Rainy

Большие тяжелые капли дождя нетерпеливо стучат по всем горизонтальным поверхностям: по скамейке, перекладине качелей, по сиденью рядом и по ветвям кленов, с трудом прорываясь сквозь грузную зеленую крону. Хань всхлипывает, болтает ногами и не расцепляет побелевших пальцев на толстой веревке, чуть покачивается и жмурится от затекающей в глаза воды. На нем короткие шорты и майка, прилипшая со всех сторон, волосы откинуты назад, капли почти больно разбиваются об узкий лоб, когда парень подается вперед, и скатываются по лицу вниз, скрываются под воротником. Рядом валяется школьная сумка, пакет с бутсами и почти пустая бутылка колы, вокруг - никого, Хань вздрагивает от холода и раскачивается сильнее, отталкиваясь тяжелыми от воды кроссовками от грязного месива под качелями. Дождь чуть стихает, становится слышен шум машин и смех людей откуда-то со стороны подъезда, парень оборачивается и пропускает момент, когда на второе сиденье несмело присаживается такой же вымокший до нитки сосед по парте. - Прости… Хань вздрагивает резко, оборачивается и испуганно смотрит на съежившегося Чанёля, у которого губы синие и в глазах такая тоска, что на троих Луханей бы с лихвой хватило. Он поджимает губы - силится не заплакать – отворачивается обратно и зажмуривается. - Я тебя ненавижу. Чанёля хватает только на короткий рваный выдох, почти кашель, Ханю кажется, что тот душу выплюнул или что еще жизненно важное, даже поглядывает через плечо парню под ноги, но там ничего кроме грязи и такого же цвета воды. Хань хмурится, собирает ладонью воду с лица, стряхивает в сторону и задирает голову, вглядываясь в небо, с которого больше не льется. Зато льется из Чанёля, он молчит, теребит рукав, который выжимать бы уже стоило, кусает губу и давится собственными слезами, надеясь, что Хань не обернется вот сейчас, не увидит ничего, хотя в глубине души, которая все еще при нем, хотя готова покончить с собой, хочет, чтобы тот обернулся. Чтобы понял, что он серьезно, что не шутил, что правда все, а не шутка очередная дурацкая. И Хань поворачивается, а Чанёля прорывает окончательно, он заходится в рыданиях, прижимает кулаки, обернутые мокрыми рукавами толстовки, к глазам, крупно вздрагивает и басовито ревет, не в силах больше сдерживаться. Хань открывает рот растерянно, но слов подобрать не может, только ресницами хлопает и смотрит во все глаза, перестав раскачиваться, наконец. - Эй… ты чего? Чанёль ревет еще громче, отчаянно вертит головой, судорожно вздыхает, глотает воздух и роняет прозрачные капли еще большие, чем дождь пару минут назад, на колени. Откуда-то со стороны дома слышится детский плач новорожденного, резкий и высокий, но менее отчаянный, Хань теряется совсем, заламывает брови и поджимает губу, теребит размокшие веревки, прижимает ледяные коленки друг к другу и мечтает провалиться сквозь землю или хотя бы до дома добежать. Чанёль вдруг глубоко вдыхает, икает и замолкает, не отнимая рук от лица, его уши стремительно краснеют, а ноги трясутся, шлепая подошвами кед по луже. Хань окидывает взглядом всю фигуру полчаса назад еще друга, отворачивается, смотрит перед собой задумчиво, слушает бешеный стук сердца и пытается понять, что же он чувствует на самом деле, там, под пеленой гнева, раздражения и смущения. - Хань, прости меня пожалуйста, я больше никогда так не сделаю, честно, я не хотел, то есть хотел, конечно, но не так уж сильно, ты не думай, я не маньяк, и ничего такого, я зря при всех, не выдержал просто, я так давно тебя… Прости, я не скажу больше ничего, ты прав конечно, ударь меня, если полегчает, не надо только переставать со мной общаться… Чанёль тараторит так быстро, что Хань, переехавший в эту страну полгода назад, и половины слов не успевает разобрать, не то что воспринять и обдумать, он смотрит в полные надежды огромные глаза сумасшедшего соседа по парте, который сегодня поцеловал его прямо посреди школьного двора, когда там добрая половина старшеклассников была, а потом так испугался, что сбежал раньше, чем Лухань рот успел открыть. Ханю кажется, что там за пеленой раздражения, гнева и смущения теплится и волнующе греет и щекочет то же самое, что гаснет сейчас в огромных глазах, подавляемое отчаяньем и страхом, заливаемое целым морем соленых слез. Чанёль все говорит, всхлипывает, извиняется и снова говорит, словно заученный текст, почти не повторяясь в словах, улыбка на губах Ханя расплывается сама собой, он любуется опухшим носом несомненно самого красивого парня во всей параллели, самого близкого друга и вообще слишком чудесного человека, чтобы быть настоящим. Разве что склонность к поцелуям на публике можно записать в недостатки, но это мелочь, по сути, если сам объект поцелуев не против… - Надо было просто спросить разрешения… Чанёль икает и замолкает, растерянно смотрит на парня и краснеет до самых кончиков торчащих ушей, непонимающе моргает пару раз, Хань смущенно отворачивается снова и прячет голову в плечи. - Что?.. - Разрешения у меня спросить было нужно… Хань постукивает носками кроссовок по поверхности лужицы, боится поднять глаза и почти не дышит, ожидая реакции, которая, почему-то, запаздывает. Чанёля потрясывает слегка, он вцепляется пальцами в коленки, всхлипывает и нерешительно и гнусаво бубнит себе под нос. - Можно… тебя поцеловать?.. Сердце вновь разгоняется до бешеных скоростей, Хань чуть кивает и утыкается взглядом в чанёлевы пальцы, нервно царапающие ткань школьных брюк, Чанёль резко встает, сгибается почти пополам и легко касается губ Ханя своими ледяными. Ханю кажется, что мир вокруг пускается в пляс, голова кружится, воздуха не хватает, и качели словно начинают раскачиваться сами собой. Он прихватывает пухлую нижнюю, чуть посасывает, как видел в фильмах, и решается, наконец, посмотреть в глаза. Внутри карих сверкающих взрываются фейерверки, словно японский фестиваль перенесли в них на время, Чанёль несмело обхватывает ладонью пальцы Ханя, мягко их расцепляет, отстраняется, делает вдох и садится обратно, продолжая сжимать чужие пальцы. Они сидят так еще несколько минут, молчат, смущенно покусывают губы и краснеют, боятся начать разговор, не представляя, о чем после первых (или вторых – не так уж важно) поцелуев говорят. Молчание прерывает Чанёль, прокашлявшись и собравшись с духом. - Завтра ко второму уроку? - Ага… - А по литературе что задали? - Ничего, вроде. - Понятно… Ну, я пойду? - Иди. Чанёль поглаживает большим пальцем ладонь Ханя, тот взволнованно шарит взглядом по траве вокруг и боится улыбаться открыто, смущается отчего-то. Отпускать теплую руку совсем не хочется, хотя тело начинает трясти уже не от волнения, а от холода, промокшая одежда угрожает простудой, в лучшем случае, но Хань сидит и поглядывает, то и дело, на совсем утонувшие в луже ноги соседа. - Иди уже, ну. - Пошел. Пальцы легко выскальзывают из чужих, Чанёль громко хлюпает кедами и размахивает рюкзаком, удаляясь, а Хань довольно щурит глаза на выглянувшее из-за туч теплое солнце и думает, что поплатится за все произошедшее большим нагоняем от родителей и, возможно, неделей в больнице, но совсем об этом не жалеет. Просто Луханю очень нравится дождь. И Пак Чанёль.