Восьмиклассницы

Цой, кряхтя, с громким скрежетом придвинул к двери письменный стол и, тяжело выдохнув, возмущенно воззрился на друзей: – Эй, а вы чего расселись? Расположившиеся на полу Гурьянов, Тихомиров и Каспарян переглянулись и чуть ли не хором сообщили: – Вить, да не парься. Не прорвутся они сюда. – С чего вы взяли? – Виктор прислонился спиной к стене и выжидающе глянул на товарищей. – Мы же, в отличие от некоторых, не параноики, – потеребил резинку от трусов, в которых он выступал на концерте, Гурьянов. Тут мощная дубовая дверь гримерки содрогнулась так, что со стены белыми снежинками посыпалась штукатурка. Георгий вздрогнул и, нервно вскочив, начал шарить взглядом по комнате в поисках того, что можно было бы прислонить к двери, у которой, помимо стола, и так уже стояла заботливо сооружённая Цоем баррикада из двух тумбочек, барабанной установки и непонятно откуда взявшегося в гримёрке горшка. Не придумав ничего лучше, рыжий барабанщик подхватил стоящую у стены гитару и, закинув ногу за ногу, вальяжно прислонился к баррикаде. – Если они прорвутся, я им по башке настучу, – лениво перекладывая гриф инструмента из ладони в ладонь, возвестил он, сделав при этом такое лицо, что всем собравшимся стало ясно - действительно настучит. – Эй, эй, живодёр! – метнулся к Гурьянову Виктор. – Они же только дети, нельзя детей калечить! – Если я их не искалечу, то тогда они нас... Кхм... Искалечат, – развёл руками барабанщик. – Искалечат... Теперь это так называется... – меланхолично подал голос Каспарян. Виктор с беспокойством взглянул на него: – Юра, ты на что намекаешь? Ты считаешь, что парочка... – Почти сотня, – поправил Каспарян. – Ладно, почти сотня восьмиклассниц, – согласился Цой и как-то неуверенно продолжил: – Неужели они смогут изнасиловать четырёх взрослых мужчин? – Почему же четырёх? Почти наверняка они на солиста кинутся, – утешил Гурьянов, а Юра мстительно добавил: – А солист у нас ты! А Тихомиров молчал. Тихомиров брал с диванов подушки и швырял их в раскрытое окно. Он понимал, что долго им в гримёрке не отсидеться - скоро толпа восьмиклассниц-фанаток снесёт дверь вместе с баррикадой и Гурьяновым, и тогда их единственным спасением будет прыгнуть в окно. Прыгать высоковато - второй этаж, как-никак. Но приземление на подушки всё же будет более приятным, чем на голую мостовую. – Ю-Юрик, – заикаясь, обратился к гитаристу Цой, – А хочешь быть солистом вместо меня? Поёшь ты, конечно, как беременный слон, но я готов уступить тебе свой пост лидера группы.. – Виктор тревожно покосился на ходившую ходуном дверь. – Фиг тебе, мой милый друг, – приятно улыбнулся Каспарян. И тут произошло то, что и должно было произойти: дверь не выдержала натиска восьмиклассниц-цоефилок и с громким треском рухнула, подмяв под себя баррикаду и барабанщика с гитарой. Орда фанаток с громоподобным гиканьем ворвалась в гримёрку. – Валим, быстро! – заорал вдруг Тихомиров и первым сиганул в окно. Каспарян с Гурьяновым незамедлительно последовали его примеру. Виктор тоже метнулся было к спасительному оконному проёму, однако самая шустрая восьмиклассница фурией проскользнула у него под носом и захлопнула створки. Путь к отступлению был отрезан. Цой боязливо обернулся к фанаткам и неуверенно улыбнулся: – Эй, здравствуйте! А давайте чайку попьём?.. Руки прочь! Прочь от меня! А-а-а!

***

Каспарян обернулся к товарищам: – Да ладно.. Может, Цою удастся сбежать.. И тут тишину улицы прорезал ор вышеупомянутого Виктора, доносившийся со второго этажа Дома Культуры: – Давайте поцелуемся и разойдёмся? Да почему сразу нет!? Чего-чего вы от меня хотите? Эй-эй, откуда вы слов-то таких нахватались!? – Не удастся, – бодро отрапортовали Георгий с Игорем.