Вера

- Утонувший Бог – отец всем нам, - говорила когда-то мать, ласково гладя Теона по волосам узкой рукой. Её ладонь была сухой и тёплой. – Он строг, но справедлив, и любит всех людей, как детей своих. - Отец? – удивлялся Теон и думал сначала о собственном отце, суровом Бейлоне Грейджое, владыке Железных Островов, а потом вспоминал, как недавно утопили в море привезённых дядей Эуроном пленников. Или о том, что во время последнего шторма разбило о прибрежные скалы корабль Косого Холла, да так, что никто из моряков не выжил. Играя на берегу, Теон видел, как их отталкивали багром, чтобы уплывали обратно в море – почерневших, распухших, похожих скорее на морских чудищ, нежели на людей. Тело же капитана нашли много позже, основательно объеденное рыбами и выброшенное на прибрежные скалы на другом краю острова. «Утонувший наказал Косого за то, что не верил в него», - шептались рыбаки. - Отец, - кивала мать со слабой улыбкой на измождённом, болезненно-бледном лице. – Люди как дети, они непослушны и заслуживают наказания, но отец всегда милостив. Он никогда не посылает наказания большего, чем человек может выдержать. «Неправда, - думал Теон, ёрзая на полу у ног матери. – Я бы не хотел утонуть за то, что стянул пирог с кухни или обозвал Ашу носатой дурой. И отцы вовсе не добрые!». Для него это действительно так – Бейлон Грейджой предпочитал двух старших сыновей, шумных и жестоких. Да он даже Ашу любил больше, чем Теона, и непонятно почему, ведь сестра – всего лишь жалкая девчонка и никогда не сможет выйти в море на собственном корабле. А Теон сможет. Когда вырастет, у него будет самый большой корабль, и все прибрежные жители будут дрожать от страха, завидев на горизонте его паруса. Но отец считал иначе, поэтому Теон сам его недолюбливал. Мать куда лучше – она добрая и ласковая, хоть и верит во всякие глупости. «Ой», - Теон машинально прикрывал рот ладонью, точно произнёс это вслух, и боязливо оглядывался по сторонам. А вдруг Утонувший и его накажет за неверие, как Косого? Он не сразу увидел в руках матери что-то странное и вместе с тем любопытное. Истёршийся квадратный кусочек какого-то металла, на котором выгравировано изображение кракена, а в пробитое ушко продёрнута грубая нить. Теон вспоминал – раньше это висело у матери на шее, а теперь, видимо, будет принадлежать ему. - Этот талисман защитит тебя от бед, - шептала мать, одевая украшение на шею Теона и крепко завязывая шнурок, чтобы не оборвалось, не потерялось. – Он принадлежал ещё моей матери, твоей бабушке, и много раз помогал нам. Теон осторожно приподнял талисман пальцами, и на мгновение ему показалось, что пустые глазницы кракена подмигнули ему. Он не хотел признаваться в этом, но всё же вздрогнул от страха. Мать заправила талисман ему под рубашку, чтобы никто не увидел, и Теон почувствовал холод металла, прижимающегося к его груди прямо над сердцем, точно кракен пытался запустить туда свои ледяные скользкие щупальца. Талисман с годами не становится теплее, хотя Теон и носит его постоянно. Так же, как и не укрепляется его вера – он всё ещё не может понять, как это может быть. Почему умереть в воде означает и получить милость Утонувшего, и понести наказание за грехи. Почему, если Утонувший – отец им всем, то он хочет смерти своим детям? Почему… Теон перестаёт задавать себе эти вопросы, когда всходит на борт корабля, который увозит его на Север. На берегу бьётся в истерике несчастная мать, потерявшая всех сыновей. На берегу стоит Аша с суровым взглядом тёмных глаз. И на берегу стоит Бейлон Грейджой, который не захотел спасти Теона от людей с зелёных земель. Который, наверняка, рад, что от Теона избавился. «Надеюсь, ты утонешь, - невольно шепчет Теон про себя, до боли в пальцах сжимая деревянный борт. – Утонешь и не воскреснешь!». Слёзы жгут глаза не хуже солёной воды, а талисман – бесполезный, мама, ты слышишь! бесполезный! – обжигает кожу почти мертвенным холодом. Теону вообще больше не будет тепло. Никогда и нигде. Проходит время, прежде чем он хоть как-то обживается в Винтерфелле и начинает пусть неловко, но общаться с сыновьями лорда Старка. Они приводят Теона в богорощу, и ему в первые несколько мгновений ужасно хочется убежать оттуда. Огромные деревья угрожающе шумят над головой, пряча от взгляда за ветвями серое небо, запахом прелых листьев тяжело дышать, а тёмная вода в пруду невольно напоминает об Утонувшем. Да, если сгинуть в этих водах, то уже не воскреснешь и не попадёшь в подводные чертоги. Молодой Старк – Робб, вспоминает Теон, перекатывая на языке чужое имя - и его брат-бастард проворно устраиваются на огромных, белых, точно подземные черви, корнях одного из деревьев и зовут Теона к себе. А потом Робб неожиданно спрашивает: - А каким богам молятся на Железных Островах? Семерым? Теон вспоминает развалины крохотной септы, где молилась мачеха его отца, изнеженная леди с зелёных земель, и, брезгливо поморщившись, качает головой. - Нет. Утонувшему богу. - А почему его так называют? – Робб встряхивает рыжими волосами и обнимает испачканные колени. – Он что, утонул? Теон неопределённо пожимает плечами и бросает испуганный взгляд на тёмную воду. А если он ошибся, и Утонувший смотрит на него оттуда? Если из этого пруда сейчас появятся огромные щупальца и утащат его на самое дно? - Нет. Просто так говорят потому, что… Теон вспоминает рассказы матери и говорит тихо и медленно, точно надеется отвести этим гнев божества. Робб и бастард слушают внимательно, чуть не раскрывая рты, и Теон впервые ощущает себя увереннее, вспоминая, что он старше и сильнее, что он железнорождённый и однажды станет лордом. - Какой жестокий у вас бог, - говорит, в конце концов, бастард. У него вечно серьёзное лицо и серые глаза, грустные, как у брошенного щенка. И Теону он определённо не нравится. – У нас, на Севере, не приносят людей в жертву богам. - И какие же они – ваши старые боги? – в свою очередь любопытствует Теон. Он сейчас на чужой земле, вдали от моря, и Утонувший, наверное, всё же ничего не сможет сделать ему. А вот боги этих земель, возможно, окажутся более милостивыми. Или, по крайней мере, злить-то их точно не стоит. - Никто не знает, - пожимает плечами Робб. – Северяне молятся в богорощах. А ещё говорят, что старые боги могут видеть нас глазами чардрев. Повинуясь его кивку, Теон поднимает голову и с опаской смотрит в вырезанный на белой-белой, точно кость, древесине, лик. Лик этот кажется таким же серьёзным и скорбным, как лицо бастарда Сноу, только более взрослое, мудрое и усталое. Но глаза его наполнены чем-то алым, и листья того же цвета, словно множество маленьких ладоней, испачканных в крови. Кровь. Смерть. Снова. Вздрагивая, Теон отворачивается от чардрева. Нет, старые боги не смогут помочь ему. Пусть даже ствол чардрева и кажется тёплым, в отличие от металлического талисмана. В Винтерфелле есть и септа, пусть маленькая, но всё же работающая. Мать Робба, леди Кейтилин, ходит туда, ведя за руку маленькую Сансу, а Теон иногда просто наблюдает за ними со стороны, сгорая от нетерпения узнать, каково это – почитать Семерых. Боги Железных Островов и Севера оказались слишком жестоки для одинокого мальчика, так, может, божества Юга окажутся другими? Робб пожимает плечами в ответ на расспросы Теона – он бывал в септе всего пару раз и после этого не заходил туда. Можно было бы расспросить Сансу, но эта малявка вряд ли сможет ответить на вопросы Теона, а если тот будет настаивать, расплачется ещё. А ему не хочется ощутить на себе недовольство леди Старк, взгляд которой может быть холоднее зимы. Теон пробирается в септу так, как, должно быть, воры влазят в чужие дома. И первое, что поражает его, это то, что внутри светло. Множество свеч горят, озаряя своим светом статуи, которых ровно семь – щурясь с непривычки, Теон старается узнать каждую. Вот это, наверное, Дева, а вон та старушка с лампадой – Старица. Мужчина с мечом, должно быть, Воин, а рядом с ним – Кузнец. Их скульптурные лики прекрасны, но какие-то неживые, точно у каменных Старков в крипте Винтерфелла. Они не выглядят жестокими, нет, просто холодными и равнодушными. Теон останавливается у статуи непонятного существа под покрывалом – Неведомый, это Неведомый – и думает, что из всех Семерых может молиться, разве что, ему. Теон молча уходит из септы, стараясь не попасться на глаза старому ворчливому септону. Он больше ни разу не зайдёт туда, потому что ему и без того достаточно холода и равнодушия. Года идут, а он всё ещё хранит старый талисман, в память о матери, чьего лица уже давно не может вспомнить. И всё ещё, хоть и не может признаться в этом даже себе самому, ищет своего бога. Того, который сможет принять его. Который будет настоящим отцом, а не тем, вымышленным, грозным и жестоким. - Ничего ты не понимаешь, - в сердцах бросает ему дядя Эйерон, когда Теон напрямую спрашивает у него, как это может быть. Как можно одновременно любить людей и карать их мучительной смертью? – Однажды ты поймёшь, что настоящая любовь рождается в муках, словно дитя, производимое на свет женщиной. Однажды ты поймёшь, что люди часто стремятся уничтожить то, что им дорого. У человека две стороны, и у бога тоже. Но Теон не хочет верить в это. И потом сильно раскаивается в этом. Его веры больше нет, но его тело всё равно приносят в жертву. Три пальца – для старых богов, шрамы на теле – для Семерых, для Утонувшего – то, что когда-то было главным предметом гордости. То, что мертво, умереть не может? Возможно, это так. Но разве мёртвый может испытывать боль? Разве мёртвый может умирать вновь и вновь, корчась в страшных муках? В затхлой тьме подземелья, в страстном желании отведать даже крысу, Теон забывает не то, что имена богов – даже собственное имя, потому что оно режет там, куда пока не проникает нож Рамси. А Теон не хочет, чтобы его резали. Всё, что угодно, только не боль… Позже, когда разум проясняется, он, наконец, начинает понимать. Понимать и видеть. То, какими глазами Рамси смотрит на него во время его игр. То, с какой злобой он относится ко всему, что связано с прошлой жизнью. С жизнью Теона Грейджоя. Возможно, дядя был прав, и Рамси действительно привязан к нему, своему творению, жалкому и уродливому. Привязан настолько, что скорее уничтожит, чем отпустит от себя. - Я ваш, - бормочет Вонючка, опуская расширенные от ужаса глаза, дрожа, точно высохшие листья на холодном зимнем ветру, и знает, что всё равно не избежит боли. Возможно, в своих поисках истинного бога он зашёл слишком далеко, и все божества в гневе послали к нему одного из них в человеческом обличье. Истинного бога жестокости, в руках которого жизнь Теона, судьба Теона, его душа. Его имя. Имя. Это всё, за что остаётся цепляться Вонючке, если он хотел остаться кем-то. Не превратиться в ничто, не раствориться в неведомых волнах. Имя – это то, что шепчет ему чардрево в богороще. Старые боги откликнулись не на зов одинокого маленького лорда, а на беззвучную молитву калеки и ничтожества. Может, это то, что Теон искал всю жизнь. А может, и нет. Сейчас для него важно лишь одно – его услышали, его признали, его приняли. Старые боги заново дали Теону его же имя. И, возможно, это крещение намного важнее для него, чем то, другое, солёной морской водой. Однако перед тем, как спрыгнуть с замковой стены, туда, в белую снежную мглу и неизвестность, Теон всё же машинально тянет руку к груди, чтобы сжать оставшимися пальцами старый материнский талисман. Который потерялся давным-давно, ещё когда он только оказался в руках Рамси. Станнис поклоняется далёкому, чужеземному богу, который предпочитает мясо сожжённых жертв, но Теон не боится его. Он больше не один. Когда люди Станниса угрожают сжечь его как предателя и преступника, Теон только улыбается им в ответ. Они глупые, они ничего не знают. Ведь никакое пламя Красного Бога не будет больнее, чем прикосновения Рамси Болтона. Теон может закрыть глаза и как вживую представить его грубое лицо, наполовину скрытое сумерками. Его глаза с вечным лихорадочным блеском. Его улыбку – жестокую и абсурдно радостную одновременно. Теон знает, что далеко отсюда, за снежным полем, в тёмной громаде Винтерфелла, Рамси разделывает Абеля и выживших прачек, гневаясь на любимую игрушку, любимую жертву, которая осмелилась от него сбежать. Теон знает, что за ним придут. И очень скоро. Он знает, чего ожидать – много боли и унижения, возможно даже намного больше, чем тогда, первый раз. Но страха больше нет. Только странная лёгкость. А ещё – ожидание. И вера. Талисман, подаренный матерью, забрал Рамси, но дал нечто взамен. Каждый шрам, каждую царапину, каждую отметину на теле. Эти талисманы всегда будут с ним и никогда не потеряются. Никогда не дадут забыть о том, что было. О том, кто он. Теон закрывает глаза, и горькая улыбка сама собой растягивает его губы. Рамси уже близко. И Теон вот-вот узнает, кто из богов сильнее всех. Ведь не только люди борются во имя богов, но и боги сражаются друг с другом за людскую веру. Сам же он уже давно выбрал.