На одном борту

      На палубу выскакивали люди, провожали испуганными глазами ледяную скалу. Кто-то кому-то громко объяснял, что случилось. Стали появляться дамы с кавалерами, разодетые в шелка и бархат. Арагорну показалось, что он заметил гриву чёрных волос своей бывшей невесты. Держа Леголаса за запястье, мужчина спешно смешался с толпой.       - Наверх? – спросил эльф.       - И как можно быстрее.       План немного изменился: Арагорн был почти уверен, что Трандуил заинтересуется произошедшим и наверняка покинет каюту. И очень желательно будет, если любовники окажутся не на его пути, но и недалеко. Коридоры были полны. Любопытных на корабле хватало, да и грохот с тряской были очень ощутимы. В помещениях стало сложнее продвигаться. Арагорн выбрал самый длинный путь в их бывшие каюты, чтобы уж точно избежать нежелательной встречи.       - Как думаешь, всё в порядке? – с беспокойством поинтересовался блондин в плечо мужчине. Он держался максимально близко к Арагорну, чтобы его не унесло толпой.       - Не знаю. Но мне не нравится, что айсберг был так близко. Это не к добру, - хмуро ответил Дунадан.       - Думаешь...       - Шшш, мне кажется, я слышу его.       Леголас испуганно замолк и отпрянул к стене вместе с брюнетом. Но тревога оказалась ложной и они продолжили путь.       - Может, это знак? – возобновил он разговор.       - Знак? Чего? Ты вроде не веришь в Бога.       - Странно просто, что почти сразу после моих слов появился этот айсберг. Вдруг и вправду...       - Слушай, давай сейчас просто доберёмся до кают, сделаем дело, а уже потом выясним, что за знаки нам посылают небеса, ладно? – раздражённо бросил через плечо Арагорн. Ему приходилось туго – толпа наседала, а они двигались в противоположном направлении. Эльф обиженно замолк, хотя прекрасно понимал, что сейчас не время для разговоров.       До каюты они добрались молча и лишь спустя полчаса. И определённо по счастливой случайности они не встретили Трандуила ни в пути, ни в каюте.       - Возьми документы и немного денег. Может, пару вещей, но не больше узелка. И быстро! – скомандовал Арагорн и исчез в своей каюте. Леголас нахмурил брови, но послушно последовал приказу и вошёл к себе. Ничего не изменилось за эти дни. Ветер свободно гулял по помещению, теребя шторы и лохматя страницы незакрытой книги. Со стола на пол сметены все листы. По лакированной поверхности каталась перьевая ручка, неприятно дребезжа.       Всё оказалось проще и быстрее, чем думал Леголас. Документы лежали в столе, немногочисленные вещи и деньги – в чемодане, который он так и не разобрал толком с посадки на корабль. На сборы ушло не больше трёх минут. Встав посреди каюты и оглядев её, юноша решительно повернулся к двери, но, замявшись, стукнул чемоданом о пол и вернулся к столу.       Никто не знал о том, что Леголас вёл дневник. Это была его маленькая тайна, но самая сокровенная. Тайна в твёрдом кожаном переплёте, с золотым оттиском букв на задней стороне в левом нижнем углу «На память». На память от матери. Леголас не расставался с подарком никогда, но писать начал в нём лишь после смерти матери. Писать ежедневно, вкладывая смысл в каждое слово, выводя буквы ровно, изящно, как его учили. Чтобы было красиво. Чтобы мама гордилась им и видела – он не забывает. Ни её, ни единый день своей жизни. Белые листы видели всё – и слёзы, и злость, и ненависть, и обиду. И любовь. Любовь к матери и любовь запретную.       Но дневник будто сквозь землю провалился. На столе, под столом, в комнате, в чемодане (да быть не может, ведь я же вёл заметки!) – нигде не было книги. Паника накатила на Леголаса. Он сам твердил себе: «Глупость какая!», но продолжал лихорадочно переворачивать листы, раскидывая их в стороны и искать, искать свою потерянную память. «Быть не может, я ведь писал! Чёрт побери, где он?! Меня не было всего три дня!». Единственные несколько дней, когда эльф даже не вспомнил о подарке матери. Не написал ни слова на белых листах. Три дня счастья.       Хлопнула дверь. Леголас испуганно вскочил, но это был лишь Арагорн.       - Ты меня напугал! – обвинительно вскрикнул эльф. – Я уж подумал...       - Почему ты задержался? – строго спросил Дунадан. В руках он держал небольшой чёрный чемодан.       - Я искал... - Эльф замялся. Сказать? Но никто ведь не знает о его тайне. Хотя, кто как не Арагорн. – Искал дневник.       - Что? Из-за такой мелочи? – похоже, что мужчина даже рассердился. Он был весь на нервах.       - Это не мелочь! Просто... просто помоги мне его найти, ладно? Это очень важно для меня, - попросил юноша. Брюнет тяжело вздохнул и, как показалось на мгновение, хотел вновь осудить любовника, но он лишь поставил чемодан на пол и присоединился к поискам.       - Книга небольшая, переплёт кожаный, светло-бежевый, сзади в нижнем левом углу написано «На память».       - «На память»? – переспросил Дунадан.       - От мамы.       Больше вопросов не было.       Но поиски ничего не дали. Время поджимало.       - Леголас, - позвал Арагорн. Эльф обречённо выдохнул и сжал кулак. Он всё понимал. Что ж...       - Твой отец мог сюда зайти, да?       Блондин вскинул голову. Мог! Мог, чёрт возьми! И наверняка зашёл, увидел на столе дневник и...       - Нет, пожалуйста, Господи...       К глазам подступили горькие слёзы. Тот, кого Леголас больше всех ненавидел, влез в самую его душу, вскрыл сердце. «Там ведь было всё... С самого начала. Он не должен был...» Дунадан обнял любовника, коснулся губами макушки.       - Думаю, он ещё не вернулся. Мы можем забрать, если хочешь.       - Конечно хочу!       «Нет, не оставлю у него. Это она мне подарила, только мне. Не оставлю её память у него. Он недостоин».       Каюта отца, в которую ранее Леголас никогда не заходил, несказанно удивила эльфа. Трандуил, педантичный ублюдок с холодной головой и сердцем, всегда был одет с иголочки, требовал строгого соблюдения правил и не выносил беспорядка. Любое нарушение этикета вызывало у него презрительную улыбку и откровенное недовольство. Острый на язык Нандор обожал высмеивать людей, выставляя напоказ их не лучшие качества. Его слово всегда было метко и попадало в цель. Комнату отца Леголас представлял себе изысканной, с дорогой мебелью, холодной и неуютной, в которой для каждой вещи есть своё место, где всё стоит строго по полочкам и в нерушимом порядке. Строгость, холодность и расчёт. Но в реальности всё было иначе.       В каюте царил беспорядок и грязь. Душный воздух держал в себе запах кислого вина и горьких сигарет. Одна из них была небрежно брошена рядом с пепельницей. Блондин даже не знал, что отец курит. На столе разбросаны листы, чистые и исписанные, кое-где испачканные красным вином, а кое-где с чёрными обугленными дырами. Постель на кровати разворошена: её явно не меняли несколько дней. Одна подушка сброшена на пол, а возле неё стопка книг, открытых, с мятыми страницами. Леголас с подозрением резко дёрнулся в их сторону, но тут же споткнулся о незакрытую бутылку вина. Алая жидкость плеснула на ковёр.       - Чёрт возьми! – эльф спешно подхватил бутыль. Его взгляд зацепил старое и давно засохшее бурое пятно рядом. – Что тут творилось?       - Даже не верится, что твой отец тут живёт, - обескураженный Арагорн так и не сдвинулся с порога.       - Могу сказать тебе то же самое.       Юноша поставил бутылку у открытого шкафа. Единственный порядок был в нём: вся одежда висела ровно и выглядела опрятной. Решив, что стоит начать поиски со стола, эльф подошёл к нему. Несколько ящиков были открыты, но в них не нашлось ничего интересного, кроме договоров и соглашений с разными влиятельными лицами и семьями. Пару раз мелькнуло имя Линдон, но это не удивило Леголаса, ведь семьи были близки и часто имели общие дела. Один небольшой ящичек поддавался с трудом. Леголас долго крутился и дёргал ручку, силясь его открыть.       - Арагорн! – позвал он любовника. Дунадан отвернулся от кровати, на которой заметил несколько красных винных пятен. Брюнету ящик сдался почти сразу. С неприятным хрустом он резко открылся, чуть не вылетев из стола. В нём не было ничего, кроме нескольких писем и одной фотокарточки. Фотокарточки, с которой смотрела прекрасная эльфийка в светлом воздушном платье, сидящая в пышном кресле. Ласковая улыбка и внимательный, чуть печальный взгляд. На её руках лежал небольшой свёрток, который женщина держала с видной любовью. Леголас знал наверняка, что волосы у эльфийки отливают золотом, а глаза зелёные, как трава по весне; что кожа у неё бледная и тёплая, а губы очень мягкие. Она любила петь и рассказывать сказки, умела утешать. А ещё у неё очень нежные руки, которыми она на фото обнимает своего сына, прижимая его к груди.       - Это она, да? – спросил Арагорн, хотя и не нуждался в ответе. С первого взгляда он понял, кто был сфотографирован.       - Да, - тихо ответил блондин. Он осторожно взял фото, погладил гладкую поверхность, с трепетом коснулся лица матери. Края фотокарточки чуть пожелтели со временем и немного истрепались. Видимо, кто-то очень часто смотрел на мать Леголаса. Неужели отец?       - Какие-то письма, - сказал Дунадан, вынимая из ящика бумаги. Эльф забрал у любовника листы, мельком просматривая. Острые буквы, колкие, тесно стоящие к друг другу, принадлежат руке отца. Но был ещё другой почерк, с более округлыми изгибами линий и изящными завитками.       - Это матери... - прошептал блондин, вчитываясь в слова.       «Здравствуй, свет моей жизни.       Вновь пишу тебе, надеясь на скорый ответ. Ты занят делами, ты очень многое делаешь для своей семьи. Я всё понимаю. Но Леголас вряд ли может похвастаться этим. С каждым днём наша радость задаёт всё больше вопросов. Он такой любопытный! Малыш полюбил церковь, я так рада этому. Его сердце открыто Господу, а душа такая чистая и непорочная. Наш мальчик. Он растёт очень быстро. Швея с трудом успевает перешивать старые вещи. Вроде бы ещё вчера он бегал в этих брючках, а они уже коротки ему. Я не могу не радоваться и не беспокоиться, глядя на это.       Когда ты вернёшься, любовь моя? Ты так быстро уехал, бросив на прощание лишь пару слов. Я даже сообразить ничего не успела, как дверь за тобой закрылась. Той ночью Леголас подошёл ко мне и спросил, почему я плачу. Как мне объяснить ребёнку, что такое одиночество? Как втолковать ему, что папа уезжает не потому, что хочет, а потому, что так надо. Ведь ему не понятно, кому надо и зачем. Малыш просто хочет быть вместе с мамой и папой.       Если честно, то и я порой задаюсь вопросом: почему так должно быть? Кому мы что должны? Ведь не ты одалживал деньги, не ты обанкротился. Почему бы твоей семье не помочь нам? Я знаю, что меня они недолюбливают, но ты... Ты их опора. Почему они не поддержат тебя? Я ни разу не видела, чтобы кто-то из них прислал тебе письмо. Они ведь не пишут их, да? Я знаю, что не пишут.       Наша постель холодна. Каждый раз, ложась в неё, я будто ложусь в могилу. Мне страшно. Болезнь вновь обострилась. Лекарства подходят к концу, но больше всего мне не хватает тебя, твоего тепла и твоей любви. Ты так далеко, уделяешь внимание другим людям, а твоя жена сидит, запертая в доме с маленьким сыном и чувствует себя брошенной, всеми забытой, никому ненужной.       Забудь. Я веду себя, как ребёнок. Мне никогда не понять ваш мир, мир денег и власти. Я всё ещё маленькая девочка, которая трудилась в поле, а по вечерам любовалась на звёзды. Я молилась Господу, чтобы тот послал мне любовь. Он исполнил мою просьбу. Но также на мою долю выпали немалые испытания. Я выдержу их. Ради тебя, ради Всевышнего. И ради нашего сына, нашего маленького листика.       Я жду тебя. Мы ждём тебя.       С любовью, твоя жена».       «Здравствуй, дорогая.       Не думай, что тебе одной тяжело. Каждый день я вижу лица людей, алчных, жадных, подлых до глубины души. И мне приходится заискивать перед ними, унижаться и просить, умолять. Это мерзко. Я сам себе противен. Но таков мир, мир взрослых, моя маленькая девочка. Это ради тебя, ради нашего сына, ради имени моей семьи.       Скоро, если всё пройдёт так, как я задумал, мы сможем быть вместе. Наймём новых слуг, прикупим малышу одежды. Тебе я каждый день буду дарить платья, расшитые бисером и жемчугом, бархатные, шёлковые. Какие пожелаешь. Просто нужно подождать ещё чуть-чуть.       Мне больно слышать о твоей болезни. Твои слова пугают меня не на шутку. Старайся не перетруждаться, больше отдыхай. Я обещал достать тебе лекарства, и я сделаю это. И вместе с ними приеду сам. Просто подожди.       С любовью, Трандуил. Твой муж».       Леголас стиснул зубы, глядя на написанное отцом «Просто подожди». Она вечно его ждала. Мать всю жизнь провела в ожидании, но не дождалась. И теперь больше никогда не дождётся. Никогда. Она лежит, зарытая в земле. И пусть у неё самая красивая могила, засаженная цветами, а решётка увита плющом, ей это уже не поможет.       - На её надгробии выбито «Я буду вечно ждать тебя», - глухо, будто из-под земли проговорил эльф. – Я думал, что это насмешка. Но на деле... О Господи, - Леголас уткнулся лицом в ладони. Арагорн обнял юношу за плечи, чувствуя, как те дрожат.       - Он любил её. Он старался ради вас, - тихо проговорил мужчина. Тот не ответил. Письма в его руках дрожали, когда он вновь укладывал их в ящик стола. Фотокарточку он, поколебавшись, положил туда же.       - Не хочешь?..       - Она жива в моём сердце. Мне не нужна картонка, чтобы помнить её лицо.       Встав, блондин стёр слёзы с глаз, но взгляд его остался тем же: полным горечи и боли.       - Нам нужно забрать мой дневник и убираться отсюда поскорее.       Он нашёлся под кроватью, открытый на последней странице. Чернилами было выведено:       «Почему мы должны страдать за нашу любовь? Ведь любовь есть дар Божий, так почему он наказывает за неё? И почему наша любовь такая болезненная, разъедающая изнутри, подобно чуме? Может всё же она не дар, а проклятие на род человеческий? Но за что мы прокляты Господом? За что он нас ненавидит? Или же это испытание, которое должен пройти каждый?       Если это так, то я пройду его. Я выдержу всю боль и мучения, как сделала это мать. Я смогу.       Однако, если слова о том, что в райские ворота нельзя войти, ненавидя кого-то, действительно правда, то мои старания будут напрасны. Ибо я не отпущу свою ненависть к нему. Никогда. Как она ждала его вечно, так и я буду вечно ненавидеть его».       Последние слова были чуть размазаны, будто нечто прозрачное капнуло на них. «Отец...» - поражённо подумал Леголас.

Flashback

      «На память» - гласили тиснённые золотые буквы. Уже от этих слов сердце сжимается. Трандуил ещё думает, стоит ли влезать в тайны сына, когда руки сами открывают дневник на последней странице. Эльф скользит взглядом по строкам, вчитываясь. Вопросы, одни вопросы. Его мальчик всегда был любопытным. Во всяком случае так писала она. Сам Трандуил не проводил время с сыном. Не успел. А после... после всего Леголас замкнулся, закрылся ото всех. И в первую очередь от него.       «...выдержу всю боль и мучения, как сделала это мать». Она страдала, она мучилась. И Трандуил об этом знал, но ничего не мог сделать. Влияние и деньги – всё это было на первом месте тогда. А сейчас на втором, уступив место боли от потери. Он был глупцом. Гоняясь за громким именем, он потерял самое важное. То, что уже точно не вернуть.       «Ибо я не отпущу свою ненависть к нему. Никогда. Как она ждала его вечно, так и я буду вечно ненавидеть его».       Слёзы обжигают глаза. Дневник летит прочь, брошенный в злом отчаянье. Шелест страниц обрывается, глухой стук об пол. Трандуилу плевать, куда упала эта книжонка. Сейчас он ненавидит её больше всего. В ней правда, написанная рукой его сына. Его жена действительно ждала его. Что бы ни случилось, она постоянно утешала его, успокаивала, поддерживала. Её письма были полны любви, заботы. Дома, после сложного дня, Трандуила всегда ждала любящая жена, чьи руки приносили ему покой. Не семья Нандор была ему поддержкой, а эльфийка, которую он встретил по велению небес. И погубил.       Красное вино заливает грудь, впитывается в белую ткань, но мужчине плевать. Плевать, что волосы растрёпаны и спутаны, что он грязен и неопрятен, что вокруг него беспорядок. В душе всё рвётся вновь, а сердце буквально кричит, обливается кровью.       Сын его ненавидит. Всё верно. Пускай. Пускай, чёрт его дери. Он это заслужил. Своей холодностью, жестокостью, нежеланием понять. Ведь правда, почему любовь так похожа на проклятие, на тяжёлую болезнь? Почему нельзя любить того, кого хочешь? Что в этом грешного? Трандуил не знал ответ, но продолжал считать связь сына с мужчинами порочной, неправильной. Потому что так принято.       «Мама бы поняла меня! Но ты убил её!» - кричит в голове голос юноши, звонкий, полный ненависти и боли. Да, она бы поняла. Но он убил её. И теперь сын совсем один, как и сам Трандуил. Они словно сироты.       Рассудок мутнеет от вина, и эльф проваливается в спасительное забытье.