Твой портрет

      С самого утра он сидел неподвижно за столом, чиркая очередной листок с неудавшимся наброском. Идея мелькала в голове, дразнила, но исполнение не давалось. Похоже, сегодняшний день неудачен для творческих начинаний… Резкое движение локтем, чернильница опрокинулась, и по столу стало расползаться жуткое пятно, грозившее сделать белизну рукавов его рубашки слабым воспоминанием.       — Проклятье! — Факир резко снял руки со стола и по инерции вжался в спинку кресла. Чернильное пятно ехидно, если такое уточнение, конечно, можно применить по отношению к пятнам, стало растекаться по столу, планируя занять и листок с неудавшимся наброском. Факир с отрешенным видом наблюдал, как уничтожаются чернилами скупые слова, которые он с огромным трудом выжал сегодня из себя. Что ж, пойти, что ли, поискать вдохновение?       Не забыв вытереть чернила со стола — ему вовсе не хотелось, не смотря на плохое настроение, изменять своей аккуратности, юноша, прихватив несколько чистых листов и любимое утиное перо, выскользнул тихо из кабинета. Если Ахиру почует, что у него сегодня плохое настроение, то от неё он не отвяжется. Не то, чтобы её общество его отяготило бы, но ему вовсе не хотелось, чтобы она за него волновалась. Пусть думает, что он как обычно сидит в кабинете и работает. Быть призраком, видением в собственном доме… Это было давним желанием Факира.       Он был счастлив. Любимая девушка, балетные достижения, хорошие друзья, буйная фантазия и возможность писать волшебные сказки, свой дом… Но иногда ему хотелось побыть привидением… Чтобы увидеть то, что от него сокрыто, чтобы услышать то, что никто никогда не слышал. Просто тогда, его сказки станут ещё ближе к реальности. Хотя, иногда, он одергивал себя от этих крамольных мыслей — сказка должна оставаться сказкой, кто бы чего не говорил… Правда, то, что он может узнать, позволит сделать ему сказки более прекрасными.       С такими мыслями юноша выбрался в сад, в котором было ещё тихо. Время около полудня, и Ахиру скорее всего занимается обедом, так что вряд ли кто здесь ему будет мешать. Факир с затаенным восторгом улегся на живот в тени куста шиповника, среди солнечных бликов и теней. Конечно, он предполагал, что таким образом можно окончательно распрощаться с белизной рубашки, но от этого испытывал только легкое удовлетворение, как мальчишка, который думает напроказить назло ворчливой бабушке. Сегодня ему вздумалось побыть отличным от того образа, к которому так привык он, и так привыкли другие. Возможно, это солнце во всем виновато. И неудавшаяся сказка.       Юноша положил перо на чистый лист, откупорил маленький пузырек чернил, который носил по обыкновению в кармане жилета на случай, если вдохновение настигнет его вне кабинета, что обычно и случалось. Окунув перо в чернила, он, прикрыв глаза, замер, стараясь ощутить каждый отблеск солнечного света на своей коже, прочувствовать до глубины своего сердца, прослушать шелест каждой травинки… Прекрасно. Нет, больше. Волшебно. Сейчас весь мир вжался в одну черную блестящую каплю чернил, повисших на кончике пера. Кровь стучит глухо в ушах, будто в предвкушении или величайшего чуда или страшнейшей катастрофы. Помучив себя ещё несколько томительных мгновений, Факир, усмехнувшись собственному трепету, принялся рисовать на чистом пергаменте рожицы, чертиков, облака и прочую милую сердцу ерунду. Вот так… У него сейчас просто было совершенно не сочинительское настроение.       Мимо пролетела, деловито жужжа, пчела. Изумрудные глаза, чуть прищурившись, проводили её взглядом до нежного бутона белого шиповника, источавшего сладкий и такой беззащитный в своей сущности аромат. Несколькими быстрыми штрихами Факир зарисовал и пчелу и цветок. В принципе, он никогда не рисовал хорошо. При своем писательском таланте, силе воображения, которую он с самых ранних лет выплескивал на бумагу, он и не нуждался в рисунках (ну, а после гибели родителей от когтей воронов его и не особенно интересовали рисование и сочинительство…). Но в последнее время, глядя на Аотоа, который с поразительным рвением пытался освоить ремесло художника, он заражался его пылом. Ему тоже хотелось прикоснуться к миру образов, кружащихся вокруг него, попробовать запечатлеть их не словом, а рисунком. А ещё он, также как и его друг, хотел нарисовать портрет возлюбленной…       Смешно? Трогательно? Романтично? Какая в принципе разница! Не то чтобы юный сказочник привык потакать своим желаниям. Ни в коем случае. Напротив, он нередко душил их в себе на корню, из-за чего получил репутацию мрачного, в чем-то даже чопорного и черствого человека (да, Факир нередко видел самого себя в безумно мрачных красках, особенно в часы одиночества). Но эта навязчивая идея преследовала его изо дня в день, и ему казалось, что он просто обязан воплотить её в реальность… К его огромному удивлению выяснилось, что талант к рисованию у него определенно есть. Он с легкостью зарисовывал животных, насекомых, цветы, пейзажи, натюрморты, даже людей! Портрет Мифо, сделанный во время краткого визита друга две недели назад, ему очень даже удался. По крайней мере, Ру, которая увидела его, с восторженным криком схватила это «шедевр» и уговорила Факира отдать ей «как хорошую памятку о талантах её лучшего друга!», а потом заговорщицким шепотом сообщила, что хочет заказать себе медальон. Аотоа юноша свои работы предпочитал не показывать — бедняге нелегко давались уроки у Мален, и быстрота освоения этого искусства Факиром могла бы его только расстроить и разуверить окончательно в собственных силах.       Однако кое-что все-таки никак не выходило у юного сказочника. Мечта о портрете Ахиру оставалась для него недостижимой. Образ девушки, будто невозможно было уловить! Она ускользала от его пера, кисти, карандаша, как ускользает лебедь по глади воды от шумных мальчишек. Раз за разом он брался за планшет, но все без толку. Его охватывало даже временами тягучее отчаяние — как такое возможно?! Ведь он знает каждую черточку её улыбчивого лица, каждую линию её прекрасного тела, да и душа её ему родная! Неужели этого недостаточно?       Порой ему казалось, что он находится в сказке, в которой постоянно звучит лейтмотивом фраза «нужно нечто большее». «Нечто большее»… Вот только что это нечто большее? Факир достал из кармана маленькое зеркальце в посеребренной оправе, отложив в сторону перо, перевернулся набок и поймал луч солнца в зеркальце. Послушный его воле блик заплясал на темно-зеленых со светлыми солнечными пятнами листьях куста. Завораживает… Вверх, вниз, вправо, влево, наискосок, исчезает, вновь вверх, вновь вниз… будто крест рисует. Уронив неожиданно руку с зеркальцем, Факир откинулся на спину и приглянулся к облакам. Хотя их и толком то не было. Как обычно выражается Аотоа при такой погоде: «Это не облака, а какая-то мазня…». Он терпеть не мог перистые облака. Факир же напротив их любил. Ему нравилось представлять, что это размытая картина — кто-то когда-то изобразил что-то на полотне неба, а потом случайно обрызгал водой. И вот черты расплылись, позволяя играть с ними, пытаясь догадаться, что же это было прежде.       Скрипнула дверь дома. Факир вздрогнул, повернул голову, приглядываясь из-под ветвей куста. К сожалению, с его наблюдательного пункта можно было видеть только часть дорожки, ведущей к калитке и участок, где Ахиру обычно развешивала на просушку белье. Не прошло и полуминуты, как в поле его зрения появились стройные ножки его возлюбленной, обутые в белые простые баретки. Глядя на её лодыжки, Факир почувствовал, как приливает к щекам кровь, а сердце начинает стучаться быстрее. Девушка переступала с ноги на ногу у его убежища, будто в нерешительности. Что она здесь делает? Неужели обнаружила его исчезновение? Это было вполне в духе Ахиру — ни с того, ни с сего нагрянуть к нему в кабинет, чтобы посмотреть, насколько он продвинулся в сочинительстве. Однако юный писатель свято надеялся, что девушка просто собирается вывесить на просушку белье…       Надежды рухнули в тот же миг, когда робким голосом Ахиру позвала:       — Факир!       Юноша тихонько вздохнул, потянул носом воздух, вдыхая аромат шиповника, смешавшийся с таким любимым и пьянящим запахом Утенка. Его не тянуло раскрываться сейчас… Привидению так хотелось хотя бы ещё четверть часа побыть привидением, прежде чем стать снова человеком! Ахиру подошла к кусту вплотную, вновь замерла, прислушиваясь, а потом с веселым визгом нырнула за куст:       — Вот ты где! Я услышала твое сердце!       Мгновение, и девушка просто рухнула на Факира, который даже позу изменить не успел. Любопытный носик уткнулся ему в плечо, тонкие пальчики сгребли в горсть материю рубашки на груди, хохолок беспардонно принялся щекотать ноздри. Юный писатель сдавленно застонал:       — Боже, Ахиру, мои ребра!       — А зачем ты сбежал? — девушка приподнялась над ним и заглянула в глаза. Юноша жадно втянул воздух, радуясь, что все-таки не чихнул.       — Сбежал?       — Ну да… Я заглянула в твой кабинет… хотела предложить тебе кофе… — девушка слегка смутилась, припоминая насколько бурно Факир обычно реагировал на подобную заботу в минуты вдохновения. Однако поведение её возлюбленного сейчас казалось более возмущающим, поэтому она продолжила: — Тебя не оказалось там. И я подумала, что ты решил спасаться бегством…       — От чего спасаться-то? — брови Факира взлетели вверх, а сам он едва сдерживался, чтобы не засмеяться в голос.       — От меня… — на щеках Ахиру вспыхнул румянец, и свой ответ она скорее прошептала, чем сказала.       Факир недоуменно посмотрел на неё:       — Милая, разве мне когда-нибудь хотелось быть далеко от тебя?       — Судя по сегодняшнему дню — да, — девушка сложила руки у него на груди и положила на них подбородок. В лазурных глазах проблеснула тревога. — Обычно, уходя, ты просто предупреждаешь, что хочешь побыть один. А здесь исчез без единого слова.       — Я просто хотел побыть привидением, — устало усмехнулся Факир. — Мое вдохновение объявило сегодня забастовку. Ничего не выходит… Ни сказки, ни рисунки.       Теплая ладошка Ахиру скользнула по его боку, потянувшись к заброшенному листу бумаги:       — Ну да… Ничего не удается, — с легким ехидством заметила девушка, разворачивая листок рисунком к Факиру. Тонкий пальчик ткнул в нарисованного четвертью часа ранее шмеля и цветок.       — Это ты называешь достижением? — возмутился, слегка покраснев, Факир. — Просто зарисовка того, что я вижу.       — А что ты бы назвал достижением? — Ахиру отложила вновь ставший никому неинтересным листок и нависла над юношей. Её невозможно большие глаза широко распахнулись, ресницы чуть подрагивали под набежавшим ветерком. Факир облизнул внезапно пересохшие губы и усмехнулся:       — Твой портрет… Если бы у меня получился твой портрет, я бы назвал это достижением. Ммммм… Может ты с меня слезешь?       Покрасневшая как маков цвет Ахиру помотала головой из стороны в сторону:       — Нет, а с чего ты решил меня рисовать?       — Ахиру, это очень неудобная поза для допроса — можешь мне поверить, — Факир вновь облизнул губы, чувствуя, как все внутри пылает. — Мне…больно…       Последнее слово прозвучало неуверенно, полувопросительно, поскольку совершенно не соответствовало действительности. Однако юноше было просто жизненно необходимо вынудить Ахиру слезть с него, иначе…       Ахиру, видимо просто не понимая, чем чревата такая ситуация, только нагнулась ниже, касаясь своим носиком его носа, вызывая этим жаркий румянец на щеках Факира:       — Ты такой врун! — девушка уперлась ладошками по сторонам от его головы. — Ладно бы если я локтями давила тебе на живот…       — Ахиру, — Факир поднял руку, очерчивая мягко овал её лица. — Ты просто невозможна! Я так надеялся, что сегодня ты будешь вся в делах и я…       «Смогу украдкой наблюдать за тобой, чтобы найти это «нечто большее». То, что поможет мне тебя нарисовать».       — Значит, ты не хотел, чтобы я тебе мешала, да? — чуть дрожащим голосом спросила девушка. Её глаза подозрительно заблестели, она приподнялась на вытянутых руках и отстранилась, собираясь встать.       Факир закатил глаза, понимая, что его совсем неправильно поняли, и сейчас начнется наводнение:       — Ты действительно невозможна, утенок!       Сильные руки обвились вокруг талии Ахиру, мешая ей встать и умчаться в слезах, потянули вниз и чуть в сторону. Факир уложил её рядом с собою, повернувшись набок. Ему стало гораздо лучше, а настроение поднялось ещё и из-за трогательного вида Ахиру. Конечно, ему не нравилось, когда она лила слезы, но её дрожащие ресницы, припухшие губы и сверкающие глаза вызывали сладостную дрожь во всем его теле.       — Ты никогда не мешаешь мне, — конечно, это было не совсем правдой — Ахиру нередко отвлекала его, прогоняла в неизвестность музу, врываясь ураганом в его места уединения… но, возможно, это то, что стоило сейчас сказать. Он положил одну руку ей на затылок, а другую на спину, притягивая ближе, так, чтобы чувствовать, как щекочет шею её дыхание. Ахиру замерла, растерянно глядя на него. Невыплаканные слезы застыли в её глазах, увеличивая их сходство с сапфирами. Факир фыркнул, прижимая девушку вплотную, переполняясь в миг её жаром, трепетом и легкой грустью. Ахиру сморгнула, пряча лицо на груди, отчего слезы все-таки скользнули по щекам, кочуя на умудрившуюся таинственным образом остаться белоснежной рубашку юноши.       — Я глупая, да? — тихо прошептала она, улыбаясь одними уголками губ. Факир многозначительно хмыкнул, решив не утруждать себя развернутым ответом. Он смотрел поверх её макушки на божью коровку, опустившуюся на нижний лист куста. Несколько мгновений наполненных только их дыханием, сбившимся стуком сердец, шелестом травы и листьев и шорохом крыльев редких птиц. Затем Факир резко перевернулся на спину, увлекая за собою Ахиру, возвращая их тела в исходное положение. Голубое ситцевое вышитое цветами платьице, в которое была одета девушка, чуть задралось, обнажая ножки до коленок уже тронутых теплым летним солнцем. Оценив обстановку, Факир с улыбкой подумал о том, что жаль коленок-то он сейчас и не видит.       — Ты чего? — покрасневшая до корней волос Ахиру вновь нависла над ним. Теперь правда не по своей воле.       — Тебе нельзя долго валяться на голой земле, — усмехнулся юноша. — А пиджак я оставил дома…       — Да, но ты же говорил, что тебе больно, если я лежу на тебе… — от смущения девушка едва выговаривала слова. И куда подевался её задор?       — Я? Когда это? — закатил глаза Факир. — Но если тебе не нравится…       Он стремительно сел так, что девушка была вынуждена обхватить коленями его талию. На её лице теперь можно было что-нибудь разогреть… Юноше даже показалось, что он видит легкий дымок, поднимающийся от пунцового лица его возлюбленной в небо. Факир опустил глаза, с неожиданной робостью чуть сдвигая подол платья на правой ноге девушки вверх и лаская ладонью загорелую коленку. Ахиру, изрядно нервничая, попыталась отдернуть платье в исходное положение, хотя и прежнее положение приличием не блистало после столь стремительного подъема. Её пальцы столкнулись с настойчивыми и в то же время слегка застенчивыми пальцами юного писателя, которые самыми кончиками продолжали изучать коленку.       — Нахал! Прекрати это немедленно! — девушка все же спихнула его руку с себя. — Неужели больше нечем заняться?       — Ты же отвлекла меня от моих дел! Теперь придется тебе смириться с тем, что сама стала моим новым занятием! — разгорячено воскликнул слегка раздосадованный её поведением Факир. Затем он озорно улыбнулся — рядом с Ахиру его настроение менялось почти каждое мгновение — и ухватился за её хохолок, заставляя девушку пригнуть голову и подставить свой лоб под поцелуй.       — Хороши дела — смотреть в небо, да листы разрисовывать всякой чепухой, — смущенно проворчала девушка, прижатая лбом к его груди.       — Ага, да думать о тебе, — Факир вновь приподнял её головку за подбородок и очень нежно коснулся её губ своими. Короткий поцелуй, не длившийся и пяти секунд, заставил Ахиру потерять на миг способность дышать — столько любви было в такой простой фразе и этом едва заметном касании. Юноша отстранился, пристально глядя в её лицо, вырезая вновь и вновь образ девушки в сознании… Он должен запомнить… Должен удержать это «нечто большее».       — Факир… Я люблю тебя, — спонтанное признание, сказанное дрожащим от волнения голосом, сквозь которое, однако, сквозило неподдельное счастье, и все ещё пылающие щеки, широкая яркая улыбка…такие обворожительные ямочки, такое сияние лазурных глаз…       Во рту стало сухо, как в пустыне. Изумрудные глаза на миг затянуло как ряской тоской.       «Ты же знаешь, что это бесполезно. Ни один портрет не вместит всех тех чувств, что ты испытываешь к ней, ни один ты не сможешь осветить таким светом, каким светит её душа. Это невыполнимая задача, Факир. И ты это прекрасно знаешь… Не лучше ли просто жить, наслаждаясь моментом? Не лучше ли отказаться от бессмысленной мечты?»       «Почему бессмысленной?»       «А что ты докажешь этим? Что ты мастер? Что в твоих силах все? Нет, Факир. Нельзя. Тебе даровано счастье, но удержать его ты можешь только своим сердцем и памятью. Не рисуй портрета — оставь нечто большое в своих ладонях… Ты ведь сам будешь жалеть, если у тебя получится»       «Почему?»       «Перенеся её на бумагу, ты потеряешь её внутри себя. Её образ, выплеснувшись из тебя, более не вернется в тебя»       «Глупость какая!»       «Увы, это правда. Все, что мы отпускаем от себя, все, во что мы вкладываем бурные эмоции — не поддается вторичному переживанию. Создав её портрет, ты лишишь себя возможности вновь увидеть»       «Я что — ослепну?»       «Можно сказать и так… Своего рода слепота поразит тебя… Рисуй её руками, губами, слезами…как угодно! Но избегай холста»       Руками? Губами? Слезами? Диалог с внутренним голосом, несмотря на свой сравнительно грустный подтекст, вызвал легкую улыбку. Ахиру, заметившая её, чуть склонила набок головку, а потом нараспев спросила:       — Так ты будешь рисовать мой портрет? — искорки ехидства промелькнули в глазах девушки.       В изумрудных очах Факира же заплясали бесенята…       — Даааааа, — протянул он, очерчивая вновь овал её лица самыми кончиками пальцев, а затем спускаясь на шею. — Прямо сейчас.       — Э? — Ахиру отшатнулась, вновь краснея как маков цвет. Похоже, ей не улыбалось сегодня надолго остаться со своим природным цветом кожи.       — Куда? — фыркнул Факир, девушке показалось, что из его глаз полыхнуло адским пламенем. — Я не говорил, что ты можешь идти!       Его руки вновь притянули её близко-близко, дыхание чуть ли не расплавляло нежную кожу шеи, от подушечек его пальцев распространялся жар, вынуждавший Ахиру извиваться в его руках, избегая и стремясь к этим соприкосновениям.       — Я рисую тебя…- глухо, с затаенным отчаянием прошептал юноша перед тем, как впиться с поцелуем в губы своего Утенка. По смуглой щеке скользнула слеза, заблудившаяся в сплетении тел влюбленных…       Солнце, постепенно прогуливаясь по небу, добралось и до оставленного наклоненным Факиром зеркальца. Солнечный лучик, подгоняемый безудержным любопытством светила, нырнул в зеркальную гладь, в которой отражались двое — Он и Она, безудержно теряющиеся друг в друге, изучающие друг друга, нуждающиеся друг в друге, растворяющиеся друг в друге. Солнце слегка смутилось, но и в то же время не решилось оставить их в тени, где они бы быстро замерзли. Поэтому, дождавшись, пока проскользнет так во время подоспевшее облачко, которое позволило ему скрыть смущение, светило с радостным одобрением обняло их своими лучами, как в сверкающий кокон укутало. Отвлекшийся на него Факир запрокинул голову в небо и чуть сощурил глаза, Ахиру заерзала, чувствуя как тепло затылку, который теперь припекали солнечные лучи.       — Сегодня прекрасный день, — прошептало неудавшееся приведение своей возлюбленной на ухо.       — Не спорю… Но я так и не поняла про портрет, — Ахиру приподнялась на локтях, заглядывая в освещенное счастливой улыбкой лицо Факира.       Факир сначала удрученно вздохнул, дивясь способности девушки меняться в настроении в два счета — ведь совсем недавно ей бы даже не смогло прийти в голову его спрашивать! А тут не успели их тела успокоиться, как….       — Глупенькая, — вновь мягко улыбнулся он. — Он здесь…       Юноша взял её ладонь и положил на свое сердце.       — Но так ведь его никто и не увидит… — растерянно прошептала Ахиру, чувствуя всем своим телом учащенный стук его сердца.       — Я и не хочу, чтобы его кто-то видел… Он слишком прекрасен…       Казалось, что солнце очень мягко улыбнулось им в этот момент. Правда, ни Факир, ни Ахиру этого не заметили.