начнёт ныть, то Чанёль в любой момент может его бросить, а то и вовсе прирезать. Кусая сочный фрукт, Кенсу семенит за широко шагающим мужчиной и всё поглядывает на него снизу вверх. Ребёнок всё ещё боится Чанёля, но почему-то слепо верит, что тот ему ничего не сделает. А уж он сам постарается хоть как-то ему помочь. Всё-всё сделает. Мужчина становится неожиданно сосредоточен и, кажется, вовсе забывает о том, что только что приютил под своим крылышком бездомного малолетку, от которого и пользы, скорее всего, никакой не будет. Но ведь он всегда хотел младшего брата, а тут такой шанс. - Ну что, куда мы теперь? – спрашивает Чанёль у полностью взобравшегося на его плечо Бэкхёна. Зверёныш забавно дёргает ушками и принюхивается, словно пытается уловить какой-то особенный аромат. Их небольшая компания выбирается из только что сотворённого оазиса и шлёпает дальше по высушенной солнцем серой земле. Иногда Чанёлю кажется, что это не земля вовсе, а прах миллиардов людей, когда-то населявших землю. Пыль городов цивилизации, которой больше нет. И только смерть одного из выживших после эпидемии, может создать небольшой оазис. Природа черпает из мёртвого тела необходимые, для первых ростков, соки. Земля изменилась. Планета полнится реальными миражами, вроде того города, в стенах которого Чанёль не так давно убил человека. Его родного города. Мужчина не знает, реально ли существуют миражи или это всего лишь иллюзия, созданная мозгом, поражённого смертельной болезнью. Он не знает, ждут ли его до сих пор родители в том доме, который Чанёль оставил много лет назад. А если они там, сможет ли он вывести их в этот мир. И хочет ли он этого на самом деле, или это просто единственная причина того, что он до сих пор борется за свою жизнь. Будь его воля, он бы с великим удовольствием остался там - с ними. Но это невозможно, потому что каждый раз вокруг Чанёля мир рушится. Люди и здания рассыпаются пеплом. И остаются лишь он, да его верный товарищ Бэкхён. - Туда! – уверенно произносит Бэк, щёлкая острыми зубками и указывая кивком головы направление. Чанёль верит ему, потому что нюх Бэкхёна ещё ни разу их не подводил. - А куда мы идём? – робко спрашивает Кенсу, вглядываясь в совершенно однообразный серый пейзаж. Он вертит во рту хвостик от яблока – единственное напоминание о скудной трапезе и уже намного больше боится маленького зверька с блестящими карими глазами, чем высокого мужчину, шагающего рядом с ним. - Домой, - хором произносят Чанёль и Бэкхён. Да, они идут домой, хоть и неизвестно, выстоит ли этот фантомный мир на этот раз. Но они будут пытаться раз от раза, ведь, кто не пробует, не получает ничего. *** - Кенсу, просыпайся, - кто-то мягко теребит мальчика за плечо, и когда он сонно поднимает глаза на пришедшего, его встречает приветливая улыбка. – Ты так и просидел здесь всю ночь? – спрашивает Бэкхён, протягивая ребёнку зелёное яблоко. - Я разговаривал с ним, - Кенсу аккуратно поправляет волосы на лбу подключённого к куче гудящих аппаратов мужчине. – Я уверен, что он меня слышит. - Конечно, слышит, - улыбается Бэк, делая глоток отвратительнейшего больничного кофе. – Не может не слышать. Он и сам в это верит, ведь не просто же так приходит в эту палату каждый свободный день на протяжении уже четырнадцати лет. И всё это время часами рассказывает Чанёлю о том, что происходит в его жизни. Рассказывает о том, как его достало начальство; о том, что очередная девушка его бросила; что мама уже отчаялась дождаться от сына внуков. Бэкхён надеется, что Чанёль, единственным видимым подтверждением жизни которого, являются лишь монотонно жужжащие аппараты, слышит его. Что его сознание где-то там, идёт на звук голосов самых близких ему людей, которые не бросают его, даже несмотря на неутешительные заключения врачей. - Тебе стоит хоть иногда ходить гулять, - замечает Бэкхён, наблюдая, как маленькие пальчики Кенсу порхают над телом Чанёля, поправляя тонкое одеяло и стирая со лба старшего брата едва заметную капельку пота. Он стал совсем взрослым, такой ответственный, хоть и всего тринадцать лет. – У тебя же каникулы, в самом деле! Ты же так их ждал. - Я ждал их именно для того, чтобы побыть с Чанёлем, - безапелляционно заявляет ребёнок, опускаясь обратно на стул и легонько сжимая в руках большую ладонь брата. – Я родился, когда он уже был таким, - Кенсу задумчиво водит пальцем по бледной руке Чанёля, вырисовывая каждую синеющую венку. – Мне так хочется увидеть его глаза и улыбку. Хочется услышать его голос не только на старых видеозаписях. А ещё, чтобы он узнал о моём существовании. Пойми, мы же с ним не знакомы, а ведь он мой старший брат! Потому я буду с Чанёлем до тех пор, пока он не придёт в себя! - Эй, - Бэк громко хлюпает носом и пытается рассмеяться. – Он очень хотел младшего брата! Уж кому, как не мне, это известно, я же с пелёнок знаю эту телеграфную башню! Ты был его идеей фикс просто! Мальчик улыбается лучшему другу своего брата, а теперь уже и своему. И совсем не важно, что у них разница в возрасте намного больше, чем лет Кенсу. - Я в туалет, - подскакивает ребёнок и, аккуратно опустив безвольную руку мужчины на матрас, выбегает из палаты. Кенсу душат слёзы обиды. Он не понимает, почему судьба так жестоко обращается с ними. Чанёлю ведь было всего семнадцать, немногим больше, чем Кенсу сейчас. Иногда, по рассказам родителей и Бэкхёна, мальчик представляет, каким был бы сейчас его брат. Сколько бы времени у них было, чтобы узнать друг друга. В какие бы игры они играли, о чём разговаривали. Непременно бы уговорили родителей завести собаку. А ещё, он очень боится того, что когда Чанёль придёт в себя, то узнает всех, кроме него. И что тогда будет делать маленький Кенсу, для которого старший брат стал смыслом жизни? Смыв с лица щиплющие глаза слёзы, Кенсу похлопал себя по щекам, пытаясь привести расшалившиеся нервы в порядок. Самое важное, чтобы Чанёль смог очнуться, а уж тогда Кенсу объяснит ему, кто он такой. Всё-всё расскажет. И Чанёль его непременно полюбит. Уж он постарается. - Не знаю, где ты бродишь, Чанёль, - строго произносит Бэкхён, склоняясь к самому уху своего друга. – Но я надеру тебе задницу, как только вернёшься, потому что ты заставляешь плакать своего младшего брата, которого обещал защищать, если он у тебя появится. Бэкхён растирает рукавом рубашки слезящиеся глаза. Он одновременно верит и не верит своим словам. Но всё равно продолжает рассказывать истории и ждать. Потому что кто, как не самые близкие, будут верить в возвращение заблудившегося где-то на целых четырнадцать лет Пак Чанёля.