После того как развалился Советский Союз, Гилберт первым делом слетал к брату. Ну, как первым делом, сначала он убедил бывшие республики, что он, Великий, ни за что не будет «сматываться под шумок», как назвал это Эстония. Если уж бывший Пруссия и захочет выйти из состава России, то только после победоносной войны или на худой конец подписанного мирного договора. Потом Байльшмидту пришлось выводить Брагинскую из депрессии: покинутая родными девушка не находила себе места. Впрочем, тут все оказалось намного проще: для того, чтобы Анна почувствовала себя лучше, парню было достаточно категорически заявить, что он остается с ней и никуда не уйдет.
Заботы, волнения и помощь девушке совсем замотали Гилберта. Год, второй, третий – поездка за границу все откладывалась и откладывалась. Поэтому вырвавшийся, наконец, к брату Калининград был несказанно счастлив. Нет, он, конечно, и раньше приезжал к Людвигу, но самостоятельно делал это впервые. В прошлом его всегда сопровождала Россия, сначала испытывая справедливое недоверие, а потом, используя поездки как способ оторваться от дел и немного отдохнуть.
В доме Германии ничего не изменилось - идеальная чистота и порядок по-прежнему были вечными спутниками младшего брата. Сам Людвиг, встречавший бывшего Пруссию в дверях, выглядел обеспокоенно и немного дергано, чем ужасно удивил своего гостя. Еще большей неожиданностью для Байльшмидта стали странные вопросы по поводу здоровья.
- Ты уверен, что все хорошо? – в очередной раз спросил младший брат, и Гилберт просто вышел из себя.
- Мне надоели эти хождения вокруг да около! Говори все прямо или не говори вообще! – вспылил Калининград.
Смутившись и немного помявшись, Германия все-таки рассказал причину своего беспокойства. Оказывается, пока он, Великий, преспокойно жил с советами, Людвига просто-напросто запугивали страшными байками о жизни в СССР.
Гилберт искренне не считал себя слабонервным, что уж тут говорить, бывший Пруссия был уверен в своей мужественности и моральной закалке, но история младшего брата поразила его в самое сердце.
Началось все с того, что день «униженного и оскорбленного» Калининграда начинался в пять утра за попыткой встать от вчерашних побоев, потом, расчищая дорожку от снега(и это в мае!), он умирал от голода и холода, вечер проходил за попыткой избежать «репрессий кровожадной Брагинской». Вспоминая свою «несчастную» жизнь, Байльшмидт только диву давался воображению сплетников.
Остальным республикам, по рассказу Людвига, тоже приходилось несладко. Чего только стоили прибалты-горничные(на самом деле те еще любители полентяйничать), голодающая Украина(которая не слазила с диет) и сошедшая с ума Белоруссия(вот тут Гилберт обиделся конкретно). Завершала неприглядную картину сама Россия: вечно пьяная и обожающая измываться над подопечными то с помощью кнута, то вооружившись обрезком трубы. Представив Анну, которая не пила ничего крепче шампанского по праздникам, размахивающей кнутом, Гилберт бессовестно расхохотался и пообещал себе все пересказать Брагинской.
Завершающая часть истории могла бы стать достойным пополнением в коллекцию любого сборника драм: запертый в подвале, без еды и воды Калининград ждет обещанного спасения от бывших республик, обещавших привести подмогу.
Вот теперь-то обеспокоенность брата перестала казаться Байльшмидту странной. Да если бы ему рассказывали подобные байки про Людвига, он бы уже давно кинулся его спасать, будь он хоть трижды бывшим государством.
- Какие нелепые сплетни! Ты же видишь, я перед тобой, жив и здоров. Надеюсь, ты не веришь всем домыслам, которые распространяет Джонс. У них же с Брагинской пропаганда и все такое, - ухмыльнулся прусс.
- Конечно, я не верю Америке, - смущенно пробормотал Германия, - вот только Артур…
- Ваш Артур тот еще брехун! Самым страшным издевательством был пендель, который отвесила мне Ольга, когда я пытался стащить с кухни кусок торта.
- Но про кнут мне рассказал Торис, - окончательно стушевался Людвиг.
- Что? Торис? Ну, Лоринайтис, ну, хитрая рожа, - восторженно воскликнул Гилберт. - А всего десять лет назад он клялся и божился, что с «поганым фашистским оккупантом» в твоем, брат, лице разговаривать ни за что не будет. Еще и выходной у Анны выпросил, чтобы отойти от стресса.
***
Вернувшись домой от Германии, Байльшмидт хотел было сразу пойти к России и все ей рассказать. Ну и фантазии, ну и сплетни! Брагинская должна сделать с этим что-нибудь! Пусть обвинит Америку в клевете, или Англию. Да, определенно, лучше предъявить претензии Керкленду, пусть он и со своим воспитанником разберется заодно. Подумать только, вокруг ходят совершенно невероятные домыслы… А домыслы ли? Если вдуматься, то вся эта история больше походит на заговор с целью очернить Анну, чем на обычные сплетни европейцев.
Калининград замер перед кабинетом России, а затем медленно отступил от него. Нет, сейчас не самое лучшее время, чтобы открыть девушке глаза на ее бывших подопечных. Его информация может подождать более благоприятного момента. Пусть сначала все устаканится.
***
Отпуская бывшего Пруссию к брату, Анна немного волновалась, нет, в том, что Гилберт не сбежит от нее, она была уверена, прусс всегда выполнял свои обещания, Брагинская тревожилась за парня как за своего подопечного.
Поэтому, когда России позвонили и сообщили, что Байльшмидт уже подъезжает к дому, и все с ним хорошо, девушка облегченно вздохнула и со спокойной душой вернулась к документам.
Тем временем послышался звук открываемой двери, а затем шаги. Однако, чем ближе шаги приближались к ее кабинету, тем неуверенней они становились, пока, в конце концов, Калининград не замер напротив закрытой двери. Пару секунд длилась тягостная тишина, а затем Гилберт развернулся и спешно ушел.
- Жалеешь меня, - с улыбкой прошептала Анна и снова принялась за документы, - На чем я там остановилась? Ах, да, разведданные с историей про кнут. Ну-с, посмотрим, чем вы меня сможете удивить на этот раз.
