Smile.

Соул не любил улыбаться, когда их снимали на фотоаппарат. Его бледное лицо искажалось чудовищным оскалом, и каждый, кто на него смотрел, невольно вздрагивал, передёргивая плечами. Может быть, именно поэтому в фотоальбоме были исключительно Ёе снимки, что девушке определённо не нравилось. Просто в жизни было мало моментов для хороших улыбок; которым можно было улыбаться. Особенно когда голос садился, а душа очередного кишина лилась густой чёрной жижей по горлу, оставляя за собой тёмный след. От его улыбок хотелось взвывать в небо от боли и горько плакать: в них люди находили неимоверную утрату и скорбь, будто он палил, сидя на крыше, эти клятые свои фото и прочие напоминания о прошлом. Но куда им было понять? А Она почему-то понимала. Смотрела на него с неподдельным восторгом и ошеломлённо вздыхала, наблюдая за его пальцами, ложащимися на чёрно-белые клавиши фортепиано. А потом тянула к Соулу свои хрупкие руки, будто он был каким-то миражом и вот-вот должен был исчезнуть. Раствориться в тумане или рассыпаться, подобно фениксу, пеплом, но никогда уже не восстать. А потом они кружились в странном танце в его голове, и он зарывался пальцами в светлые волосы своей единственной повелительницы. Соул оставлял на её губах следы и тяжело выдыхал Маке в лицо горячий воздух, пока она смотрела в его алые глаза в безутешных попытках найти там ответ на самый свой главный вопрос, но так его и не находила, не решаясь спросить его в лицо. Из граммофона лилась какая-то мелодия, похожая, наверное, больше на блюз и жутко их опьяняющая. – Соул, ты меня любишь… – Что это за глупый вопрос? – А я и не спрашивала. Улыбнись для меня, я прошу. И пальцы тянутся к уголкам его приоткрытых губ.