Одна из ночей.

Крис смотрел на закованного в цепях Чан Ёля. Тот опустил голову, пытаясь скрыть свой полный позорного стыда взгляд. Кожа его отливала серебром, словно подсвеченная изнутри холодным сиянием испытываемого смущения и отчаяния. Свет с улицы бесстрастно мерцал на стенах, окрашивая помещение в легкий оранжевый цвет. Крис смотрел на Чан Ёля как на пустое место, на жалкое осиное улье, которое можно легко сбить полусгнившей палкой. Хоть его глаза и казались холодными, как лед, душа же полностью была охвачена восторженным ликованием. Жар победы растекался по телу и постепенно начало нарастать возбуждение. «Я выиграл! – кричала его душа – Выиграл!» Сладость от вида униженного, сломленного Чан Ёля вскружила голову Крису. Но все же одного вида обнаженного тела было ему недостаточно. Нагота была прекрасна, но она не захватывала дух, не приводила к истинному удовлетворению, не заставляла желать большего. Обнаженная душа, беззащитная, израненная – вот где кроется настоящее наслаждение, вот где живет истинное Прекрасное. Наблюдать за тем, как человек держится на последнем издыхании, видеть и слышать его жалобные стоны, тихие вздохи, сжимать в ладонях тонкую шею и сдавливать ее долго, мучительно, пока с губ жертвы не оторвется последний выдох – все это было для Криса настолько притягательным, что он не сдержал легкой полуулыбки. Он отошел к окну и приоткрыл его. Холодный осенний ветер моментально влетел через раму, обрушая на комнату запахи ночного воздуха и прохладу позднего ноября. Чан Ёль съежился и сдвинул ноги еще ближе. – Сегодня холодно, не находишь? – произнес Крис, смотря в темную даль города. Он неторопливо вытащил пачку сигарет и медленно закурил. Легкий сигаретный дым окутал его лицо и сразу же растворился в воздухе. Пепел упал на пол. Чан Ёль ничего не ответил, только напрягся. Пространство сразу же наполнилось аурой злобы. Крис заметил, что Чан Ёль перестал быть похож на раненого зверька: взгляд недружелюбно зажегся, кулаки сжались. – Нет, так не пойдет, – подумал Крис и выпустил еще одно прозрачное, мерцающее в ночных огнях облако дыма. Он докурил сигарету, так и не оторвав взгляда от окна, потушил ее о белый подоконник, а окурок небрежно бросил на пол и растоптал. Чан Ель еще не подчинился ему полностью. Он еще вел борьбу, противостоял Крису, не сгибался под давлением и многочисленными унижениями. Хоть его душа уже дала трещину, которая никогда не зарастет, Чан Ёль все равно с каждым днем крепчал и уже мог дать сильный отпор. Крис знал, что пускай он сейчас надругается над парнем, обратит в ничто его гордость, заставит кричать от боли и унижения – результат будет не тот. Сруби человек сильное, прекрасно цветущее дерево, и оно проклянет его в момент своей смерти. Дерево знает, что не сможет одержать победу, но все равно одарит полным презрения и ненависти штормом. Оно умирает, но никогда не отдаст и не явит самого сокровенного – изрезанную шрамами, израненную сущность. Сруби же человек усыхающий безобразный куст, который по собственной слабости и немощности еще продолжает жить, он скажет ему спасибо за собственную смерть. И несмотря на боль, возможно, на самую страшную боль из всех испытанных, куст будет стонать от наслаждения, потому что за его смертью уже не будет следовать никакая новая жизнь. Куст в последние мгновения отдаст свою черную, кровоточащую сердцевину, разрывающуюся, пылающую отчаянием, смирением и неподдельной благодарностью. Такая пылающая темным светом душа озарит все пространство догорающим пламенем, и когда она полностью сожрет себя, она навсегда исчезнет из мира, оставив за собой лишь яркое воспоминание, истинное наслаждение, навсегда запечатленное в сердце убийцы. Крис холодно рассудил, что Чан Ёль пока еще не тот самый наижеланнейший Чан Ёль –сломленный, с обессиленным, потухшим взглядом, с отвратительным выражением блаженства на лице. Для Криса видеть, прикасаться к этому лицу было равнозначно достижению высшего пика наслаждения во время совершения греховного акта. Но сводящим с ума было не само физическое чувство. Большее значение имели чувства, тот самый сводящий с ума моральный оргазм, который кружил голову во сто крат сильнее любых наркотиков. Но Чан Ёль все еще оставался сильным деревом – «рубить» пока еще рано – подождет. Крис еще долго стоял у окна. Лишь монотонный гул машин да изредка разрезающие пространство сигналы звонка наполняли комнату. Наконец Крис бросил краткое: – Я домой. Спиной он почувствовал сильное удивление Чан Ёля. Тот наконец оторвал взгляд от пола и впился в спину уходящего Криса. – Ты так и оставишь меня здесь?! – истерично закричал Чан Ёль, меняясь в лице. – К чему тогда было заставлять меня приходить сюда, если ты пришел только для того, чтобы покурить и уйти?! Отвечай, сукин ты сын! Радостное, торжественное выражение промелькнуло на лице Криса. Губы растянулись в самодовольную усмешку. Истеричные нотки в голосе, смешанные с еле проскальзывающим страхом и отчаянием, пришлись по душе жестокому Крису. Они позвучали как три мощных аккорда, и гул от них еще не прошел, оставляя за собой сладкое послевкусие. – Освободи меня! Дай ключи от наручников! Тварь! Крис повернулся и прижал указательный палец к губам, призывая Чан Ёля к молчанию. На губах же играла хищная улыбка. Так ничего не ответив, Крис вышел из комнаты. – Тварь! Как же я тебя ненавижу! Тварь! Тварь! Чтоб ты сдох! Дверь захлопнулась, и вскоре стихли истошные крики Чан Ёля.