Шашки

- Уходишь в это траснферное окно, да? – Как бы ни хотелось Перу отложить этот разговор, да и вообще эту тему не затрагивать, ключевой вопрос уже задан и повисает в воздухе. Андрей, сидящий напротив, хмурится и крутит в руке только что «съеденную» черную шашку, стараясь избегать этого открытого пытливого взгляда. Им обоим кристально понятно – Мертезакер жаждет ответов. В последние несколько месяцев желтая пресса дотошно мусолила уход провального русского из Лондона, с издевкой приписывая ему интерес со стороны клубов турецкой лиги, высылая его на восток, в Азию, или же на север, на берега родной Невы. Да и сам Аршавин не то что бы был против перехода – в последнее время он стал все менее разговорчивым, замкнулся и подолгу сидел в гордом одиночестве, уткнувшись в какую-нибудь русскую книгу. Сказать, что поведение Андрея беспокоило Пера, означало не сказать ничего. Немец, привыкший во всем видеть порядок и логику, просто не понимал, куда пропал тот русский паренек, который был готов сражаться, который с такой легкостью освоил английский, который отличился голом меньше чем через месяц после своего дебюта. Куда делся тот блеск в глазах, как тот, когда в далеком 2009 году в матче против какого-то середняка, кажется, Блэкберна, Аршавин вышел во второй тайм и забил, даже несмотря на опасный стык в первом тайме и восемь швов в перерыве? Где все это? Вот и сейчас, исходя из молчания Андрея, Пер осознает, что все уже решено, что того нахального и нагловатого русского, голодного до лавров, славы и исполненных амбиций, уже не разбудить и не вернуть. Поджимает губы. Возвращается к черно-белой доске 8х8 взглядом, но не мыслями. - Я понял, - Немец пожимает плечами и передвигает очередную из черных шашек на одну клетку по диагонали вправо. Андрей поджимает губу, кажется, весь уйдя в игру, что-то высчитывает, беззвучно шевеля губами и проделывая странные пасы пальцами над доской. Мертезакер всегда был далек от игры в шашки. Еще в 2011 Аршавин научил его русскому варианту игры, и с того времени Пер не продвинулся в игре ни капельки – он так и не осилил специальную литературу, не обращал внимания на порой очевидные ходы, не просчитывал действия наперед, в общем, просто играл, как играется, в угоду Андрею. Для Аршавина же это одновременно являлось отличным способом отвлечься от всех мирских проблем, погрузившись в детские воспоминания, да и было неплохим хобби. Сегодня, кстати, был первый раз за последние три месяца, когда Андрей предпочел игру книге, так сказать, маленькое достижение для Пера. - У тебя опять samooblozhenie, Пер, - Кажется, Андрей уже и позабыл про их несостоявшийся разговор, полностью погрузившись в игру. Помнится, в детстве Аршавину предлагали пойти в профессиональный шашечный спорт, он подавал большие надежды в родном Петербурге… Но парень решил уйти в футбол. Кто знает, может быть, сейчас, сидя, положив голову на руки, и лениво передвигая белые шашки, одну за другой, по доске, он думает как раз о том, что сделал много лет назад неправильный выбор? Может, он мог переехать в Лондон не как ф утболист, а как шахматист? - Замоо… Ну и черт с ним, - Пер делает легкую отмашку, даже не пытаясь вникнуть в смысл того, что говорит ему Андрей. Ох уж вся эта русская лексика… Нечитаемая, абсолютно не выговариваемая абракадабра. Мертезакер не понимает ее, он полностью занят своими мыслями и воспоминаниями. В прострации он пытается по рассеянности подвинуть шашку вперед, но Андрей отрицательно мотает головой, останавливая руку Мерте пальцем. На губах русского появляется легкий намек на улыбку. Он наклоняет голову поочередно влево и вправо, будто иллюстрируя свою реплику. - Направо или налево? - Направо, - Шепчет одними губами Мертезакер, которого от этого, казалось бы, невинного прикосновения, будто прошибло током. В голове навязчиво всплывают размытые картинки прошлого – первый поцелуй, пьяный, но от этого не теряющий нежности, под какой-то медляк в клубе, где их двоих так никто и не узнал; первый секс, на выезде, в Барселоне в 2011, в номере Пера, когда остальные отправились на прогулку по городу; тихие стоны и смешной шепот на русском языке, который так и остался для Мерте чужим, как бы он ни пытался понять, что значат все эти произнесенные одними губами слова; напряженное тело, изгибающееся и подающееся ему вперед в такт его движениям; испачканное кровью и спермой постельное белье, которое пришлось стирать вручную, чтобы еще, не дай бог, не подумали чего об этих двух пушкарях в пока еще гомофобном мире болельщиков. Пер вспоминает это с тоской и поддается руке Андрея, которая переводит шашку направо, как немец того сам и пожелал. - Zugzwang! – радостно заключает Аршавин еще одним термином, на этот раз немецким, так, что Мертезакер тоже может понять. Что же, это означает что немец в очередной раз запутался, что приведет в скором времени к поражению. Что и случается через два хода. - Sortir! – Андрей в победном жесте вскидывает сжатые кулаки наверх, в то время как Пер, помрачнев то ли от поражения, то ли от возвращения к реальности, убирает последнюю черную шашку с поля. Он в очередной раз проиграл, впрочем, его это сейчас слабо волнует, куда важнее тот вопрос, который Аршавин в который уже раз предпочел оставить без ответа. Уйдет – это уже понятно. Мерте горько усмехнулся своим мыслям и, пристально посмотрев Андрею в глаза, задумался над другим. Если уйдет, то куда? Андрей ловит на себе внимательный взгляд светло-голубых глаз, направленный из-под светлых кустистых бровей. Радость тут же проходит, сменяясь напряжением. Аршавин понимает, чего от него хотят, и тихо вздыхает, признавая свое поражение. Не в шашках, разумеется, а в сложившейся ситуации. Одно слово, такое же бессмысленно-русское, но сейчас означающее даже слишком много, делает последовавший за ним поцелуй практически прощальным. - Зенит.