Об обещании будущего.

Дом не отпускал Курильщика. Он преследовал его во снах, в воспоминаниях, на собственных рисунках — везде, где приходилось оставаться один на один с собой. Возможно, Эрик Циммерман и был уже давным-давно свободен от прогулок в серых стенах, от кличек и крестных и от молчания слепого вожака, и это его не касалось больше, но почему-то определенная часть все еще продолжала принадлежать Дому, скучая по красным кроссовкам. Она, скорее всего, в нем и осталась, укрывшись от теплого солнца Наружности под известкой и просыревшими матрасами. По-прежнему тянул он в колючие объятия своих детей-сироток, диких, совсем не похожих на обычных за счет странных повадок, и память следовала за ними по пятам. За избранными, которых принял Дом. Черный хорошо понимал это, внимательно, вплоть до самых мелких деталей, изучая последние из картин, нацепив вдобавок очки, будто разбирая те на отдельные мазки. К слову, порой зловещее понимание озаряло его даже слишком хорошо, от чего едва ли верилось Эриковскому «Все в полном порядке». Нет. В порядке ничего не было, это совершенно очевидно. Иногда Эрик, начиная размышлять о чем-то, мог выкурить за час около половины пачки, особенно если при этом нервничал. Черный прятал сигареты как можно выше, дальше, глубже, но смекалка парня всегда находила выход. На крайний случай он мог попросить добродушную соседку по лестничной клетке одолжить парочку. Реже Эрик задумывался всерьез, и тогда Черному хотелось спрятать себя самого. Когда это происходило, тощие пальцы с несвойственной им силой впивались в подлокотники коляски, а лицо приобретало то смутно знакомое выражение, от которого обычно передергивает всем телом. Так Курильщик смотрел только на расписанные стены, только так он слушал выдуманные в специально отведенную ночь сказки. Черному казалось, что друг переносится обратно по-настоящему, изобретя тайком машину времени. Невольно вспоминались идиотские слухи о нескольких кругах. Быть может, он как раз отправляется туда... «Нет, не может» – одергивал себя Черный и нежно гладил Эрика по щеке, отвлекая от раздумий, встречаясь взглядом с широко распахнутыми от удивления глазами. – Все будет хорошо, - коротко улыбается он в ответ, стараясь успокоить обоих. За последние недели Черный всей душой возненавидел наступление ночи, так сильно, как не мог ненавидеть их даже в Доме. Если раньше она была передышкой между рабочими буднями, то теперь стала невыносимой, изощренной пыткой. Черный боялся того момента, когда часы забегут далеко вперед, на улице станет совсем темно и ему все-таки придется лечь спать. Рядом с беспокойно вздрагивающим Эриком. Он прекрасно знал, что успеет задремать и проспит приблизительно пару часов перед тем, как проснувшийся Курильщик с криком подскочит на кровати, словно забыв напрочь о своих ногах, и вцепится в его руку. Черный каждый раз чувствует себя спасательным кругом, проплывающим мимо тонущего, но ничего не имеет против. Обычно он тихо вздыхает, перехватывает руки Курильщика и тянет самого Эрика ближе к себе. Кажется, в глазах последнего блестят слезы, но Черный никогда не спрашивал, какие кошмары его мучают. Он надеется, что если не будет делать этого, тот просто забудет о снах на утро. Иногда Черный ловит себя на мысли, что начинает понимать Сфинкса. Да, он теперь действительно понимает, чего тому стоило удерживать Слепого рядом, в своей реальности... но Слепой не имел ничего общего с Курильщиком. Первый точно не смог бы прижиться в реальности... – Все будет хорошо, - заклинанием шепчет он, целуя в макушку свернувшегося под боком. – Черный, - впервые за месяц он обращается к нему по кличке, - я не хочу туда возвращаться, не хочу... – И не вернешься, - как же похож сейчас этот парень, затравленно смотрящий сквозь него, на маленького волчонка, - спи давай, я буду рядом. И Черный осекается мысленно, подавляя дрожь и сомнение, вспыхнувшее в груди. Конечно нет, это лишь глупое сравнение, пришедшее в дурную спросонья голову, и ничего серьезного оно не значит, но... Но разве это не волки всегда остаются остервенело преданными Лесу? Черный старается уснуть покрепче, чтобы с рассветом произошло чудо, и он ничего не вспомнил.